Артём Ткаченко - Иван-город

Иван-город

Артём Ткаченко

«Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят»

© Артём Ткаченко, 2016

© Артём Брок, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– У меня здесь четыре закладки… Кое-что выписал себе в этот блокнот. Вот план проповеди, чтобы вдруг не забыть ни одной важной мысли. В целом, всё готово. В целом, всё хорошо. Ещё вечером всё было готово. Но, простите… Мне не хочется говорить об этом. Совсем. Я понимаю, что надо, что мне позволено стоять здесь сегодня именно для того, чтобы я говорил проповедь, чтобы практиковался, чтобы смог себя проверить, другим молодым братьям пример подать. И я знаю, что есть правила, и что мне оказана честь стоять сегодня перед вами… Но, если честно, мне не по себе. Вы все такие красивые сегодня. И погода такая приятная. И зал у нас просто замечательный…

Позвольте мне просто поговорить с вами… Позвольте мне быть честным сегодня. Нас ведь так и учили – за кафедрой быть честным до предела. Может, это и не вовремя, и не совсем кстати. Может, было бы лучше всё-таки вернуться к закладкам… Но, простите меня… Наверно, это очень важно, и нужно сказать это именно сегодня. Просто я думаю, что болен. Точнее, я в этом уверен. Уже полгода, с апреля месяца. Я тяжело болен… Я уверен, что эта болезнь сильнее меня и она убьет меня рано или поздно. Я надеюсь на это. И если честно, я хочу, чтобы этот день поскорее наступил. Я жду его так, как я жду приход каждого лета и, в особенности, весны.

Я не думаю, что я лучше или хуже других… Просто я просил. Искренне молил Бога, чтобы это произошло. Я просил каждый день, не переставая, и вот… Я чувствую, что болен. Я еще давно молил Бога об этом, но не так серьёзно. А теперь я твердо уверен, что заболел по-настоящему. Теперь, я надеюсь, у меня всё будет по-настоящему: по-настоящему буду болеть и по-настоящему умру. Я хочу поторопить этот день, но понимаю, что всему своё время. Если нужно будет поболеть долго, значит, так тому и быть. И мне совсем не страшно. Наоборот, меня пугает мысль о том, что я могу начать поправляться. Я не хочу поправляться. Я видел несколько раз, как люди шли на поправку… Я бы так не хотел. Очень хочу поболеть до конца. Страшно, если вдруг выздоровею. Не хочу этого, правда…

Я все полгода не был до конца уверен, но вчера вечером осознал, что это всё происходит со мной. Бог мне напомнил о Сергее. Помните Сергея? Я забыл его фамилию. Я вообще давно о нем не думал, но вчера вспомнил: его голос, глаза, одежду и лицо. Он тогда давно первый рассказал мне о смерти. Он так сильно болел. Мне тогда тоже хотелось заболеть вместе с ним… Но ему было тридцать, а мне не больше четырнадцати… И вот я вспоминаю сегодня, как он, будучи безнадёжно больным, вдруг выкарабкался… Он еще не один год потом жил здоровый с нами. Помните? Он сидел вот на том стуле… Потом песни стал писать, пел их нам. Потом уехал куда-то… Ну, кто помнит Серёжу? … Да нет… Серёжу уже многие забыли. Многие и знать его не могут, ведь нас тогда было здесь гораздо меньше. А я не забыл. Я хорошо помню, как близок он был к смерти. Я не давал ему проходу и старался чаще видеться с ним в те дни. Он тогда на фабрике работал. Много работал, почти без выходных. Помню, как встречал его на проходной, как провожал до дома. Я бегал за ним, как собака на привязи. Помню, как нас по дороге снегом засыпало, и какой мороз тогда стоял. Я провожал его до дома, и он приглашал меня войти. Он с мамой жил, она нас всегда чем-нибудь угощала. А я всё ждал развязки, выпытывал у него каждое слово. Стремился понять, что он чувствует и о чем думает. Он вот-вот должен был умереть, и я хотел при этом присутствовать. Я помню, как он плакал часто, смотрел в небо и рассказывал о своей боли… А потом он стал поправляться. И поправился. К нему уже во сне дважды приходил кто-то, а он выздоровел… Причем резко. Работу хорошую нашел, в квартиру новую большую смог переехать. Я уже не мог больше его провожать, как раньше, на фабрику. А затем вообще стали редко видеться. Все так радовались за него… Потом новоселье у него было… Почти все тогда пришли к нему. И я был. Как мы только тогда вместились в его квартире? Помню, что обуви было много в коридоре. Кто-то с собакой пришел, и она там спала на сапогах. Все тогда радовались его успехам, благодарили Бога, вместе песни пели. И я пел. Не совсем понимал я нашей радости, но вёл себя, как все. Помню, кто-то обнял тогда Серёжу и сказал, что благ Господь… Я повторил: тоже обнял его и те же слова сказал. Он выздоровел и уехал… Теперь, кажется, в Америке живет. Я тогда грустил сильно, скучал по нему… Но больше всего я переживал, что так и не увидел мёртвого человека. Мертвого Сережу…

И вот… Прошло столько лет… Я вспоминаю всё это и понимаю, что у меня теперь, как у Серёжи. Один в один. Я очень рад этому, хотя и знаю, что это очень больно. Больно уже сейчас, а как тяжело ещё дальше будет… Ко мне ведь тоже во сне Бог приходить начал. Я видел высокую траву, в которой я как будто умираю…

После этих слов Андрей раскрутил намотанный на руку провод и положил микрофон на кафедру. Подвешенные по краям сцены колонки издали характерный звук удара, который поставил точку в этом коротком и невнятном выступлении. Затем выступивший взял свою Библию для детей и несколько бумажек, вырезанных ножницами, которые лежали на нижней полке прозрачной кафедры. Потом ещё раз посмотрел в зал и начал спускаться со сцены.

Обычно в такие моменты не возникало пауз. Воскресные служения всегда отличались большой слаженностью и, как правило, все действия на сцене сменяли одно другое быстро, четко и аккуратно. Раз в месяц пастор церкви «Путь Веры» давал возможность молодым братьям произнести проповедь с кафедры. Несколько разных человек могли выступить в течение одного служения. И, не смотря на различное содержание таких выступлений, всегда чувствовалась четкая слаженность. Одним из основных требований к начинающим проповедникам была краткость. Каждое выступление длилось не больше пятнадцати минут. Обычно молодые люди сильно волновались, стоя за кафедрой, и концовки таких проповедей читались опытным пастором. Он успевал подняться на сцену и принять микрофон из трясущихся рук того или иного брата. Однако сегодня пастор не срежиссировал этот момент и после того, как Андрей спустился в зал, просидел на своём месте еще какое-то время. Затем вскочил и двинулся к кафедре быстрыми шагами. Взяв в руки свою пасторскую Библию, он лишь успел проводить взглядом Андрея, пробиравшегося между людьми на своё место в зале. Нависшая в зале тишина просто обязывала многолетнего лидера собрания как-то прокомментировать услышанное. Нахмурив брови и проведя открытой ладонью по редеющим волосам, Борис Сергеевич вымолвил «Аминь» и внимательно проследил за тем, чтобы Андрей наконец-то уже сел на своё место, разобравшись со своим пуховиком. Затем, отведя взгляд на большое окно, пастор сжал губы и тяжело выдохнул через нос. Борис Сергеевич был человеком опытным и понимал, что сейчас нужно как-то разрядить обстановку. Ничего более странного никто и никогда не говорил с этой сцены. Выступление Андрея погрузило прихожан в странный ступор, и люди молча сидели в неком замешательстве. К тому же, всё произошло как-то резко и совсем непонятно. Было такое чувство, будто кто-то чего-то не договорил. Словно кого-то перебили на полуслове или выключили звук на самом интересном моменте. Это было похоже на перевёрнутую страницу некой странной книги, и страница эта была недочитанной, как минимум, на половину.

Спустя минуту зазвучавший голос пастора оказал своё привычное действие, и люди стали немного приходить в себя. Борис Сергеевич ловко перевёл тему, заговорив о том, как Всевышний общается с нами на нашем языке. Словно пытаясь подвести итог сказанному молодым Андреем, он выразил глубокую благодарность Спасителю за каждого члена церкви и за искренность начинающих проповедников. Прихожане начали ерзать на стульях и переглядываться между собой. Появился шум шелестящей одежды, послышался шёпот, и напряжение начинало по немного стихать.

Тем временем, чтобы окончательно перебить неприятный осадок от проповеди, пастор вновь сказал своим хриплым и негромким голосом: «Итак, поскольку выступления на сегодня закончились, я предлагаю завершать наше служение. Сейчас мы прославим Господа, после чего проведём воскресную молитву о наших нуждах». Церковь не знала, на кого смотреть. С одной стороны, в зале рядом с ними сидел Андрей, который только что говорил о каких-то страшных и непонятных вещах, о какой-то болезни со смертельным исходом. С другой стороны, на сцене под прожектором стоял пастор Борис, который никак не заострил свое внимание на сказанном молодым братом. Он всем своим видом пытался донести до членов церкви мысль о том, что служение идёт своим чередом и не нужно сбивать привычного ритма. И если наступило время для окончания собрания, то, значит, так тому и быть… Все вопросы и комментарии по поводу исповеди Андрея, видимо, нужно оставить на потом.