Дан Маркович - Vis Vitalis Страница 44

Глава шестая

1 Споры, доходящие до драк, между сторонниками разных течений весьма забавляли Глеба, и облегчали ему жизнь. Он время от времени сбивал людей в кучи и выявлял расхождения, это называлось - диспут. Марк уже наблюдал десятки таких встреч и сам принимал участие, но на этот раз готовилось что-то чрезвычайное: коварный Глеб решил столкнуть непримиримых единомышленников. По всем этажам расклеены черные с голубой каемочкой плакаты - "Экстравертная теория жизни". Тому, кто не знает иностранных слов, еще раз напомню: экстраверты - ученые, верующие, что источник Жизненной Силы находится вне нас. Собрались в просторном зале, сели: слева, поближе к открытому окну, то есть, к жизни, сторонники практика внешней идеи Ипполита. Чуть подальше от сцены, но тоже с этой стороны расселись почитатели чистой науки, единого источника, с искрами в глазах, верой в истину - это болельщики Шульца, теоретика внешней идеи. Самого еще не было, он с болельщиками не якшался, почестей не любил, возникал из темноты и уходил своими путями... Справа развалились, неприлично развязны, нечесаны, небриты, крикливы - ни во что внешнее не верящие приверженцы внутренней идеи, или интраверты: они пришли позабавиться, поглазеть на Дон Кихота, собирающегося выяснить отношения с хитрым Санчо. Посредине возвышается фигура великого организатора всех свар, Глеба-искусителя, эквилибриста и пройдохи; он, стоя за традиционным сукном, утихомиривает публику вступительными словами, обозначает рубежи и горизонты, ориентирует массы - его самое любимое занятие, если не считать простых удовольствий и глазения на экраны работающих приборов. Глеб начал одновременно мутить воду и ловить в ней рыбку. Бросив несколько намеков, он сделал смертельными врагами сидевших на пограничных стульях с той и с другой стороны, потом отметил свои заслуги в деле примирения идей, и, наконец, представил слово отсутствующему Шульцу. И тут же из пустоты, где только край ковра, паркет и ножки стульев, возникли остроносые ботинки, потом брюки, а за ними вся фигура в черной тройке. - От Зайцева небось... - кощунственно заметил Максим, сложив пухлые ручки на животе. На него зашикали женщины, обожавшие маэстро независимо от своих научных интересов. Шульц взошел и тихим голосом начал. В темноте, в заднем ряду Аркадий с усилием различал слова, прислонив ладонь к уху с седыми рысьими кисточками, и наклонившись так, что заныла поясница. 2 Слушал и Марк, он в третьем ряду, перед ним серебрится затылок Штейна. Учитель на расстоянии, к этому юноша уже пришел, хотя для убийства не созрел еще. Он уже не тот мальчик с сияющими глазами, каким был в начале. Из него вымело и восторженность и самолюбование. Зато обнаружились странные отклонения, не присущие истинному служителю этой веры - он все хочет сделать сам, никого не слушает, ни с кем не дружит, даже ради дела, погружен в сомнения, не радуется успехам... Он смотрит на Шульца, его смущает неистовство странного человека, понявшего, что самое важное не в нем, а где-то снаружи. "Это не по мне!" Он тут же корит себя за ненаучное высказывание "вникни в факты, ведь для ученого - где истина, там и я". 3 О чем говорил Шульц, трудно рассказать несведущим в науке, особенно, если сам несведущ. Он начал, наклонясь вперед, бледным лицом паря над первыми рядами. Он летел в безвоздушной высоте, глаза в глубоких впадинах полны огня, с кончиков когтистых пальцев сыплются искры... Ничто на земле не происходит без высшего влияния, ничто не остается незамеченным и безответным, на нас струится свет истины, мы, по мере сил, должны отвечать, и, даже не сознавая того, отвечаем. То были не простые слова - стройными рядами шли доказательства: погода, землетрясения, солнечные пятна... наконец, вся жизнь под управлением и наблюдением, в том числе и стройные пляски молекул, которые маэстро наблюдал через увеличительное стеклышко... И все совершенно научно, с большим педантизмом записано на бумаге, папирусе, телячьей коже, закопченном барабане... Никаких духов не вызывал - басни, сплетни - он только о вечном огне, неделимом центре жизни. Он против необоснованных утверждений, что можно призвать души умерших - вздор, мертвые уходят и не возвращаются. Где центр - вот в чем вопрос!.. Зал в искрах, по спинам мурашки, женщины сползают с кресел, протягивают кудеснику руки - "где, где?.." Справа, где окопались штейновские консерваторы, ехидство и смешки; Ипполитовы приспешники, наоборот, подавлены и молчат: маэстро, выстроив общую теорию, закрывает им дорогу к опошлению идеи мелкими фокусами. - Небольшой опыт... - Шульц скромно вытаскивает из рукава потрепанный томик, из другого запечатанный сосуд - пробка, сургуч... Поставил сосудик на кафедру, у всех на виду, читает на заложенной странице, монотонно, с хрипом, завываниями... замолкает, уходит в себя, нахохлился, смотрит вверх, и птичьим голосом выкрикивает несколько странных для нашего уха слов. И чудо! колба засветилась туманным голубым, все ярче, вот уже слепит глаза - и со звоном разлетелась, по залу разносится запах озона и лаванды, которой травят вездесущую моль, способ надежный и безвредный. - Факт связи налицо, нужны дальнейшие усилия. Шульц сошел в зал. - Чего он туда кинул? - вопросил Максим, который ни во что не верил, но фокусы любил. 4 Конечно, ничего не кинул, и страшно устал, черный костюм волочится балахоном. - Поле, поле!!! - кричат его сторонники, - дай нам поле, мы переделаем мир! Накормим семьи, успокоим жизнь... Мы не оставлены, не забыты, за нами в случае чего присмотрят, не дадут незаметно, без вознаграждения сгинуть, осветят будни, оправдают надежды, утешат, утешат... - Чертовы идиоты! - с досадой сказал Штейн, - истина никому не нужна. При обсуждении он встал и говорит: - Вера докладчика чиста, он бессознательно внушает нам то, во что верит. А сотрудникам сказал: - Может он гений, но только гений желания, а желание у него одно верить. 5 Марк вспомнил, как на днях приперся к нему сам Ипполит. Штейн в командировке, и этот тайным образом просочился на вражескую территорию - с подарочками, цветными наклейками, импортными карандашиками, белый человек к туземцу. Предлагает совместный труд "ваши вещества, ваши вещества..." Не дождавшись согласия, криво усмехнулся: - Вы несговорчивы, это все ваше поле. Сильное, спору нет, только форма подкачала... И стал подкручивать Марку у правого виска. Тот с трудом отбоярился, пусть кривоватое, но мое... а вскоре чувствует жжение под веком. - Да у вас коньюнктивит... - глянул всеопытный Аркадий, - ячмень собрался. И неожиданно быстро и точно плюнул в глаз. Марк отшатнулся - и этот! Аркадий же, без стеснения: - Старинный способ, помогает. - Аркадий... - Что, что Аркадий?.. Так было и будет, наука тут ни при чем. 6 После Шульца, казалось, делать нечего, вершина науки обнажилась от туч. Но Ипполит не дрогнул, вышел, за ним вереницей ассистенты, волочат кабели, трубы, сыромятные кожи, канистры с голубыми и желтыми метками, усилители, громкоговорители... И началась свистопляска. Ипполиту не надо теорий, он сразу быка за рога - обвел зал мутноголубым взглядом: - Усните... и чувствуйте - везде токи, токи... Из рядов тут же вываливаются мужчины и женщины, кто с руками за головой, кто за спиной, кто с вывернутой шеей... дергаясь, блюя на ковровую дорожку... - Нет, нет... - вскочив с места, Глеб призывает к порядку, у самого судорожно дергается рука. Половина зала в корчах, сопят, свистят носом, хрюкают, другая половина в недоумении или смеется, сучит ногами, с удовольствием наблюдая поведение коллег. Причем, смешались лагеря и убеждения, и среди штейновских сторонников оказалось немало сопящих и хрюкающих... Но главное только начиналось: овладев залом, Ипполит сосредоточился на внешней силе, стал вещать, цитируя классика Петухова, о разного рода вампирах и карликах, сосущих и грызущих, впивающихся, творящих черные дела... И в воздухе перед ним возникали ужасные рыла с клыками. обагренными людской кровью, сверкающими неземной злобой глазами... и все они были знакомы докладчику, занесены в его списки, от высших чинов, редко наведывающихся к нам, до едва заметных глазом, но вызывающих болезненные язвы и расчесы. Впавшие в транс прекрасно видели этих гадов и в то же время не замечали своих трезвых соседей, те же, наоборот, наслаждались поведением братьев по разуму, и ничего, кроме огней в темноте, углядеть не могли. - Может голограмма для восприимчивых? - задумчиво сказал Штейн, - у него несомненные способности... Сверкание прекратилось, Ипполит перешел к следующей теме. - Я вызову несколько душ, - он говорит. Как я говорил уже, среди экстравертов нет единого мнения, сохраняются ли души сами по себе, со своими личными достоинствами и недостатками, или же, как доказывал Шульц, вливаются после смерти в общий центр и растворяются в нем. Шульц, сторонник истины печальной и жестокой, принципиально против вызывания, этого невероятного опошления внешней идеи: взял, видите ли, да притащил к себе на кухню гения, чтобы с ним потрепаться, картинка милая сердцу хрюкающего обывателя, но чуждая высокой науке. - Пожалуй, хватит, повеселились, - Штейн встал и не спеша пошел к выходу, за ним его сторонники, из тех, кто не уснул и мог волочить ноги. Штейн не такой уж ортодокс, чтобы все здание жизни сводить к простому сочетанию молекул - он твердит о сложных цепях, запутанных сетях, в которых рождаются образы; мы вспоминаем наши чувства, прикосновения, звуки, слова - и вся эта толпа крутится и вертится по бесконечным путям - внутри нас, внутри нас... "Мы сами себе и духи, и дьяволы, и вампиры" - так он говорил, и верный ученик был с ним согласен: человек все может, всего добьется, сам себе и Вселенная, и царь, и Бог.