Анатолий Музис - Идущие впереди века. Из рассказов геолога

Идущие впереди века

Из рассказов геолога

Анатолий Музис

© Анатолий Музис, 2017

ISBN 978-5-4474-5418-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I. Идущие впереди века

1

Поезд мчался на восток, грохоча и раскачиваясь. За окном уходили в темноту поля и в вагоне тоже было полутемно, но спать не хотелось. Часы Векшина, поставленные по московскому времени, показывали только десятый час и так получалось, что сон приходил когда уже за окнами начинало светать. Но и не только разница в поясном времени мешала заснуть Векшину. Чем дальше уносил его поезд, тем сильнее росло в нем непонятное волнение. Легли позади Волга, Урал, Обь. Впереди Енисей, Лена, Амур. Позади разрушенная войной Европа, впереди взбудораженный Китай. С юга, в Бирме, Малайе, Индонезии, Вьетнаме, окружают страну партизанские костры. Через Северный полюс заглядывает завистливая Америка. В мире нет мира, а он едет в самую серединку между западом и востоком, между югом и севером, в самое тихое место, которое только можно найти на земном шаре.

Не спят и соседи Векшина. Один из них, Георгий Ашотович, тоже геолог, сидит наклоняясь к лампочке с газетой в руках. С высоты второй полки Векшину видны его черные жесткие волосы, круглые плечи, обтянутые выцветшей, когда-то защитного цвета гимнастеркой и брюки в темную полоску, заправленные в простые кирзовые сапоги. Утром в Новосибирске купили свежую газету и он перечитывает напечатанную в ней речь Уоллеса.

Второй спутник – старший бурмастер, «дед», как шутя называют его. Свет из прохода падает ему на голову и она блестит, как биллиардный шар. В зубах у него дымится кривая трубка.

Третьего Векшин не видит, но и так знает, что и он не спит. Это Петр, здоровяк парень и весельчак, проходчик. Он возвращается с курорта и от него так и веет морем и солнцем. Он только что спорил с Георгием Ашотовичем о международном положении.

Вагон покачивается, отбивая на стыках пройденное расстояние. Пятые сутки, вот так, покачиваясь, несет он их на восток. Пятые сутки за окном однообразный железнодорожный пейзаж: чередуются поля, мелькают телеграфные столбы, появляются и исчезают разъезды. Их параллельные пути некоторое время тянутся рядом, а потом с такой стремительностью уходят под колеса, что кажется вагон вот-вот соскочит с рельс. Пятые сутки пути. Тесная полка. Пыль на столике. И мысли уже там, в тайге, в работе… В боковом кармане Векшина хранится газетная вырезка с заметкой о переброске Сибирских рек Оби и Енисея в Аральское и Каспийское моря.

И это ему предстоит первому пройти по местам будущих каналов. Это он призван указать им направление, прочертить их новые русла. Это ему поручено выявить богатства, лежащие по их берегам. Много земель обошел он по стране. Бывал и в Карелии и на Аллайском хребте, за Саянами и на Волге, но такая экспедиция и такое задание у него впервые…

– Нет, вы послушайте, что сами американцы пишут! – снова врывается в его сознание голос соседа.

Георгий Ашотович щелкает пальцем по газетному листу.

– «Атлантический пакт уничтожает шансы на восстановле-ние Европы… Он является не инструментом мира, а военным союзом, рассчитанным на агрессию… Он создает военные базы на границах Советского Союза, что является вызывающим дей-ствием…»

– Пустили бы меня поговорить с ними, – слышится голос Петра и Векшин живо представляет его: мускулистого, загорелого, с распахнутым воротом, словно с душой нараспашку. – Я бы на них четырнадцать тонн мошки выпустил.

– Это почему же только четырнадцать? – спрашивает «дед» и трубка прыгает у него в руке от смеха.

– Тринадцать – чертова дюжина, так я сверх нее еще тонну, – невозмутимо отвечает Петр. – Может быть это резковато с моей стороны, ну да с дипломатами пускай Вышинский разговаривает, а я запросто, по таежному…

Векшин поворачивается к стене. Тайга… Каналы… Америка… Мошка… Завтра сходить и неплохо было бы заснуть. Стучат колеса. Даже просто необходимо заснуть, а тут мошка, четырнадцать тонн. Их хватит сожрать всю Америку и еще останется. И ведь что такое мошка? Ничтожество. Сожмешь пальцами, следа не останется, а укусит – опухоль с грецкий орех. А тут четырнадцать тонн! Че-тыр-над-цать. Че-тыр-над-цать… И колеса тоже выговаривают: – Че-тыр-над-цать…

…Разбудил его проводник.

– Скоро ваша станция. Разрешите постель…

В окна врывается яркий солнечный свет. Внизу сидит Георгий Ашотович и аккуратно режет ножом булку. Он уже успел побриться и подбородок его отливает вороненой синью.

– Доброе утро, – говорит он. – Что Вам снилось хорошего?

– Четырнадцать тонн, – отвечает Векшин и смеется. Смеется и Георгий Ашотович.

– Хороший сон.

Векшин спрыгивает с полки, идет умываться и, возвратясь, садится к окну, напротив Георгия Ашотовича.

– Вот мы и подъезжаем, – говорит он.

– Это Вы подъезжаете, – поправляет его Григорий Ашотович. – А мне дальше.

– Все равно, подъезжаем, – повторяет Векшин. – Скорей бы уж…

Машинист на паровозе включает свисток и протяжный и долгий свист несется впереди поезда, словно и он торопится скорее развести всех по своим местам.

2

В конторе перевалочной базы весь день толпился народ. Переговаривались, читали газеты, просто сидели на столах, подоконниках, курили. Не успел еще Векшин оглядеться, как его окликнули:

– Илья!

С подоконника соскочил высокий парень.

– Лёня! Вот здорово!

Они обнимаются, жмут друг другу руки.

– Что это вас сколько собралось? – спрашивает Векшин.

– Еще больше будет, – отвечает Леонтьев. Он уводит Векшина к подоконнику и вкратце излагает ему ту обстановку ожидания, в которую они попали со дня приезда и которую Векшину придется теперь разделять вместе с ними. Он уже заканчивал свой рассказ, как во дворе послышался шум подъезжающей машины и голоса.

– Берегов-Сережин, – определил Леонтьев. – Ба-альшой начальник.

Через секунду дверь распахнулась и в комнату вошел низенький человек. Тяжелые геологические сапоги грохотали по полу, полы пиджака развевались, показывая желтую блестящую кобуру, на голове торчала немыслимого синего велюра шляпа, из-под которой сверкали большие, в желтой роговой оправе очки. Ни на кого не глядя, он стремительно прошел к столу, плюхнул на него раздувшийся от бумаг портфель и сразу же начал в нем копаться.

Пожилой мужчина в морском кителе отложил газету и первым подошел к нему. Его лицо, открытое, потемневшее от ветров и солнца, странно контрастировало с густой сединой волос.

– Кто это? – шепотом спросил Векшин.

– Черныш. Начальник механической мастерской, – так же тихо ответил Леонтьев.

Они слезли с подоконника и вместе со всеми обступили стол.

Берегов-Сережин все так же, ни на кого не глядя, продол-жал вынимать бумаги.

Вдруг он заговорил:

– Ну, что? Знаю, знаю. Я тоже жду самолет. Вы его просто ждете, а у меня…

– Но, послушайте, – сказала пожилая женщина. – За-чем же вы нас вызывали? Ведь я от отпуска отказалась, приехала.

– Лучше б вы ждали самолет, чем он вас, – сказал Берегов-Сережин.

– Ну, знаете, это просто возмутительно!

Пожилая женщина покраснела от гнева и пошла из конторы.

– Пойдем и мы, – сказал Леонтьев. – Каждый день одно и тоже.

Люди выходили группами, обсуждая создавшееся положение. Молодая женщина в форменном кителе со звездочками инженер-геолога 2-го ранга уговаривала ту, которая спорила с Сережиным:

– Да, Вы, Любовь Андреевна, не расстраивайтесь. Хотели идти в отпуск, ну и отдыхайте себе на здоровье.

– Я не о времени, – отвечала Любовь Андреевна. – Просто возмутительно.

Вышли из конторы Берегов-Сережин и Черныш. Сережин был красен от возбуждения, растрепан. Векшин услышал, как он крикнул:

– Я здесь начальник!

– Гнилая философия, – сказал Черныш. – Не наша. Люди не хуже тебя. Вызвал – изволь заботиться.

Берегов-Сережин, не отвечая, сел в машину. Немыслимая шляпа торчала над ним таким же колом, из-под пиджака отто-пыривался «наган».

– Давай! – крикнул он.

«Газик» рванул и, обдав стоящих пылью, унес его нелепую фигуру.

– Пистолет в шляпе.

– Ну его. Пойдем, город посмотрим.

– Я пойду в фонды, – сказала Любовь Андреевна. – Успею еще поработать часа два.

Они пошли со двора, сначала все вместе, потом кто направо, кто налево и вскоре в группе, где шел Векшин, осталось несколько человек.

Была та предвечерняя пора теплого и солнечного майского времени, когда день уже кончался, а вечер все еще не наступал. Проспект имени Сталина сверкал широким асфальтом. Шумный и людный, он напоминал московскую улицу Горького. Так же витрины магазинов выставляли напоказ свои товары, пестрели афиши кино, стоял телеграф, кратким словом «Енисей» объявлял о себе ресторан.