Патрик Модиано - Свадебное путешествие

Модиано Патрик

Свадебное путешествие

Патрик Модиано

Свадебное путешествие

Пер. с франц. - Т.Ворсанова.

Посвящается Роберу Галлимару 1

Летние дни еще вернутся, но такой тяжелой жары, таких пустынных улиц, как в тот вторник в Милане, больше не будет. Вчера было 15 августа. Я оставил чемодан в камере хранения, а когда вышел из здания вокзала, на минуту растерялся: ходить по городу под этим свинцовым солнцем было совершенно невозможно. Пять часов вечера. До поезда на Париж еще четыре часа. Надо было где-то укрыться, и ноги с трудом преодолели несколько сотен метров от вокзальной улицы до отеля, внушительный фасад которого привлек мое внимание.

Беломраморный вестибюль защищал от солнца, а полумрак прохладного бара напоминал колодец. Но это сегодня тот бар кажется мне похожим на колодец, а гостиница - на гигантский док, а тогда я просто потягивал через соломинку смесь гранатового сока с апельсиновым. Слушал, что говорил бармен, лица которого совершенно не помню. Он обращался к другому клиенту - ни внешности, ни одежды этого человека мне не описать. В памяти сохранилась только его манера перебивать разговор унылым "ну!".

Два дня тому назад, накануне 15 августа, в одном из номеров этого отеля какая-то женщина покончила с собой. Бармен рассказывал, что вызвали "скорую помощь", но все уже было бесполезно. Он видел эту женщину днем. Она заходила в бар. Одна. После ее самоубийства полиция его, бармена то есть, допрашивала. Он мало что мог сообщить им. Брюнетка. Директор отеля испытал даже некоторое облегчение, поскольку все прошло незамеченным; постояльцев в это время года почти не бывает. В "Коррьере" сегодня утром была помещена заметка. Француженка. Зачем она приехала в Милан в августе? Они повернулись ко мне, словно ждали, что я смогу ответить на этот вопрос. А потом бармен сказал мне по-французски:

- В августе в Милане нечего делать - в августе все закрыто.

Второй тип своим мрачным "ну" поддержал бармена, и оба укоризненно посмотрели на меня, чтобы я осознал, сколь серьезную ошибку совершил, явившись в Милан в августе.

- Можете проверить, - сказал бармен, - ни один магазин сегодня в Милане не работает.

И вот я в одном из желтых такси, стоявших перед отелем. Заметив мою нерешительность, шофер предложил отвезти меня на площадь к собору. Улицы были пусты, магазины закрыты. Я подумал: а не проехала ли в таком же желтом такси через весь Милан та женщина, о которой они только что говорили, перед тем как вернуться в отель и покончить с собой. Вряд ли в тот момент мне пришло в голову, что вид этого обезлюдевшего города мог подтолкнуть ее к такому решению. Напротив, если попытаться найти слова, чтобы передать, какое именно впечатление произвел на меня Милан в тот день, 16 августа, - вспоминается выражение "открытый город". Мне казалось, что город просто позволил себе передохнуть, а движение и шум возобновятся, в этом я не сомневался.

Вот и площадь. Туристы в каскетках бродят перед порталом огромного собора, а у входа в галерею Виктора-Эммануила светится большой книжный магазин. Я был там единственным посетителем и листал книгу за книгой. Заходила ли она сюда накануне 15 августа? Мне хотелось спросить об этом человека, сидевшего за столом в глубине магазина, возле полки с альбомами по искусству. Но ведь я почти ничего не знал о ней: брюнетка, француженка... и все.

Я прошел вдоль галереи Виктора-Эммануила. Все, что еще оставалось живого в Милане, укрылось здесь, прячась от смертоносных лучей солнца: дети вокруг торговца мороженым, японцы, немцы, итальянцы с Юга, впервые приехавшие в город. Тремя днями раньше мы с той женщиной могли бы встретиться в галерее, а поскольку оба были из Франции, поговорили бы.

До поезда на Париж еще целых два часа. Я снова сел в желтое такси. Вереница их стояла на площади, я назвал шоферу свой отель. Вечерело. Сегодня и улицы, и сады, и трамваи этого чужого города, и жара, которая еще больше усиливает одиночество, - все это в моем сознании связалось с самоубийством той женщины. Но тогда, сидя в такси, я повторял себе, что это всего лишь дурная случайность.

Бармен был один. Он снова подал мне смесь гранатового сока с апельсиновым.

- Ну что, убедились? Все магазины закрыты...

Я спросил его, давно ли та женщина, о которой он говорил, притом в таком возвышенном стиле, что она "положила конец своим дням", - давно ли она приехала в отель?

- Нет, нет... За три дня до того, как положить конец своим дням.

- Откуда она?

- Из Парижа. Она собиралась к своим друзьям на юг, отдыхать на Капри. Так полицейские сказали. Кто-то должен приехать завтра с Капри, чтобы уладить все формальности.

"Уладить все формальности". Что общего между этими жуткими словами и лазурно-голубым небом, морскими гротами, летней легкостью - всем, что связано в нашей памяти с Капри?

- Очень красивая женщина... Вот тут она сидела... - Он показал мне стол в глубине бара. - Я подал ей то же самое, что и вам...

Пора было на мой парижский поезд. Стемнело, но жара оставалась такой же удушливой, как и в самый разгар дневного солнцепека. Я перешел улицу, не отрывая глаз от монументального фасада вокзала. В огромном зале камеры хранения я перерыл все карманы, пока не нашел квитанцию, дающую мне право снова обладать своим чемоданом.

Я купил "Коррьере-делла-Сера". Хотел прочитать заметку об этой женщине. Наверняка она приехала из Парижа на тот же перрон, где я стою сейчас, и я спустя пять дней проделаю этот путь в обратном направлении. Какая нелепая мысль - приехать сюда, чтобы покончить с собой, когда тебя ждут друзья на Капри...

Быть может, за этим скрывалась какая-то причина, но я не узнаю ее никогда.

2

В Милане я снова очутился на прошлой неделе, но аэропорта не покидал. Все было совсем не так, как восемнадцать лет тому назад. Да, восемнадцать, я сосчитал годы на пальцах. На этот раз я не сел в желтое такси, чтобы оно отвезло меня на площадь к собору и галерее Виктора-Эммануила. Шел дождь, тяжелый июньский дождь. Не пройдет и часа, как я поднимусь в самолет и он доставит меня обратно в Париж.

Я летел транзитом, а сейчас сидел в огромном стеклянном зале миланского аэропорта. Вспомнил тот день восемнадцать лет назад, и впервые за все это время женщина, которая "положила конец своим дням", как говорил бармен, начала всерьез занимать мои мысли.

Билет на самолет в Милан, туда и обратно, я купил накануне случайно, в бюро путешествий на улице Жуффруа. Дома из-за Аннет, моей жены, я спрятал его на дно одного из своих чемоданов. Милан. Я выбрал этот город наугад, он был среди трех других: Вена, Афины, Лиссабон. Куда лететь, мне было совершенно все равно. Лишь бы самолет улетал в то же самое время, когда я должен был отправляться в Рио-де-Жанейро.

Они провожали меня в аэропорт: Аннет, Ветцель и Кавано. Все трое изображали ту ложную веселость, которую я часто наблюдал в начале наших экспедиций. Я никогда не любил уезжать, а в тот день радовался еще меньше обычного. Мне хотелось сказать им, что слово "первооткрыватель" в наши дни безнадежно устарело, как и обозначаемая им деятельность. Долго ли мы еще будем показывать наши документальные фильмы в зале "Плейель" и в провинциальных кинотеатрах, что случается все реже и реже? Когда мы были молоды, нам хотелось пойти по стопам старших, но оказалось, что для нас слишком поздно. Не осталось больше девственных мест на земле, нечего открывать.

"Позвони, как только будешь в Рио..." - сказал Ветцель.

Это была самая обычная поездка: новый документальный фильм, который я должен был снять и который вслед за столькими другими назывался бы "По следам полковника Фоусета", - предлог, чтобы иметь возможность отснять несколько деревень возле Мато-Гроссо. На этот раз я решил, что в Бразилии меня не увидят, но не решился признаться в этом ни Аннет, ни остальным. Они бы ничего не поняли. А потом, Аннет ждала моего отъезда, чтобы оказаться наедине с Кавано.

"Поцелуй там наших", - сказал Кавано.

Он имел в виду техническую группу, которая уже уехала и ждала меня по другую сторону океана в отеле "Соуза" в Рио-де-Жанейро. Ну-ну, долгонько пришлось бы им меня дожидаться... Через двое суток их охватит смутное беспокойство. Они позвонят в Париж, Аннет снимет трубку, Кавано выхватит ее у Аннет. Исчез, да, я исчез. Как и полковник Фоусет. С той разницей, что я улетучился в самом начале экспедиции, и это испугает их еще больше, поскольку они узнают, что место мое в самолете на Рио так и осталось пустым.

Я сказал, что предпочитаю, чтобы они не провожали меня на посадку, и обернулся, чтобы взглянуть на них напоследок - думал, что больше никогда их не увижу. Ветцель и Кавано по-прежнему сохраняли довольно лихие привычки, такова наша профессия, впрочем, это не столько профессия, сколько способ не расставаться с детской романтикой. Долго ли еще мы будем оставаться пожилыми людьми с повадками молодых? На прощанье они махали мне руками. Аннет растрогала меня. Мы с ней ровесники, и теперь она стала одной из тех немного поблекших датчанок, которые так привлекали меня, когда мне было двадцать лет. Тогда они были старше меня и мне нравилась их покровительственная нежность.