Александр Фёдоров-Давыдов - Бабушкин карлик

А. А. Фёдоров-Давыдов

Бабушкин карлик

I

В день рождения Али бабушка, поздравляя ее, подвела к письменному столу и, указывая на большую куклу, в старомодном платье, с фарфоровой головкой и лайковыми ручками, сказала:

— Вот, Алечка, возьми себе эту куклу. Всю жизнь я ее берегла: она моя ровесница… Много хороших воспоминаний пробуждает она во мне, и когда-нибудь я тебе расскажу про нее и про себя…

Кукла была большая, очень красивая, и Аля вся раскраснелась от радости.

— В то время, — добавила бабушка, — большой редкостью были этакие куклы. Мне ее из Парижа мой дедушка выписал… И слез она мне стоила, и радости. Всего было…

Аля непременно сейчас-же хотела узнать историю бабушкиной куклы. Но бабушка сказала, что теперь не время. Зато, несколько дней спустя, как-то вечером она сама выразила желание рассказать про куклу, — и вот что довелось Але услышать от старушки…

II

— Мне было тогда лет десять, и жили мы с маменькой почти постоянно в своем имении Криушах и зиму, и лето. Имение было небольшое, но прекрасно устроенное. Особенно хорош был старый дом, — такой уютный, поместительный, со многими комнатами, корридорами, ходами и переходами. Мы жили с матушкой и тетей, и все комнаты были заняты прислугой, дворовыми людьми, приживалками, дальними родственницами, — и в доме было людно, шумно и весело..

Меня маменька до обожания любила и баловала, — да и все в доме только о том и старались, как бы угодить мне. А больше всего — няня Агатя, без которой я одного часу не могла пробыть…

Верстах в сорока от нас жил маменькин отец, мой дедушка, Иринарх Петрович Ростовцев, — богатый помещик, вельможа екатерининских времен. Мы к нему ездили довольно часто, но он у нас не бывал никогда, да и вообще он никуда не выезжал с тех пор, как переселился к себе в имение из Петербурга…

Дедушкино имение и его огромный двор всегда казались мне земным раем, и я ужасно любила бывать у него в гостях. Ну, к тому же, и дедушка очень любил маменьку, а во мне просто души не чаял…

Бывало, приедем к нему, — он сейчас же меня к себе берет:

— Наташечка… Наташечка!.. Да как ты? Да что?..

Все, бывало, за каждым словом, за каждым выражением лица дедушки следят, — боялись его очень. А мне все дозволено, я знать ничего не хочу.

— Командирша моя пожаловала!.. — скажет бывало, дедушка, — ну, теперь мое дело сторона. Как Наташечке угодно, — так все пускай и будет…

Гостили мы у дедушки и неделю и две, — а то и месяц. Для нас были всегда готовы три комнаты, лучшие в доме, и для прислуги нашей — тоже особое помещение… Хоть и недалеко бывало ездить, — а выезжали мы как в долгое путешествие, с целым обозом…

Дом у дедушки был в роде нашего, но гораздо больше и обставлен роскошнее… Не помню уж, сколько комнат было, а что-то очень много: и боскетные, и бильярдные, и угловые, и по цвету обивки — голубая, зеленая, бордо… Мебель тяжелая, покойная; всюду люстры, канделябры, бра на стенах, горки с серебром, хрусталем и разными безделушками.

Я, бывало, часами простаивала у этих горок, рассматривая, что там было. Много раз все это я уже видела, а все-таки каждый раз меня тянуло еще и еще рассмотреть каждую вещь отдельно…

Дедушка хоть и в летах, но был такой видный и красивый, что приятно было на него смотреть, радушный, приветливый. Но когда, бывало, что не по нем выйдет, — так рассердится, что все и на глаза ему боятся попасться…

III

Мы уч него бывали по всем большим праздникам, — и тогда весь дом оживал. Кроме нас, много соседей с'езжалось, и они гостили тоже по несколько дней, — и каждый приезжал со своей прислугой, так что в доме бывало очень людно.

Но лучше и веселее всего бывало на святках… Я особенно хорошо помню тот год, когда случилась эта история с моей куклой. Вот слушай, как дело было.

Еще задолго до Рождества начались у нас толки о том, как мы поедем к дедушке, даже сборы начались, будто мы отправлялись куда-то далеко-далеко. Вечерами судили, рядили, кого брать с собой, какие вещи, укладывать; кто у дедушки в этом году будет на праздниках… Няня Агатя по целым дням перебирала и считала наше белье и платья, чистила сундуки и готовилась к укладке.

Я уж за неделю сама не своя была. Выучила французские стихи — прочесть дедушке; выучилась танцовать с шалью и дождаться не могла, когда мы, наконец, — выедем…

Приготовили для нас большой поместительный возок, — настоящий домик на полозьях.

Нисколько раз, бывало мечтала остаться жить в этом возке, — так в нем было уютно, и так хорошо пахло кожей и старым сукном…

Ну, вот, накануне сочельника, — с утра, когда еще темно было, уложили наши мелкие вещи в возок, — сундуки и прислугу отправили за день раньше, — стали готовиться к от'езду, присели перед от'ездом, Богу помолились. Маменька говорит нашей кастелянше:

— Пожалуйста, Федосьевна, будь осторожнее с огнем… Да как бы разбойники не напали на вас.

Это уж она всегда говорила, куда бы ни выезжала.

— Помилуйте, матушка-барыня!.. Храни Господь!.. Вам бы благополучно добраться пошли Господь!..

Это за сорок-то верст!..

На крыльце маменька кучеру Аксентию говорит:

— Пожалуйста, поосторожнее, Аксентий… Да как бы нас метель не застигла.

— О, помилуйте!.. Доедем, Господь даст!..

— Ну, с Богом!..

— Счастливо доехать!..

Завизжали полозья, заскрипели, — и пошел наш возок мерно колыхаться из стороны в сторону и нырять из ухаба в ухаб. А маменька все крестится, за ремни держится, — боится, что мы непременно упадем…

Я была счастлива безмерно. Едва себя сдерживала. То к маменьке прижмусь, то целовать ее начну, то к няне Агате на колени брошусь.

— Полно, Наташа, не бесись!.. Что ты за непоседа такая!.. — сердится будто маменька.

А я просто сдержать себя не могу…

В окошечке тянутся далекие снеговые равнины, с синим леском на краю; стаи ворон и галок с карканьем проносятся мимо; вон избушки деревни промелькнули мимо..

И все-то мне нравится, все-то мне любо-дорого…

IV

Мы и пяти верст не от'ехали от дому, как началась метель. Маменька заволновалась, няня тоже. Оне беспрестанно выглядывали в окно и крестились.

— Господи! Доедем ли мы… — говорила маменька, — ну, как застрянем в поле.

Я дивилась на них и все шутила. Мне было так хорошо на душе и весело, что не верилось, чтобы с нами могло случиться что-либо дурное.

Снег повалил хлопьями; стало быстро темнеть, — а в возке мы едва различали друг друга. И все-таки я ни-чуточки не боялась; я даже пристроилась поуютнее в возке на сиденье, свернулась клубочком и стала дремать.

Сквозь дремоту я слышала тревожные возгласы маменьки и няни, а сама мечтала о предстоящих удовольствиях и подарках. Незаметно я заснула, и во сне мне приснилось, что мы уже приехали к дедушке, и он нас встречает такой веселый, улыбающийся и держит в руках большую куклу, о которой я давно уже мечтала, и кукла эта тоже улыбается мне, протягивая руки, и говорит:

— Приехали, приехали! — С орехами, с орехами!

И тут же я чувствую, что меня кто-то осторожно расталкивает и говорит:

— Вставай, приехали!..

Я открыла глаза, кругом темно. Спросонок даже закричать хотелось от страха, но вижу в окно, огоньки мигают, и успокоилась… Дедушка за нами выслал верховых с фонарями. Они-то нам и помогли добраться до дому, а то бы мы долго еще плутали по полю…

V

Нас ждали с нетерпением; приготовили ужин, и сам дедушка, всегда ложившийся спать рано, на этот раз изменил своему обычаю, и остался дожидаться нашего приезда… Я спросонья сперва куксилась, щурила глаза и ни на что не хотела обращать внимание.

— Ну, ну, как заважничала, командирша моя, — улыбался дедушка, гладя меня по голове. — Знать, меня не хочешь. Хоть бы о Саше справилась, где он?

Саша — был мой кузен, круглый сирота, и жил у дедушки чуть не с первого дня рождения.

Я все еще куксилась, но при имени Саши встрепенулась.

— А где он?

— То-то, — где!.. Спит теперь, не все полуночники в роде тебя. Давеча говорит, — ждать их буду, а сам носом клюет… Я и услал его спать!.. А ты все хмуришься да отвертываешься, егоза. Да уж тебя не подменили ли, Наташенька, дорогой?.. А? — засмеялся дедушка, насильно притягивая меня к себе. — Вот разоспалась, соня этакая!.. Знал бы, не хлопотал бы о тебе… А я тебе сувенир приготовил…

У меня весь сон пропал; я прижалась к нему и спрашиваю:

— Какой?

Дедушка засмеялся.

— Вот, знаю я, чем ее расшевелить… Ну, теперь не скажу!.. Али сказать?.. Ну, изволь… Куклу я тебе из-за границы выписал!.. Да!.. Из самого Парижа города; ростом с тебя, и ходит сама, и говорит, и глазами поводит!..