Городок мой, Сиривада - Мадхурантакам Раджарам Страница 46

Синга взбудоражили рассказы Дешикачари об арабских красавицах, жестоких в любви, искусных в страсти, способных в один миг дерзко поставить на кон любовь и саму жизнь. Это были такие женщины, как Лаласа — Лаласа, которую он не сумел удержать и не смог вернуть из-за своей слабости, из-за того, что у него недостало деликатности, великодушия, любви. Охваченный смятением, Синг выбрался из толпы, окружившей Дешикачари, и направился в сторону гор.

Надо найти ту женщину. Надо убедиться, Лаласа ли это. Что дальше — неважно, там видно будет. Сколько ни гадай — судьбы не угадаешь.

Значит, идти? Поговорить с ней? Нельзя больше медлить, раздумывать. Раздумье убивает решимость, читал Синг у Шекспира.

Он даже не шел, а бежал, не глядя ни да море, ни на большие старые деревья вдоль дороги, ни на беззаботных деревенских юношей, поющих около своих хижин.

Добежал до бунгало, дверь открыта. Он обошел вокруг дома. Наверное, она на кухне, готовит ужин для Дешикачари. Его Лаласа! А если его увидят слуги? Ну что же!

Аромат жасмина, чириканье воробьев, порхающих среди ветвей, пронзительный крик иволги. Жужжащий пчелиный рой…

Ступени, устланные шелковыми коврами. Кухня на веранде — ее здесь нет.

Он идет дальше, — это гостиная. Мягкие кресла. На стене — большая репродукция «Умы» Абаниндраната[55]. Боковая дверь, вероятно, ведет в спальню. Откинув синюю штору, он входит в комнату.

Она сидит у окна и глядит на море. В руках нераскрытая книга — «Заблудившиеся птицы» Рабиндраната Тагора. На книге, на ее руках играют золотистые блики заходящего солнца. Книга падает, женщина вздрагивает и испуганно смотрит на Синга.

— Лаласа!

— Что такое?

— Лаласа? Ты ведь Лаласа?

Она молчит. Он смотрит на нее, как невиновный подсудимый на судью, готовящегося вынести ему смертный приговор. Эти две минуты жизни, пока приговор не вынесен, — две драгоценные минуты. Эти бесконечные, невозвратимые мгновения!

— Лаласа? Что за Лаласа? А вы кто такой?

— Я… Вы оказали вчера нам помощь. Около скалы…

— Я не знаю, кто вы такой и о какой Лаласе говорите!

— Разве ты — не Лаласа?

— Нет!

— Как твое имя?

— Неважно. Но мое имя — не Лаласа.

Он впился в нее взглядом. Если это и Лаласа, то она очень изменилась. Но нет, это не Лаласа. Такое спокойствие — не только в лице, во всем ее облике! Прежняя Лаласа была порывистой, стремительной, ее красота сверкала, как беспокойный луч. Той Лаласе не было дела до всего мира — она думала только о своем возлюбленном. Теперь красота Лаласы напоминала об отрадной прохладе лунного света. В ней чувствовалась ясность существа, отмеченного гармонической цельностью и слитностью с прекрасным миром природы. Кругом нее — мир. Щебет птиц в листве… Звон тарелок в кухне. Колышущиеся от ветра занавески. Вдали — шум моря. Спускаются сумерки. Кругом — мир. Если прислонить голову к ее груди, то спокойствие и мир воцарятся в смятенном сердце; если она опустит на эту голову свои нежные руки, они даруют счастливый мирный сон. Но она уже отвернулась от него и снова спокойно глядела в окно, выходящее на море. А он, зачарованный, не мог оторвать от нее взгляда.

— Значит, вы не Лаласа? — наконец выговорил он. — Я ошибся, извините меня!

— Хорошо, уходите!

— Но я должен прийти еще раз!

— Достаточно и сегодняшнего визита, — усмехнулась она.

— Вы должны поверить, что я искренне сожалею…

— Эти сожаления, извинения — пустые слова!

— Вы сердиты сейчас. Ведь я в самом деле…

— Ну полно. Идите же, не надо вам находиться в этой комнате.

— Я подожду вас на террасе. Придете туда?

— Нет. Зачем?

— Жаль…

— Уходите… — повторила она строго.

— Не сердитесь на меня. До свидания.

Он направился к двери, но, дойдя до порога, остановился и вернулся снова. Она, раскрыв книгу Тагора, глядела в окно.

— Простите меня. Еще одно слово. Вы совсем не бываете в обществе? Где я могу вас увидеть?

— Это не нужно.

— Почему?

Она не ответила.

— Меня влечет к вам, я не могу этому противиться. Не ставьте мне это в вину.

— О какой вине вы говорите?

— Ну… Я имею в виду… Мне хотелось бы вас видеть. Можно назвать это страстью.

— И это вы считаете виной?

Он молчал, не зная что ответить. Какой смысл имеют ее слова? Если в нем возродилась страсть к Лаласе, так она не считает это виной?

— Вы пробудили во мне воспоминания о прошлом.

— Если Лаласа — ваше прошлое, то забудьте ее. Зачем копаться в прошлом, причиняя себе ненужную боль?.. — сказала она, откинувшись на спинку кресла, и мягко улыбнулась.

Но это же ее улыбка, улыбка Лаласы! Он шагнул к ней.

— Лаласа… Ведь ты же Лаласа… Не мучь меня… Откройся мне!

Она медленно закрыла книгу, встала и взяла его за руку.

— Лаласа, моя Лаласа! — шептал он, не смея обнять ее.

— Уходите, — сказала она мягко и, продолжая держать его за руку, вывела в гостиную, потом на веранду. Оставив его там, вернулась в комнаты и закрыла за собой дверь. Растерянный Синг услышал поворот ключа.

Когда Синг снова добрался до берега моря, он увидел, что отдыхающие по-прежнему толпятся вокруг Дешикачари. Синг не спеша подошел к ним. В его душе бушевала ярость, он ненавидел этого человека, завладевшего его женой. Как он сумел ее добиться? Его, Синга, связывают с Лаласой столько нитей прошлого — воспоминания о надеждах, страсть, ненависть… Вдруг его словно озарило — он понял, как необходима ему Лаласа. И опять сомнение — а Лаласа ли это? Если это Лаласа, она не могла бы играть такую комедию, притворяться, что не знает его, Синга! А если это все-таки не Лаласа? Что он тогда скажет Дешикачари, когда тот узнает о его визите? Он сел на песок невдалеке от курортников, собравшихся вокруг Дешикачари, и стал прислушиваться. Его друг Нарасимха