Егор Шиенков - Теория Большой Игры

Егор Шиенков

Теория Большой Игры

1 Земную жизнь пройдя до половины,Я очутился в сумрачном лесу,Утратив правый путь во тьме долины.

4 Каков он был, о, как произнесу,Тот дикий лес, дремучий и грозящий,Чей давний ужас в памяти несу!

7 Так горек он, что смерть едва ль не слаще.Но, благо в нем обретши навсегда,Скажу про все, что видел в этой чаще.

10 Не помню сам, как я вошел туда,Настолько сон меня опутал ложью,Когда я сбился с верного следа.

61 Пока к долине я свергался темной,Какой-то муж явился предо мной,От долгого безмолвья словно томный.

64 Его узрев среди пустыни той:"Спаси, – воззвал я голосом унылым, —Будь призрак ты, будь человек живой!"

133 Яви мне путь, о коем ты поведал,Дай врат Петровых мне увидеть светИ тех, кто душу вечной муке предал".

136 Он двинулся, и я ему вослед.

Глава I. Ангел

Уже много лет Максиму казалось, что ничего вокруг не меняется. Именно казалось, поскольку фактически изменения были налицо. Сначала он поступил в институт, потом его закончил. Пошел на первую работу, потом сменил ее на якобы более лучшую, потом еще раз. Женился, развелся. Причем все это он успел сделать еще до того, как ему исполнилось тридцать. Вот только беда была в том, что все эти события были настолько бледными, что не оставили после себя никакой уверенности, что окружающий мир прошел через какие-то значительные изменения. Да что там уверенности: честно говоря, и слабого намека на это не существовало. Поэтому Максиму казалось, что много лет ничего не меняется.

Он вырос в интеллигентной семье, в которой интеллектуальный труд был в почете. Поэтому, несмотря на техническое образование, а, возможно, и благодаря ему, был склонен к философским рассуждениям на вечные темы. Рассуждая в этом ключе, он частенько пытался обнаружить причину безрадостного характера своего существования. За долгие годы изучения предмета выводы были сделаны неутешительные.

Дело в том, что все то, что Максим когда-то сделал, и все те результаты, которые он при этом получил, носили какую-то унизительно недоразвитую форму.

Например, институт он закончил хотя и серьезный по отечественным меркам, но весьма заурядный. Соответственно, если такое образование и давало преимущество в карьере, то это была лишь карьера инженера или научного сотрудника. Ни то, ни другое никак не дотягивало до прилагательного «интересное». Даже вооружившись симплификацией голливудских фильмов, на советского инженера не получалось натянуть костюм романтики и приключений. В результате, заперев в шкафу диплом о высшем техническом образовании вместе с сожалениями о потраченном на его получение времени, Максим пошел работать в сферу пусть также не богатую на исключительные события, но хотя бы более денежную. Разумеется, это была торговля. И, разумеется, иностранным оборудованием для нужд отечественных околопроизводственных предприятий.

Поскольку к этой самой торговле у Максима особых талантов тоже не обнаружилось, результатами его деятельности гордиться не приходилось. Вылезал он, в основном, за счет технических знаний, которые имели все-таки некоторую ценность и здесь. Больших денег он не зарабатывал, но на своем поприще утвердился крепко и даже пару раз менял работодателя с небольшой прибавкой в зарплате, хотя и без карьерных продвижений.

В результате, когда пришло время самоутверждаться покупкой личного автотранспорта, заработанных денег хватило лишь на мутанта отечественного машиностроения, носящего гордое, хотя и неоднозначное название «ВАЗ». Слово это вызывало у Максима ассоциативный ряд, который, начинаясь с аббревиатуры ВАЗ, переходил сначала к ночной вазе, затем к горшку… дальше продолжать не хотелось. Существование в России такого средства передвижения наводило на мысль о крупномасштабном саботаже отечественной конструкторской мысли со стороны спецслужб враждебно настроенных иностранных государств. Причем, судя по результату, в период проведения спецоперации враждебно к нам были настроены абсолютно все страны мира. Но на большее рассчитывать не приходилось.

Похожая ситуация установилась и с жилплощадью, которая у Максима была, но представляла собой доставшуюся в наследство от бабушки ячейку в железобетонном муравейнике, разделенную перегородками на кухню, коридор и две смежные комнаты, такие маленькие, что, по большому счету, должны были родиться на свет платяными шкафами. Постоянное присутствие слева, справа, со спины, сверху и снизу от двух до пяти человек, отгороженное лишь тонкими стенами, приводило к ощущению собственной штампованной заурядности. Такими ощущениями могла бы быть богата жизнь двухдолларовой репродукции Джоконды, лежащей в стопке себе подобных, если бы она умела мыслить.

Еще у Максима была достаточно богатая, по его собственным меркам, история отношений с противоположным полом, включающая в себя некоторое количество однообразных школьно-институтских романов, бестолковую женитьбу, нудный развод и полную растерянность касательно причин, из-за которых взаимоотношения полов, и в особенности брак, до сих пор не стали атавизмом.

Что же касается внешних данных, то и тут похвастаться было особенно нечем. За пару десятков лет сознательной жизни Максим так и не определился с оценкой степени своей привлекательности. С одной стороны, он точно не обладал отталкивающей внешностью, поскольку не имел особых изъянов в виде излишней полноты, кривых зубов или, например, длинного носа. К тому же, его ухаживания за девушками, пусть и не так часто, как хотелось бы, но все-таки периодически приводили к положительному результату. С другой стороны, ему думалось, что периодичность эту честнее было бы назвать эпизодичностью. Да и выбор его обычно падал не на самый желанный объект, а на нечто компромиссное. Так что Максим понимал, что назвать себя привлекательным он может только с большой натяжкой. Но с учетом того, что было принято считать, что, якобы, мужчина интересен окружающему миру в первую очередь некими другими данными, то получалось, что жаловаться в этой области на судьбу у него полного права не было.

Таким образом, наличие всех перечисленных условных благ, с одной стороны, совершенно не радовало, и даже наоборот, а с другой стороны, не давало возможности в полной мере насладиться горечью поражений, полученных в битве жизни. Получается, что он везде как бы победил, но настолько убого, что возникновение чувства торжества победителя просто исключено.

Итак, Максим был не богат, не красив, не умен, не талантлив, не влюблен и не счастлив. Он был нудным середнячком, основной рабочей прослойкой и связующим раствором любого общества со времен первобытного строя. Сознание этого факта убивало жизненный оптимизм мужчины быстрее и целенаправленнее, чем любые самые страшные события в жизни.

Результатом такого положения вещей стала хроническая вялотекущая депрессия. Максим жил с ней очень долго, точный срок он рассчитать не мог, потому как было ли в его жизни что-то отличное от этого состояния он не помнил. А поскольку начало идентификации не поддавалось, складывалось ощущение, что состояние это бесконечно, то есть вообще никаких перспектив до самого конца существования не было.

Будучи разумным человеком, Максим пришел к выводу, что такую жизнь объективно стоит заканчивать, дабы, не тратя больше себя на пустое времяпрепровождение, отправиться навстречу чему-то лучшему.

Как любой образованный человек, Максим верил, что существование человека земной жизнью не ограничено, правда, никаких вразумительных представлений на этот счет он не имел. Христианское учение о загробной жизни казалось слишком голливудски примитивным, буддийское – слишком безнадежным (перспектива перерождения в теле собаки или осьминога его совершенно не радовала), а с остальными религиями он был просто не знаком. Таким образом, вся его религиозность сводилась к пренебрежению знакомыми учениями и отвержению незнакомых.

Никаких символических действий вроде увольнения с работы и закрытия всех текущих дел, раздачи долгов и одежды бедным, обзвона всех знакомых с извинениями за все, что угодно, не было. Максиму было разумно плевать, что после него останется и какими словами его будут вспоминать. Он никогда не мог понять мечты будущих покойников о памяти поколений. Им-то какая разница, будут их помнить или нет в их отсутствие, причем, при полной гарантии невозвращения? Впрочем, никаких загулов на занятые у бандитов под огромные проценты денег тоже не было.

Финальную битву жизни Максим собирался закончить сидя на диване, принимая одну за другой таблетки снотворного и запивая их водой из стакана.

Приготовив все необходимое и устроившись поудобнее, он задумался. Несмотря ни на что, последние мгновения жизни, в упрек всем предыдущим, хотелось провести как-то осмысленно или хотя бы символично. Но почему-то, несмотря на утверждения многих авторов популярного чтива, никакая «вся жизнь перед глазами» не «проносилась». Максим не вспомнил, как он был маленьким и пошел в школу, образы первых поражений и побед, даже если они и были, так и остались где-то в резервациях памяти. Никаких особенных мыслей или желаний не возникло, все было скучно, как обычно, таким образом, даже последние минуты облегчения не приносили.