Елена Федорова - Вершина мира (сборник)

Елена Федорова

Вершина мира

© Елена Фёдорова, 2012

ТЫ и Я

Повесть

Я когда-нибудь все пойму.Все. От первой строкиДо последнего слова.Я когда-нибудь все приму.Все, к чему я пока не готова.

Я когда-нибудь встречу васИ обрадуюсь этой встрече.Я когда-нибудь вам скажу:Вы – мой самый родной человечек!

День был серым и пасмурным. Таким же серым и пасмурным было его настроение. Он сидел за столом, пристально смотрел в одну точку и размышлял. Мысли петельками нанизывались на невидимые спицы, создавали причудливый узор, заставляли отыскивать главное. Но его-то он никак отыскать не мог. Не хватало мелких, незначительных деталей, которые он упустил. Это могли быть невстреченные люди, несказанные слова, непережитые чувства, непройденные дороги, не…

Распахнулась дверь. Секретарь, что-то спросил. Он машинально что-то ответил. Поднял телефонную трубку, но тут же положил ее обратно. Посмотрел в окно. Небо просветлело. Сквозь серую пелену облаков пробились солнечные лучи. От их мягкого света стало тепло. Потеплело и у него на сердце. Пришла неожиданная новая мысль: все происходит не так, потому что ему не хватает тепла. Обычного человеческого тепла, искренности, любви.

Подумав о любви, он улыбнулся. Любовь в человеческом понимании у него была. Теперь нужно было узнать о любви неземной. Но есть ли на земле любовь неземная? Наверно, есть, раз так велико стремление ее познать. Может быть, из-за этой тяги у людей и появляются фантастические мечты, рождаются удивительные образы, возникают неожиданные желания, обрекающие их на муки. И он, преуспевающий человек, не исключение. Он тщетно пытается отыскать в привычном для себя мире то, что поможет ему обрести равновесие, что примирит его с внутренним «Я» и подскажет, в каком направлении двигаться. Он надеется, что все объяснится само собой. Однажды распахнется дверь, войдет Истина и заговорит с ним тихо, нежно, доверительно. Но… дверь распахивается, и в нее входят не те, не та, кого он с таким нетерпением ждет.

Может быть, долгожданная встреча уже была, а он этого не понял?

Нет. Он верит, что встреча впереди, поэтому так тоскует и томится его душа. Поэтому так серо и пасмурно вокруг…

Он поднялся, прошелся по кабинету, остановился у окна. Увидел на дереве стайку пестрых птичек с хохолками, сказал:

– Прилетели свиристели, песню звонкую запели, – улыбнулся. – Впадаю в детство. Нужно завязывать с меланхолией, чтобы не произошло еще что-нибудь непредвиденное…

Резко развернулся, пошел к двери. Она распахнулась прежде, чем он протянул к ней руку.

– Максим Михайлович, к вам… – проговорил секретарь, виновато улыбнувшись.

У Алексеева перехватило дыхание. Он больше ничего не слышал. Он неотрывно смотрел на незнакомку, стоящую чуть поодаль от секретаря.

– Вы позволите войти? – спросила она.

Он кивнул, посторонился, пропуская ее. Почувствовал нежный, едва уловимый аромат ее духов. Подумал:

– Так пахнет весна. Нет. Это – аромат любви, которую я жду.

– Вы меня не звали, не ждали, – сказала она, присев на край стула.

– Ждал! – воскликнул он, смутился.

– Ждали не меня, – подсказала она. Он пожал плечами, проговорил растерянно:

– Не вас или вас, ждал кого-то и думал:

Какая это маета,В мой дом опять пришла не та.На сердце холод, пустота.Твержу: не та, не та, не та…

Посмотрел в глаза незнакомке. Она выдержала его долгий, испытующий взгляд, сказала:

– «Глаза – зеркало души». Если внимательно в них смотреть, можно увидеть то, что скрыто в тайниках наших душ. То, о чем мы никогда не осмелимся сказать, – улыбнулась. – Я не знаю, умеете ли вы читать по глазам, поэтому нам с вами лучше воспользоваться традиционным способом общения. Мы будем с вами говорить…

– Прекрасно, – воскликнул он. – Давайте с вами говорить стихами…

Распахнулась дверь, вошел секретарь с кипой бумаг. Алексеев нахмурился, мысленно отругал себя за то, что снова потерял связь с реальностью. Никакой незнакомки в его кабинете нет. Говорить ему стихами не с кем. Никто из его окружения не знает о его тайном хобби – рифмовать слова. Кому нынче нужны стихи? Можно ли говорить стихами о биржевых торгах, о поставках нефти, о разрушительной силе цунами, о землетрясениях и засухе?

– Что там, Стас, опять, рутина? – спросил Алексеев секретаря. Тот положил перед ним бумаги, виновато улыбнулся:

– Опять.

– Опять рутина. Ру-ти-на, – проговорил Алексеев, открывая папку. – Но нам предстоит погрязнуть в этой тине, чтобы наша компания осталась наплаву, – подмигнул Стасу. – «Наплаву» – хорошее слово.

– Отличное, – подтвердил тот.

Случайно сказанное слово вернуло Алексеева в детство. В ту безоблачную пору, когда мир казался источником вечной радости…

– Смотрите, я плыву, плыву, – кричит мальчик, смешно размахивая руками. Он шлепает ладонями по воде, разбрызгивая ее в разные стороны. Ему весело от того, что тело не погружается под воду, а находится в ней. Что оно, слово поплавок, подпрыгивая вверх-вниз, продвигается вперед.

– Умение плавать поможет тебе держаться наплаву, – наставляет мальчика отец. Маленький Максим с жадностью ловит его слова. Он любит отца. Он им гордится. Он во всем хочет быть на него похожим. Но быть точной копией другого – невозможно. Отец это знает. Он учит Максима:

– Запомни сынок, лучше быть хорошим слушателем, чем хорошо подражать музыканту. Важно создать что-то свое, закрепить свою индивидуальность. Не стоит кричать на весь мир: «Смотрите, какой Я!» Просто живи в этом мире и будь собой. Слушай свою душу. «Душа человека иногда скажет больше, чем семь наблюдателей, сидящих на высоком месте для наблюдения»[1]…

Максим вздохнул:

– Как быстро мы забываем уроки мудрости. Как легко расстаемся с нею. В угоду собственному «Я» беремся за передел мира. Пытаемся переделать его под себя, но лишь набиваем шишки…

Максим вспомнил, как столкнул с высокого берега курносую девчушку, которая не уступила ему дорогу. Она громко заревела. А Максим громко расхохотался:

– Так тебе и надо, мокрая курица! – выкрикнул он и убежал, оставив девчонку барахтаться в воде.

Прибежал домой, с нескрываемой гордостью рассказал отцу о своем геройстве. А тот рассердился. Взял Максима за руку, повел к реке, просить прощения у девчонки. Но, к счастью для Максима, на берегу никого не было. Отец взял с сына слово, что тот обязательно перед девочкой извинится. Максим пообещал, но никогда больше не видел эту смешную курносую девчонку с тугой пшеничной косой. Он бы никогда о ней не вспомнил, если бы не ее глаза, большие испуганные глаза дикой лани. Они часто снились Максиму. Вдруг среди ночного сна надвигались на него из темноты, наводя леденящий холод. Максим вскрикивал и просыпался. Он знал, что после этого видения на него навалятся неприятности. Девчонка стала для него предвестником беды. Или всему виной он сам? Он мается из-за того, что совершил плохой поступок и не раскаялся в нем? Но где, где теперь искать эту девчонку? Нужны ли ей теперь его извинения?

В жизни Максима было столько необдуманных поступков, что можно сбиться со счета. Ни про один из них он не думает. Просто перелистывает дни, как страницы книги, руководствуясь правилом: то, что ушло во вчера, забыто. А вот про девчонку забыть не может, как ни старается. Может быть из-за того, что с той самой минуты началось его стремительное движение вниз? Эта мысль Максима ужаснула.

– Выходит, поднимаясь по ступеням славы, я никуда не поднимался. Поэтому на душе так серо и пасмурно.

Вспомнились слова отца о том, что в мире все сбалансировано: напротив зла всегда находится добро, напротив жизни – смерть, напротив благочестивого – грешник. «От начала для добрых создано доброе, как для грешников – злое. Только тот, кто посвящает свою душу размышлению о законе Всевышнего, будет искать мудрости и углубляться в тонкие обороты притчей».[2]

Максим потер виски, позвал секретаря. Тот вошел с блокнотом, намереваясь записывать приказы шефа.

– Возьми мне билет куда-нибудь на необитаемый остров, – сказал Алексеев, пробуравив Стаса долгим взглядом.

– Максим Михайлович, подскажите хотя бы направление: север, юг, Европа, Америка, – проговорил тот с улыбкой.

– Мне все равно, лишь бы там никого не было, – сказал Алексеев.

– Вы, как всегда, ставите передо мной невыполнимую задачу, но я попытаюсь что-нибудь придумать, – сказал Стас, закрыв за собой дверь.

Он знал, что через пару минут шеф отменит свое приказание, поэтому не спешил его выполнять.

Он привык к тому, что последние несколько лет у Алексеева все чаще стала появляться потребность уединиться. Он брал машину и уезжал куда-то на несколько дней. Стас попытался выяснить причину, но только рассердил шефа. Решил больше вопросов не задавать. Умные люди сказали, что это – возрастное и скоро пройдет. Стасу просто нужно запастись терпением. Он внял совету.