Марат Валеев - Не чужие. Невыдуманные рассказы

Не чужие

Невыдуманные рассказы

Марат Валеев

© Марат Валеев, 2017

ISBN 978-5-4485-4437-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Обида

На днях моему братишке Рашиту, самому младшему из троих братьев (сестренка Роза замкнула ряд детей наших родителей) исполнится 60.

Просто не верится, не монтируется как-то эта цифра и мой озорной, веселый брат. Впрочем, это всегда так бывает, когда у тебя есть младший брат (посередке у нас был еще и Ринат, но, увы, сейчас его нет среди нас), он для тебя, старшего, всегда остается пацаненком.

Я рано покинул родительский дом, когда братья мои совсем еще были мальчишками. И на три года исчез из родных краев: год работал на бетонном заводе на Урале, потом два года служил в армии. Но пока мы были вместе, конечно же, как старший брат, я опекал младших, заступался за них в случае необходимости (но надо признать, такой необходимости практически не было – не помню случая, чтобы кто-то обидел на улице моих младших братьев).

Однако на правах, же старшего, мог и наказать кого-то из них, обидеть – что тоже было крайне редко, мы жили очень дружно). Но однажды я ненароком обидел Рашитку, да так, что сам же на себя за него и обиделся. А произошло это так.

Я только вернулся из армии в родное село Пятерыжск, устроился на работу и в свободное время нередко предавался своему любимому занятию – рыбалке. Вот так однажды июньским погожим деньком в свой законный выходной – воскресенье, я сидел в лодке на озере Долгом, отплыв подальше от купального места Красненький песочек, где с утра до вечера любила плескаться пятерыжская детвора.

Облюбовав уютный тюпик (уголок озера), я привязал лодочную цепь за собранные в кучку камыши, наживил пару жерлиц на щуку (чебачков наловил с утра пораньше недалеко от Красненького) и закинул удочку в оконце между кувшинками, где, сверкая серебряными боками, неспешно плавали в зеленоватой водной толще сороги.

Закурив, я не спускал глаз с перьевого поплавка, пока что недвижно замершего на зеркальной водной глади. Здесь мог клюнуть не только чебак, но и окушок, а то и крутотбокий, цвета темной бронзы линь. При этом надо было следить и за жерлицами – щук в Долгом всегда было много и любая из них могла вот-вот схватить медленно плавающего среди водорослей живца.

Впрочем, если бы я даже визуально прозевал щучью хватку, я бы ее услышал: мои внушительные поплавки, выструганные из белого пенопласта, резко уходили под воду с довольно громким характерным звуком; «Буппп!», что означало – щука схватила живца и удирает с ним куда поглубже.

Погода, повторюсь, была замечательная: ослепительно сияло солнце в безоблачном небе, было пока еще не очень жарко, безветренно, так что даже «маралки» – темно-коричневые цилиндрообразные кисточки рогоза, – слегка колыхались лишь под тяжестью стрекоз, иногда усаживающихся на них, трепеща своими прозрачными слюдяными крылышками.

Со стороны Красненького песочка доносились радостные детские крики, визги и смех, всплески воды купающихся детей. Я тоже обязательно искупаюсь там, но после рыбалки, это не ранее, чем через два-три часа, уже в самую жару. А пока…

Чу, поплавок на моей удочке часто-часто заклевал, а потом плавно поехал вбок. Я быстро, но неспешно потянул удилище кверху и на себя. На крючке трепыхалась приличная сорога с оранжевыми хвостом и плавниками. Снял ее и плюхнул в ведро, где уже темнели спинки пары десятков чебачков (он же – сорога) и окушков, выловленных еще с утра пораньше у Караталова куста.

Поправил червя и снова закинул удочку. И поплавок тут же юркнул в глубину. Когда вытаскивал улов, удилище аж изогнулось. Окунь, и довольно крупный! А за спиной послышалось: «Буппп!». Я мгновенно обернулся – толстое удилище жерлицы ползло по носу лодки, вслед за стремительно удаляющимся под водой размытым силуэтом белого поплавка. Щука!

Я успел ухватить за конец удилища и стал медленно подтягивать к лодке отчаянно сопротивляющуюся хищницу.

– Щас я тебя все равно выворочу! – бормотал я пересохшими от волнения губами. Сердце же мое бухало в груди кузнечным молотом. – Никуда ты не денешься, голубушка!

Но эта тварь рванула в самую гущу кувшинок, и желтые их цветки, вздрагивая, исчезали под водой, влекомые натянутой до звона леской. В конце концов, щука там запуталась и я шлепнулся на жесткое сиденье лодки, когда из воды в обрамлении брызг и болтая обрывками светло-зеленых стеблей кувшинок, вылетел мой пустой тройник. Сошла…

– Сошла, тварь! – в отчаянии заорал я на все озеро. Кажется, даже детишки притихли от моего рева там, на Красненьком. И в это же время я услышал странные шлепающие звуки. Посмотрел в ту строну, откуда они доносились, и увидел, что ко мне приближается чья-то лохматая голова в плавательной маске.

Пловец шумно загребал воду загорелыми руками и добавлял себе ходу ногами в блестящих черных ластах. Это был Рашит. Было ему в ту пору лет пятнадцать, и он уже был ростом, да и фактурой, с меня, хотя я уже отслужил в армии (витаминов мне, что ли, не хватало в детстве?). И потому волны от него шли довольно заметные.

Аквалангистское снаряжение он выдавил из родителей, и был уже не один такой в деревне «ихтиандр» – в 70-е годы сельчане, ставшие жить несравненно лучше, чем в 50—60-е, уже могли позволить себе покупать своим детям даже мотоциклы. Потом и у нас появился «Восход», папка взял вроде бы как себе, но рассекал на нем, понятное дело, Рашит, пока средний наш братан Ринат учился в «фазане» в Павлодаре.

Но сейчас братишка мой был не на мотоцикле, а в маске и в ластах. Пришел купаться с утра, разглядел с Красненького меня, торчащего в лодке и иногда вскакивающего и зачем-то подпрыгивающего, и решил навестить.

Плыл он довольно быстро, и вот уже от его рассекающего воду тела к моей лодке побежали пусть и невысокие, но волны, заплюхались о деревянные борта. Заплясали разволновавшиеся поплавки удочки и второй жерлицы. Черт, так он же мне всю рыбу распугает! А ведь только-только клев наладился…

– Ты зачем сюда плывешь? – довольно неприветливо осведомился я у торчащей из воды патлатой головы со сдвинутой на лоб маской.

– Так это… Посидеть хочу у тебя в лодке. А хочешь, рыбу тебе подгоню?

И Рашит снова захлопал по воде руками и ластами, распугивая остатки рыбы.

– Ты че делаешь, ихтиандр чертов? – зашипел я вне себя. – А ну греби отсюда! Всю рыбалку мне испортил!

– Ну ладно, ладно, – пожал в воде мокрыми плечами братишка. – Рыбачь. А я тогда поплыл обратно.

Он сказал это вроде бы равнодушно и вновь надвинул на лицо маску. И я тогда, раздраженный, не сразу понял, что под маской этой скрылась мимолетная тень обиды на его лице. Рашит поплыл обратно к Красненькому песочку, подставляя солнцу уже обожженную до малиновой красноты спину.

А я, успокоившись, наживил пустую жерлицу, с которой только что сошла ну просто огроменная щука. Затем перезакинул удочку и снова уставился на поплавок, тихо покачивающийся на постепенно успокаивающейся водной глади Долгого. И скоро распуганная было рыба вновь вернулась к моей лодке (вообще-то не моей – я обычно заимствовал их то у одного, то у другого из пятерыжских рыбаков, промышляющих сетками и вентерями на озере), и я стал с азартом таскать чебачков и окуней, а время от времени – и щук.

А Рашит уже уплыл обратно на Красненький песочек и я, различая издалека в общем гомоне купающихся детей его голос и смех, с запоздалым раскаянием подумал, что зря прогнал брата. Ведь он проплыл ко мне, ни много ни мало, метров двести только в один конец, а потом столько же обратно, когда я его турнул от лодки.

Парнишка наверняка устал – это было понятно по его тяжелому дыханию, и надо было пустить его в лодку, пусть бы посидел рядом со мной, отдохнул, поймал пару чебачков, а потом уж плыл бы себе обратно. А я же нет – охваченный рыбачьим азартом и раздраженный тем, что он своим плеском распугает всю рыбу в округе, без всякой жалости прогнал его. И так мне стало стыдно там, в лодке, что я даже закряхтел от досады и настучал себе по голове кулаком.

Но схватившая живца очередная щука тут же прогнала из моей головы все мысли, кроме одной: не упустить, вытащить в лодку очередную разбойницу.

С годами это чувство вины перед братом вроде бы сгладилось. Но как только мы встречались с Рашитом (а происходило это довольно редко, порой раз в несколько лет, поскольку судьба разбросала нас в разные стороны от родного дома), это чувство вспыхивало снова.

И однажды я не выдержал и попросил у Рашита прощения, напомнив суть инцидента.

– О чем ты, брат? – удивился Рашит. – Я уже давно забыл. И мне не за что тебе прощать. Забудь!

Но по его довольным глазам я понял: он тоже помнил, зараза, но молчал. И вот простил…