Андрей Синельников - Тайны поля Куликова, или Трилистник дороги

Андрей Синельников

Трилистник дороги

(Тайны поля Куликова)

Часть 1

Жанна

Настоящее познание дается сердцем.

Мы знаем только то, что любим.

Глава 1

Встреча

Благородный человек всего более занят мудростью и дружбой: одна из них есть благо смертное, другая – бессмертное.

В своей лаборатории, расположенной в скрытом лесном замке владетелей земли Острийской, маркграфов Восточных уделов Баварии и Штирии – Бабенбергов, к западу от города Бамберг, утром притирал глаза, щурясь на восходящее солнце, древний монах. Он был настолько древен и стар, что, как старый валун у замка, порос мхом слухов и сказок, сложенных про него в окрестных деревнях досужими сказителями. Даже в замке графа менестрели и ваганты пели, в охотку, о нем дивные эды. Звали монаха Бертольдом Шварцем, или по-словенски Черным Медведем, за дремучесть его проживания в своей башне, как в берлоге, да за вечно черное платье, носимое им в миру.

Внешне он тоже напоминал медведя – кряжистого и матерого, встреча с которым в густой чаще леса, не сулила лихому человеку ничего приятного. Из-под густых волос, остававшихся, не смотря на его вечный возраст, иссини черными только кое-где с просеребрю седой россыпи, смотрели на мир внимательные черные глаза, кажется видевшие всех насквозь. Во взгляде его была какая-то неизбывная тоска и знание всего, всего надолго вперед и глубоко назад. Монах мало выходил из своей серой башни, но досужие языки говорили, что знается он с нечистой силой и летает на шабаши на Лысую гору, где собираются все прислужники дьявола. Он же не обращал внимания на то, что говорит темный народ, погрязший в делах своих суетных и находящий удовольствие и отдушину от жизни своей не просветной в том, чтобы перемыть чужие косточки.

Он жил столько, сколько любой из них и представить себе не мог. В этот новый век он вступил с полным пониманием своей доли и предназначения, но разобраться, что к чему не хотел, да и не очень стремился. Он давно не выходил из своего царства колб и реторт. Смешивал там, что-то свое, получал какие-то порошки, так, удовольствия для. То, что он искал, он нашел уже давно и потому занимался всем этим любопытства ради. Ни на какие шабаши он не летал и с друзьями своими, прозываемыми в узком кругу Совершенными, не знался, почти что век.

Сегодня он смотрел на яркое солнце, и что-то всколыхнулось в памяти его. Он вспомнил синюю ленту реки. Город, на холмах, поднимавший над ней свои башни и купола соборов. Свою беседу на берегу той реки, когда он впервые понял, что жизнь его потеряла грань свою конечную, и зависит только от нити судьбы, кою прядут не здесь в этом мире, а где-то там за далеким туманом мистической пелены.

Он никак не мог понять, что позвало его из сырых подвалов башни, от милых его сердцу едких дымов и полумрака. Сюда на верхотуру, куда он не взбирался так давно, что и не помнил, когда это было в последний раз.

Монах опять тяжело вздохнул, протер глаза и глянул с высоты своей башни, прозываемой в народе «Черный палец», наверно созвучно его прозвищу, на дорогу вьющуюся среди полей. Он вела из темного бора простиравшегося на восток от замка, и мало желающих находилось в этих землях выбирать ее для путешествия.

Сейчас по ней двигались всадники. Однако солнце било в глаза и монах не мог рассмотреть, кого это несло в такую рань из Черного бора. Он приложил ладонь ко лбу, закрывая глаза от лучей солнца, и внимательно вгляделся в гостей.

Чернец вздрогнул и его суровое лицо, впервые за последние десятки лет, разгладила добрая улыбка. Пятерка всадников неслась к замку полным аллюром. Впереди, на вороном иноходце в шелковом зеленом плаще к замку резвым галопом приближался лесной эльф или сама Богиня леса. Волосы червонного золота рассыпались по ее плечам, выбившись из-под плотной короны кос, венцом царицы облегающих гордо посаженную голову, и прижатых золоченым обручем. За спиной, туго притянутые, висели лук и колчан с зелеными стрелами, а о бедро, в такт шагу иноходца, ударяла сабля в зеленых сафьяновых ножнах.

– Не может быть! – Подумал монах, – Сколько лет прошло. Да я уж и забыл, что еще кто-то кроме меня есть.

– Но меня-то ты помнишь! – Вспыхнуло в его мозгу.

– Тебя! Да! – Так же мысленно ответил монах, – Тебя забыть, что заживо себя похоронить!

– Тогда здравствуй! Затворник ты мой любимый.

– Пока монах мысленно разговаривал с гостей, в ворота замка громыхнули булавой.

– Кого там черт принес! – Огрызнулся сторожевой.

– Открывай балбес! Баронесса Боисдам со свитой.

Загремели засовы, заскрипели петли ворот. Во двор въезжали всадники, окружившие свою госпожу. Навстречу им уже торопился конюший, ныне прозываемый маршал. Он весь излучал приветливость и радость встречи. Баронесса была широко известна при лучших дворах Запада. К тому же в узких кругах, шепотом говорили, что она слывет то ли любовницей, то ли советником самих высших иерархов церкви и самых родовитых имен мира. И уж совсем тихо, за закрытыми ставнями, только на ухо друг другу, передавали, что ходят слухи о ее принадлежности к божественным ликам, хотя, мол, это и ересь. А в уме, только про себя, при виде ее крестились и плевали через левое плечо, уж больно мало в ней было от смиренных святых, и много от бесовского отродья. Но вслух все это говорить не отваживался никто. Глядя же на ее ближних телохранителей, можно было утвердиться в этих мыслях, особенно в последней, окончательно и бесповоротно. Четыре ее приближенных выглядели на первый взгляд совершенно обычными наемниками, вроде так распространившихся ныне при дворах ландскнехтов. Однако если присмотреться к ним повнимательней, становилось не по себе. Взгляд не мигающих глаз медового цвета заставлял смотрящего отвести глаза сразу, уж больно в них читалась неумолимая поступь смерти. Волосы какого-то пепельного цвета, более походили на звериную шерсть. Когда же эти молодцы, неопределенного возраста улыбались, хотелось, чтобы они это делали в последний раз, и уж только не в твою сторону. Так похожа была их улыбка на оскал смертельного врага, или жуткого вурдалака, напавшего на свою жертву в полнолуние.

Слуги подскочили к гостям, но рыцари баронессы уже спешились, и один из них подавал ей руку, помогая сойти, пока другой поддерживал стремя. Баронесса вечно юная, с алыми пухлыми губами и румянцем во всю щеку легко спрыгнула с коня, слегка оперевшись на плечо своего слуги, и уже твердо стояла посреди двора.

Монах одним махом преодолел винтовую лестницу, ведущую на самый верх башни, и выходил из ее ворот навстречу благоухающей ароматами, обворожительной посланнице небес. Он широко раскрыл объятия и весь святился. Никто никогда не видел его в этой обители таким.

– Видать точно, одному нечистому оба молятся, – Шепнул на ухо поваренку пробегавший слуга. Но тут же поперхнулся и почти замертво упал на землю от затрещины, невесть откуда взявшегося жуткого слуги баронессы.

– Откуда ты милая? – Монах шагнул с крыльца.

– Ветром надуло, – Со смехом ответила баронесса.

– Как прикажете звать величать?

– Мари Петит баронесса Боисдам, к вашим услугам. А вы брат Бертольд?

– К вашим услугам, – В тон ей ответил монах, жестом приглашая пройти в башню.

Баронесса и сопровождающие ее прошли в дверь башни, захлопнувшуюся перед носом маршала.

– Вот так всегда, – Буркнул он недовольно, но, тем не менее, уже отдавал приказы слугам, – Эй вы пошевеливайтесь. На стол все самое лучшее. Из подвалов вина старые и ликеры от братьев бенедиктинцев. Шевелитесь канальи!

За стальной дверью, как только она захлопнулась, чопорная баронесса повисла на шее сурового монаха, расцеловывая его в обе щеки. С дремучего черноризца словно скинули все годы, он распрямился. В глазах его загорелся огонь. Приподняв над землей этот хохочущий огненный вихрь, он только улыбался и жмурился. Наконец он оторвал ее от себя и, как бы размышляя, произнес:

– Мари Петит баронесса Боисдам? Маленькая Мария Медвежья Лесная дева…. Ну здравствуй… Малка!

– Здравствуй, здравствуй старый отшельник. Здравствуй! Здрав буде… Микулица! Вот и свиделись!

– Сама нашла или нужда заставила? – Осторожно спросил он.

– Так новый век разменяли! Чего в дверях-то держишь? Может, в горницу пригласишь?

– Пойдем, пойдем Лучезарная. Правда, не готово еще ничего.

– Вы братцы, – Гостья повернулась к свите, – Погуляйте. Подстегните их там, пусть поторопятся, есть хочется. Разленились здесь под рукой святого Бертольда. Ступайте. Мне с братом покалякать треба.

– Веди, показывай свои тайны, – Опять повернулась она к монаху, – Тебе как удобней-то Бертольдом кликать, или Микулицей?

– Бертольдом. А то и так невесть, что болтают. Да и ты, ведь при всех на Малку откликаться не будешь? Али не так?