Юлия Жадовская - В СТОРОНЕ ОТ БОЛЬШОГО СВЕТА Страница 15

Я первый раз была в таком многочисленном обществе. Машинально шла я за Марьей Ефимовной и Лизой и, следуя их примеру, подошла к хозяйке, сидевшей на диване в огромнейшем чепце с лиловыми лентами и кружевами, в турецкой шали и белом капоте.

Это была крошечная старушка с восковым лицом и двумя длинными зубами напереди. Она поцеловала меня, назвала милушкой и спросила о здоровье тетушки. Я отвечала, что следует, и, совершенно сконфуженная, с пылающими щеками, отошла, чтоб занять первое попавшееся мне на глаза кресло. Оно приходилось с краю к дверям, в которые мы вошли. Смущение мое было неописанно, когда я увидела себя, с одной стороны окруженною мужчинами, с другой попом и дьяконом, сидевшими чинно и молчаливо,

Лиза, поместившаяся недалеко от хозяйки, между дамами, насмешливо улыбалась мне, показывая глазами на моих соседей. Смущение начинало уже во мне уступать место смеху, когда Марья Ефимовна подозвала меня к себе.

- Сядьте здесь, мой ангел, - сказала она вполголоса, - ну что вы там сели - нехорошо!

Я была рада соединиться с Лизой.

- Посмотри, - сказала Лиза шепотом, - вон этот военный, кажется, недурен. Он на нас смотрит…

И вправду, глаза одного молодого человека в военном мундире были устремлены в нашу сторону. Лицо его было довольно красиво и принадлежало к числу тех, которые называют расписными. Русые усики его были вздернуты, и серые глазки смотрели быстро и живо.

Лиза, говоря со мной, поглядывала на него исподтишка.

Оглядевшись, я была рада найти между гостями Анны Андреевны многих из наших соседок, в том числе Катерину Семеновну и Машу Филиппову, барышню, гостившую иногда у нас по праздникам, и стала смелее и развязнее.

От них узнали мы, что лицо, обратившее на себя внимание Лизы, был поручик Котаев, брат девяти сестер и сын бедных родителей. Пять из сестер его находились в числе гостей: все они были нехороши собой, но бойки и говорливы.

Старшая Котаева предложила нам идти в сад, и все девицы поднялись за нами. Поручик и еще один рябоватый юноша последовали за нами; последний через несколько минут очутился со мной рядом и завел следующий разговор:

- Какая прекрасная погода-с!

- Да, сегодня хороша.

- Как для вас нравится ярмарка?

- Мы еще не были.

- Тетушка ваша никуда не выезжают-с?

- Она слаба здоровьем.

- Как это они вас отпустили?

- Так и отпустила…

- Лаврентий Иваныч! - обратилась к нему шедшая возле меня Дуня Котаева, - вы что покупали на ярмарке?

- Да ничего еще не покупал-с; у жида супирчик торговал, да дорого просит проклятый.

- На что вам супирчик?

- Так-с, на руке носить; прехорошенький, с незабудочкой-с.

- Верно, кому-нибудь на память хотите подарить?

- Вы, Авдотья Сергеевна, сейчас и выведете Бог знает что…

- Что мне выводить? так сказала. А у вас, видно, совесть не чиста?..

- Нет, у меня совесть чиста-с; у вас у самих-то, видно, не чиста-с.

- Я думаю!..

- Вот, Евгения Александровна! решите наш спор, - сказал, подходя к нам вслед за Лизой, поручик с веткой акации в руках, - Лизавета Николавна не верят, что зеленый цвет значит надежда…

- Право, не знаю, - отвечала я, - но мне кажется, значение надежды прилично, зеленому…

- Видите, Лизавета Николавна!..

- Неправда, Генечка выдумывает…

- Зеленый цвет значит надежда, надежда! - закричала одна из Котаевых, - я знаю, у меня есть тетрадка и там написано, что каждый цвет значит.

- Видите, моя правда, Лизавета Николавна! - повторил поручик.

- Неправда! - сказала она с кокетливым упрямством.

- Отчего же вы не хотите надежды?

- Надежда обманывает…

- Помилуйте, да человек живет надеждой. Вот я, например, я бы умер без надежды…

- Не умерли бы…

- Конечно, если б я стал умирать перед вами, вы и тогда, пожалуй, не поверили бы…

Лиза засмеялась и покраснела, Котаевы залились звонким смехом, который, однако, тотчас был прекращен призывом к обеду.

После обеда все общество, кроме хозяйки и некоторых пожилых дам, отправилось на ярмарку.

Наша коляска ехала в ряду шести-семи экипажей, столь же фантастических, как и она сама. Лиза посмеивалась над ними, потому что уже имела понятие о лучших. Шум, дребезг, покрываемые по временам взрывом хохота Котаевых, были удивительные.

Наконец весь поезд остановился перед рядом низких балаганов, покрытых рогожным навесом, из-под которого выглядывали любопытные лица крестьян и крестьянок. Кругом также толпился народ.

Приезд наш обратил общее внимание. Толпа следовала за нами. Женщины старались подойти ближе, брали нас за платья, произносили вслух свои суждения о наших нарядах. Иные ласкали и приговаривали нас. Слуги, сколько возможно, старались освободить нас от прилива любопытных зрителей. Эти усилия и собственные интересы вскоре отвлекли от нас большую половину. Деревянная посуда красиво пестрела на солнце, серьги и бусы пленяли красных девушек. Мне становилось скучно. Я посмотрела на Лизу, рядом с которою шел поручик. Он делал такую плачевную физиономию, прикладывая руку к сердцу, что я не могла удержаться от улыбки. Этой улыбке суждено было быть замеченной. Поручик случайно посмотрел в мою сторону. Какое-то беспокойство овладело им. Через несколько минут он подошел ко мне.

- Вы большая насмешница! - сказал он.

- Отчего вы так думаете?

- Так, я это заметил… Вы сейчас насмехались надо мной.

- Мне кажется, я не смотрела на вас.

- Нет, смотрели.

- Какая уверенность!

- Вы, должно быть, очень веселого характера!

- Да, но мне часто бывает грустно.

- Вам бывает грустно? отчего?

- Так. Неужели вам никогда не бывает грустно?

- Верно, есть причина?

- Может быть, и есть, - сказала я и опять невольно улыбнулась.

- Вот опять насмехаетесь. Я вас буду бояться.

- Не бойтесь, я не опасна.

- Вы этого не можете знать. Впрочем, у вас, как у всех насмешниц, кажется, непреклонное сердце.

- Вот и не угадали. Сердце у меня самое мягкое.

- Да? право?..

Он бросил на меня один из самых победительных взглядов. Но, увы! я снова не могла удержаться от улыбки; он смешался и проговорил:

- Нет, право, я вас буду бояться, - и скользнул в толпу к Лизе, которая уже начинала заметно надувать губки.

Нагулявшись, мы прежним порядком возвратились к Анне Андреевне, откуда, напившись чаю, отправились домой.

Что ты, влюбилась что ли в Котаева, - спрашивала меня Лиза на другой день голосом, который звучал скрытым беспокойством, - что вы с ним говорили так долго на ярмарке?

- Неужели долго? Кажется, я сказала несколько слов. Мне было скучно, Лиза.

- А я подумала, уж не влюбилась ли ты в Котаева, сказала она, помолчав.

- Полно, ты, кажется, сама-то к нему неравнодушна. Признайся, Лиза, неравнодушна?

Лиза тихонько засмеялась и отвернулась.

- Что, небось неправда, не угадала? Что же ты скрытничаешь со мной?

- Ах, Генечка! ведь он прехорошенький! - сказала она, вся покраснев. - Да ты не думай, что я так по уши в него влюбилась… Нет, я немножко… Как он смотрит, Генечка, ужас как смотрит… Ты заметила?

- Нет, не заметила.

- Какая ты рассеянная! А какова у него талия? а? какова? ты, я думаю, и этого не заметила?

- Право, не заметила; я и не посмотрела на его талию.

- Знаешь ли, Генечка, ведь он приедет к нам, он мне говорил.

- Право? Ну вот, видишь ли, значит, он тобой заинтересовался.

- Мужчинам, Генечка, верить нельзя, - серьезно заметила Лиза.

В первое воскресенье поручик явился к обедне в наш приход и был приглашен тетушкой обедать и ночевать у нас, потому что жил неблизко, а вечера наступали ранние и темные. Веселый характер и военные рассказы поручика понравились тетушке.

Лиза, несмотря на свою скрытность, не могла не высказать мне своей радости. Раскрасневшиеся щеки делали ее прехорошенькой, и поручик очень часто на нее поглядывал.

После обеда мы гуляли в саду, Лизе пришлось даже остаться с ним наедине, потому что меня отозвали на несколько времени к тетушке найти какую-то нужную записку.

Я выпросила у тетушки позволение Лизе остаться со мной ночевать, что в последнее время уже случалось не раз, к большому моему удовольствию.

После ужина мы - я, Лиза и гость - опять пошли в сад. Сентябрь дарил нас прекрасными лунными ночами. Звезды ярко блистали на небе, и наш дом, в окнах которого светился огонь, живописно смотрел из больших кленов, сохранявших еще половину своих листьев. Вечерняя тишина изредка нарушалась встрепенувшеюся птицей, испуганною нашими шагами. Лиза и поручик шли рядом. В голосе их слышно было волнение; я видела, как рука его не раз касалась руки Лизы… Я отстала и шла уныло и одиноко по темной аллее.

Мне было грустно. В душе моей рождалась жажда любить и быть любимой. Я не завидовала Лизе: поручик решительно не нравился мне, но душа моя страстно звала и искала кого-то… Удивительно, только в ту минуту я не думала а Павле Иваныче. Другой образ, другой идеал создавался в моем воображении… Совесть упрекнула меня - и я овладела странною настроенностью моей души.