Виктор Бычков - Рваный камень

Рваный камень

Виктор Бычков

© Виктор Бычков, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Выбор высоты

Рассказ

Тамара Николаевна сидела на стульчике в углу комнаты, ещё и ещё раз бросала взгляд на небольшую кучу вещей. Неужели это всё, что она смогла скопить и собрать за всю жизнь? Неужели так мало? Впрочем, нет. Диван, шифоньер, стол, три стула и холодильник на кухне. Но они останутся здесь. Новым хозяевам останутся.

А что ей надо забрать с собой? Что? Смену исподнего белья, постельное, подушка, покрывало, три чашки, три ложки, одна чайная. Две глубокие тарелки, одна мелкая. Электрический чайник, две кастрюльки литровые. Три платья «на выход», одно осеннее и одно зимнее пальто. Туфли, в которых она ещё работала в школе. И зимние сапоги, подарок мужа к её сорокалетию.

Стульчик, на котором она сейчас сидит, тоже заберёт с собой. Как и телевизор. А ещё ноутбук. Он уже упакован.

Всё имущество уложено в коробки. Одежда сложена в покрывало, туго стянута узлом. Документы, маленькая семейная иконка в позолоченном окладе лежат в небольшой резной деревянной шкатулке – подарке учительского коллектива всё на то же её сорокалетие.

Вот и всё имущество. Будто она и не жила эти долгие шестьдесят лет.

С минуты на минуту должны приехать дети – дочь и зять на машине. Звонили, сказали, что уже выехали. Они помогут ей с переездом к новому месту жительства, в комнату-гостинку в бывшем заводском общежитии на краю города в промышленной зоне. Из однокомнатной квартиры в комнату-гостинку. Из большей жилплощади – в меньшую.

Который это по счёту её переезд?

Тамара Николаевна прислонилась к стенке.

– Родительский дом не считается, – расставив пятерню, смотрела на ладонь, готовилась загибать пальцы.

– Общежитие пединститута в Барнауле – раз, – загнула мизинец левой руки. – Что потом? Ах, да, потом комната в учительском домике в районном центре – это два. Дай Бог памяти… двухкомнатная квартира там же, в учительском домике при школе – это три. Ну, это уже когда мы поженились с Григорием Никифоровичем, учителем по труду, и родилась Ксюша.

Она загнула средний палец, подняла голову, устремив взгляд в угол комнаты. Слезинки одна за другой выкатились из глаз, побежали по щекам. Взяла лежащий на коленях семейный альбом, сделала попытку отрыть, но остановилась, не стала. Лишь принялась поглаживать ткань обложки.

Женщина заплакала, не отрывая взгляда от угла, только сильнее вжалась в холодную стенку. Плечи дёргались в такт всхлипам, и слёзы катились и катились по щекам.

– Гриша, родной мой, – шептала. – Если бы ты знал, как мне плохо без тебя, Гриша…

Зазвонил телефон.

Тамара Николаевна судорожно вытерла лицо скомканным платочком, пока ещё дрожащими руками достала телефон, но ответила на звонок уже ровным и спокойным голосом.

Дочь предупредила, что чуть-чуть задержится.

– Вот и хорошо, – вроде и не расстроилась женщина. – Побуду ещё немного одна, разве плохо? – она окинула взглядом комнату, глубоко вздохнула. – Вот и хорошо, – повторила опять.

На этот раз лица коснулась мимолётная благодарная улыбка.

– Так на чём же я остановилась? Ах, да… двухкомнатная квартира в учительском домике при школе. В ней мы прожили до… до… – она мучительно пыталась вспомнить год.

Не вспомнила, махнула рукой.

– Ладно, в конце девяностых мы уже переехали в коттедж, – Тамара Николаевна загнула очередной палец. – Это когда Григорий Никифорович уволился из школы и занялся фермерством. Правильно. И я как раз тогда же ушла из школы, стала помогать ему.

Воспоминания пришлось прервать: почувствовала недомогание. Вдруг бросило в жар, выступила испарина на лбу, стало трудно дышать.

Она подошла к окну.

С высоты десятого этажа всё виделось меньших размеров: уменьшенные люди, уменьшенные машины.

– С годами так же, как и с высотой, – прошептала в пустоту оконного проёма. – Недаром есть выражение «с высоты прожитых лет».

Облокотившись на подоконник и прижавшись лбом к стеклу, она увидела себя у входа в новый дом. Их дом! Собственный! Тогда ещё не было моды называть дом коттеджем. Это слово придёт позже.

Большой, двухэтажный, с подвалом, облицованный красным кирпичом, покрытый небесной голубизны ондулином, тоже, кстати, новомодным по тем временам материалом. Дом издали выглядел как яркая огромная игрушка, кем-то гигантским случайно оброненная на высоком берегу Оби. Постепенно вокруг него выстроились ему подобные сооружения, образовав красивый коттеджный посёлок. И дом потерялся, растворился среди равных себе, органично вписавшись в новый облик современных российских поселений.

– Это – четвёртое место жительства, – она загнула указательный палец левой руки и снова прижала разгорячённую голову к холодному оконному стеклу.

Видения менялись быстро, стремительно воскрешая в памяти ту или иную картину…

Две с половиной тысячи гектар пахотной земли. Луга, сенокосы, выпаса, стада коров, ферма. Машины, трактора, комбайны, сеялки, амбары, склады… Пилорама, мастерские…

Даже не верится, что всё это было, принадлежало главе крестьянского хозяйства Григорию Никифоровичу Кожевникову – её мужу, а значит и ей – Тамаре Николаевне Кожевниковой.

Но это было! Да-да! Было!

Ни она, ни муж не знали выходных, праздников. Всё поглощала работа.

Дочь Ксения к тому времени уже училась в сельскохозяйственном институте в Барнауле. Родители постарались купить двухкомнатную квартиру в краевом центре для любимой и единственной дочурки.

– Если есть такая возможность, почему бы ей не воспользоваться? – приводил убедительные аргументы Григорий Никифорович. – Достаточно того, что мы с тобой, мать, жили в своё время в общежитиях. Пусть уж дочь поживёт по-человечески.

Жалел и любил отец дочь. Очень жалел и очень сильно любил. Те отцовские жалость и любовь сыграли злую шутку с Ксенией, считает Тамара Николаевна.

– Пусть дочь приобщается к работе, – не раз и не два убеждала она мужа. – Ей жить после нас, неужели ты не понимаешь? Как сможет Ксюша руководить таким огромным хозяйством, если ты не заставляешь её вот сейчас принимать участие, не вовлекаешь в собственные дела?

– Мы с тобой, мать, находимся в том состоянии, когда можем позволить единственной дочери не работать. Ради чего всё это? – муж разводил руки, словно готовился охватить всё хозяйство. – Ради дочери! Ради будущих внуков! Пусть они скажут: предки оставили богатое наследство. Только управляй, и живи – не тужи. Каково?! – и самодовольно улыбался. – Наймёт управляющего, будет контролировать только его работу, вот и всё. Для этого она и учится в институте. Какие проблемы? Доить коров – не высота моей дочери. Она рождена для большего.

– То ли тебе родительская любовь глаза и разум затуманила, то ли ты на самом деле не понимаешь? – злилась в таких случаях мать.

А сама тихонько пыталась вовлечь дочь, заставить её окунуться в их дела, в их проблемы.

Но не тут-то было! Дочь словно копировала отца:

– Не моя высота! У вас есть трактористы и животноводы. Ты хочешь, чтобы я села на трактор или начала доить коров?

– А что тут такого? Корона не свалится. Зато ты приобретешь опыт. А он не бывает лишним. Чтобы руководить механизаторами и животноводами, надо досконально знать эту работу. Может быть, даже лучше самих трактористов и доярок.

– Фи-и-и! – пренебрежительно морщила красивое личико Ксения. – Ещё чего не хватала? Каждый должен заниматься своим делом: пироги должен этот… ну, ты поняла, мама. Сельское хозяйство – это не моё.

– Но я-то, я умею! Научилась управлять трактором, доить коров умею с детства, – Тамара Николаевна пробовала ставить себя в пример дочери. – И с бухгалтерией…

– Ну и что оно тебе дало? Всё равно руководит папа, – заявляла Ксения, и уходила от дальнейшего разговора на щекотливую тему.

Таиланд, Кипр, Боа – в каких только экзотических странах и курортах не побывала дочь. А когда вышла замуж, то молодая чета практически не появлялась на родине: всё в разъездах, всё в путешествии. Отец только успевал переводить им деньги.

А вот она с мужем съездить дальше Горного Алтая не могли себе позволить. И то урывками, на несколько дней.

– Да-а, муж, – женщина снова погладила шершавую обложку семейного альбома, тяжело вздохнула. – Сгорел на работе Григорий Никифорович. Сгорел. Сердце не выдержало. А ведь сколько раз я просила его съездить в санаторий, лечь в больницу, наконец. Так нет: не мог оставить производство, работу не на кого было оставить. Я хоть и помогала, однако всё замыкалось на Гришу. Дочь – не помощница. Да-а-а-а, вот такие дела.

Тамара Николаевна опять посмотрела на ладонь, соображала, о чём она думала только что, почему загибала пальцы.