Александр Коломийцев - Становление

Становление

Александр Коломийцев

Глава 1

Небо низко нависало над измученной землёй. Грязно-бурые, размокшие тучи бесконечной чередой ползли с юго-запада. Казалось, взберись на лиственницу повыше, протяни руку, и выхватишь из разбухшего небесного брюха разлатую лохматину. Всякая живность затаилась, спряталась от подступающего ненастья, даже работяги дятлы и бестолковые сойки не нарушали мрачную тишину.

По разбитой грунтовке, надсадно подвывая двигателем, из пихтача выкарабкался облепленный грязью грузовик-вездеход под брезентовым тентом. По извилистой колее, пересекавшей пологий спуск, грузовик подобрался к самой воде, и остановился, уставившись в волны пустым взглядом лупоглазых фар, приобретя сходство с принюхивающимся, сторожким зверем. Водитель заглушил двигатель и под тент проник шум неспокойной реки. Молодой пассажир, находившийся в кузове, утомлённый прелестями езды по осеннему таёжному просёлку, поставил на деревянную скамью картонную коробку, которую всё время путешествия держал на коленях, и с надеждой выглянул в узкое удлинённое оконце. Но стекло, не мытое с самого сотворения мира, скорее скрывало наружный вид, чем позволяло взгляду обозреть окрестности.

Мезенцев подошёл к переднему борту, и, отстегнув клапан в брезентовой стенке, выставил голову наружу, предполагая увидеть конечный пункт маршрута. Прямо перед автомашиной метров на семьдесят ширился плёс, правее река суживалась и бурлила на перекате, далее, примерно в полукилометре, берега близко подступали друг к другу, здесь их разделял настоящий горный поток не более трёх десятков метров шириной. Река с разгону ударялась в высоченный утёс, и круто забирала вправо. Склоны утёса покрывал редкий кустарник, непонятным образом удерживавшийся на отвесной стене, у каменной преграды дыбились беспорядочные волны с клочками грязной пены. Шум бьющихся о камень струй наполнял пространство, усиливая тягостное впечатление мрачного осеннего дня. Левее, метрах в ста, на противоположном берегу, в Лосьву, название реки Мезенцев узнал накануне, впадал ручей. Устье притока скрывали заросли тальника и ольшаника. Тёмные ветви, витые стволики тоскливо топорщились над водой. Крутизну противоположного берега обрезала терраса. Над самой водой росли могучие берёзы с искривленными, покрытыми тёмными наростами стволами. За террасой темнел пихтач, разбавленный лиственницами и осинником. С брода на террасу вёл каменистый въезд, прорезавший крутизну наискосок. Речная вода казалась тёмной и густой, но шуга, вызвавшая на базе перед выездом неожиданную перебранку, ещё не появилась, лишь на тихих береговых закраинах поблёскивал робкий, объеденный течением ледок. Всё это Мезенцев рассмотрел в три минуты, буровая скрывалась за деревьями, и, несмотря на все старания, взгляд не смог её отыскать.

Водитель, разбитной татарин Яшка, и технорук, очевидно, совещались, прикидывая глубину напитанной осенними дождями реки. По известным им приметам глубина была определена как безопасная. Заурчал мотор, скрежетнула передача, и, пуская по течению грязные разводы, колёса ГАЗ-66 омочились водой. Вода быстро дошла до ступиц, но держалась примерно на одном уровне, то, пряча их, то, опускаясь ниже. Перед самым берегом дно круто ушло вниз, колёса полностью скрылись, и последний десяток метров автомашина преодолела с натугой, затем сразу, едва не скачком, выбралась на откос. На террасе автомобиль поминутно попадал в рытвины, но не обращая внимания на чувствительные толчки, пассажир не оставлял свой пост, удерживаясь обеими руками за борт и жадно рассматривал открывающиеся взору виды. Река, тайга, даже колдобины и ухабы становились частью его жизни. Очень скоро ему самому придётся решать вопросы о переправах, снабжении буровых через капризную реку, и ему хотелось, желалось поскорей окунуться в эту наполненную волнениями и неожиданностями круговерть, ощутить биение настоящей жизни. Восприятие находилось в активной фазе, всякая мелочь приобретала важный значительный смысл.

В Таёжный посёлок Мезенцев приехал вчера на поезде. Утром прибыл в Северотурьинск, где располагалась база экспедиции, а в обед уже садился на поезд, двигавшийся в обратном направлении. В Северотурьинск поезд приходил в семь утра с минутами, и свою остановку Мезенцев едва не проспал. С вечера не давала заснуть весёлая компания северян, возвращавшаяся из отпуска, а среди ночи у молодой пары, занимавшей нижние полки, расплакался ребёнок. Около шести Мезенцев решил более не маяться, умыться, перекурить, и ждать своей остановки. С мечтами о чашке кофе безотчётно отдался минутному забытью, и очнулся от заполошного крика: «Северотурьинск! Подъезжаем! Кто до Северотурьинска? На выход!» В проходе стояла толстая проводница, щурившаяся в неверном свете ночника, и вглядывалась в пассажиров. В тягучих сновидениях, – Мезенцев сдавал и никак не мог сдать экзамен по «военке» – появился просвет и действительность сфокусировалась. Толстуха говорила нормальным тоном, пронзительно вопил младенец с нижней полки, каким-то неведомым образом их голоса совместились. За окном уже проплывали станционные постройки, и когда Мезенцев спросонья, впопыхах не попадая в рукава, напяливал пальто, поезд утишил бег и жёстко брякал сцепками. Утренний туалет сопрягался с некоторыми трудностями. Из всех удобств на северотурьинском вокзале в квадратном зале ожидания, заставленном диванчиками, покрытых жёлтым лаком с выцарапанными именами амбициозных пассажиров, имелась лишь раковина. На стене над раковиной висела эмалированная табличка, строго настрого запрещавшая умываться и мыть посуду. Первое впечатление надолго оседает в памяти людей, и появляться в первый раз на будущем месте работы заспанным, неумытым вахлаком не хотелось. Зал ожидания пустовал, но не столько из опасения платить десятирублёвый штраф, сколько не желая начинать день с конфликта с младшим обслуживающим персоналом, имеющим привычку появляться совершенно неожиданно и шумливо вставать грудью на защиту правил и инструкций, Мезенцев извлёк из рюкзака кружку, и, наполнив её водой, вышел в пристанционный дворик. Наступал серенький октябрьский день, жёлто-оранжевый свет фонарей растворялся в блеклом рассвете. Мезенцев облюбовал стоявшую у голубой ёлочки зелёную скамейку с налипшими берёзовыми листьями, и приступил к утреннему туалету. По мокрому асфальту прошлёпала кирзовыми сапогами серая тётка в форменной ватной куртке с эмблемой МПС на рукаве. Умывающийся пассажир возбудил у тётки необъяснимое любопытство, и до самого конца аллейки железнодорожница шла, оглядываясь, зародив у пассажира неодолимое желание показать язык. Не удовлетворившись скудным умыванием, пассажир капнул на платок «Шипром» и протёр лицо одеколоном. Станционный буфет открывался в десять часов, и пришлось довольствоваться куском чёрствой булки и чаем из термоса, предусмотрительно заваренным накануне вечером. За ночь чай настоялся и вполне годился для заварки. Холодный воздух, умывание, крепчайший чай разогнали сонную одурь, и, почувствовав себя посвежевшим, Мезенцев приступил к поискам экспедиции.

База экспедиции находилась на окраине городка, образуя автономный посёлок. Довёз к ней новенький «ПАЗ» северного исполнения. Ни кондуктора, ни кассы в автобусе не имелось. На капоте стояла белая картонная коробка с мелочью, рядом лежал билетный рулончик. Пассажиры бросали в коробку деньги, сами отсчитывали сдачу, сами отрывали билеты, последнее делали далеко не все. Расплатившись, большинство приговаривали с усмешкой: «Да на кой он мне, билет этот!»

В экспедиции дело решилось быстро. Кадровичка внимательно прочитала направление, что-то отметила в большой книге, тут же последовал звонок главному инженеру. Через полчаса, дождавшись завершения утренней сутолоки, знаменовавшей начало всякого рабочего дня, как бы скрупулёзно он ни был распланирован накануне, новоприбывший молодой специалист сидел в довольно обширном кабинете со стеклянными книжными шкафами у стен и двумя письменными столами, составленными буквой «Г». Напротив него располагался тщательно выбритый моложавый мужчина с чётким пробором в аккуратно причёсанных тёмно-русых волосах. Фигуру хозяина кабинета облекал коричневый костюм, нейлоновая рубашка цвета недозревших кедровых орехов. Довершал гардероб туго повязанный тёмно красный галстук и массивное золотое кольцо на безымянном пальце правой руки. Обоняние посетителя улавливало запах мужской парфюмерии.

Тепло, наполнявшее здание экспедиции, съело утреннюю свежесть. После дороги – поезда, самолёта, опять поезда, вокзалов, сна урывками голова была пустой, наполненной звоном. Мысли шевелились медленно, сознание словно отделилось от тела и наблюдало происходящее как телехронику, повествующую о посторонних, не касаемых его событиях.