Анастасия Апрель - 13 месяцев

13 месяцев

рассказы

Анастасия Апрель

© Анастасия Апрель, 2016

© Евгений Боровков, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я так часто слышу о том, что кто-то стремится к богатству и славе. Так уж вышло, что во мне таких стремлений нет. Всё, к чему стремлюсь я, – это душа и сердце читателя. Разумеется, я уважаю внутренний мир человека, и я не стремлюсь проникнуть в голову каждого и что-либо там изменить. Напротив, я хочу быть пробуждением или уместным дополнением. Я хочу быть одеялом, которое бы согревало Вас в холодные и мрачные дни. Я хочу быть глотком горячего чая, опорой, которая позволила бы Вам устоять.

Окунитесь в это путешествие вместе со мной и поверьте в существование самого чистого и невинного чувства на свете – поверьте в любовь.

13 месяцев

Апрель

Первый этаж. Папа тянет меня на улицу. Весенние ручьи на дорогах и слякоть. Я иду в детский сад с отцом, он держит мою маленькую ручонку, а я кричу о том, как сильно хочу в постель. Розовое платье, которое недавно мне купила мама, скрывается под пальтишком очень тёмного цвета. Папа несёт сумку с моими туфельками, мне не терпится их наконец надеть. Мне четыре года. Меня мало что беспокоит. Разве что монстр под кроватью, которого никто не видит и поэтому никто не может прогнать. Дядя Андрей очень добр ко мне. Это он подарил мне книжонку с детским фольклором, после которой ко мне переселился тот самый монстр. Несколько раз отправляла своего монстра домой к дяде Андрею. Не идёт.

Май

Пятый этаж. Мой монстр трижды плюнул на мою кровать, когда увидел мой новый шкаф, и, помахав мне мохнатой рукой, скрылся за деревянной дверцей. Придётся освобождать ему часть шкафа, иначе вновь перейдёт под кровать. Мне восемь лет. В новом доме нет лифта – у меня новая причина для нытья. Мама с папой часто ругаются, когда думают, что я сплю. А я не могу уснуть из-за того, что монстр в моём шкафу начинает шкодить по ночам. Он не выходит ко мне, но постоянно чем-то шелестит, а когда я набираюсь смелости подойти к шкафу, он пугает меня и продолжает шкодничать.

Июнь

Седьмой этаж. Мои ровесники вовсю гуляют большими компаниями, возвращаются домой поздно вечером, пробуют спиртное втайне от родителей, обустраивают свою личную жизнь, а я устанавливаю на полу четыре элемента – огонь, воду, землю и воздух – и взываю к тому, кто способен вернуть мне моего монстра. Со стороны это выглядит спектаклем на очередном детском утреннике. Но я уверена в том, что у меня получится, это же столько раз показывали в фильмах!

Зажжённая ароматизированная свеча сильно пахнет. Вскоре этот запах доходит до мамы, которая была в соседней комнате, так что она врывается в мою и видит меня в защитном круге, который я нарисовала мелом прямо на полу. Кажется, мама поражена, она испуганно глядит на элементы, задувает свечу, отчитывает меня и вылетает из моей комнаты.

Бояться нечего, мам, мой ритуал не сработал. Мне четырнадцать лет, и в моём шкафу и под моей кроватью нет монстра. Я начинаю чувствовать себя одинокой.

Июль

Девяносто седьмой. Чуть больше месяца осталось до одного из самых важных дней для семилеток. Для всех семилеток, кроме меня, хотя мне тоже семь. Чуть больше чем через месяц я пойду в первый класс. Ещё недавно я хотел туда не меньше остальных. Я, по сути, понятия не имел, чему меня там будут учить и как, но был уверен, что мне понравится. Сейчас же я хотел туда только потому, что реже желал бывать дома. Я остался с отцом, который понятия не имеет, что со мной делать. Он не знает, что я ем на завтрак, не знает, во что я должен быть одет и как укладывать мне волосы, так что выглядел я, надо признать, странно. Я был в старой футболке, на которой я когда-то прожёг дырку горящей спичкой, и новых брюках, изначально отложенных для школы. Отец постоянно ругается за чумазое лицо и грязные брюки, которые в таком же виде я надевал на следующий день.

Август

Две тысячи шестнадцатый. Сухо, как в Сахаре. Я остался без отца. В руке – гитара, справа – сухое поле, слева – оно же. Подо мной асфальтовая дорога со скромной, едва заметной белой разметкой. На мне футболка, джинсы и кеды. Я ступаю по двойной сплошной. Если бы я не знал, что нахожусь в России, решил бы, что каким-то макаром меня занесло в один из штатов Америки – Техас. Гитара в паре сантиметров от асфальта, одно неловкое движение – и начнёт скрежетать по моим мозгам.

Всё, что у меня осталось, – это гитара и диплом, который должен был меня согревать. Как бы не так. Я не знаю, куда иду и как давно. Просто плетусь по старой загородной дороге. Асфальт здесь всё ещё целый, странно, что здесь никто не ездит. Но то, что за всё время моего скитания по этой дороге я не встретил ни одной машины, – факт.

Воздух свежий, а пахло сухой травой и чем-то пряным. Мне вдруг вспомнилось детство с такими же запахами и все те деревни, куда меня на лето отправляли родители.

Сентябрь

Две тысячи пятнадцатый. Золотая осень обошла меня стороной. Я слоняюсь по аэропорту. На мне футболка, джинсы и кеды. В руке – гитара. Время от времени я задеваю корпусом пол. Вокруг рой любопытных глаз, таращащихся на меня. Я без сумки, без багажа, даже без портмоне. Посадочный талон покоится в кармане и там же немного денег. Я с гитарой. За окном – хаосно расставленные самолёты и затянутое небо над вышкой. Моросит дождь. Погода вызывает у меня отвращение. Ещё немного – и я буду посреди облаков, про которые столь много всего написано.

В другом городе меня ждёт отец, который так внезапно слёг в постель. Хочешь не хочешь, а вспоминаешь болезнь матери и её скорые похороны. Если отбросить существование гитары, то моя жизнь стоит на месте. У неё нет желания куда-то идти, к чему-то стремиться.

Хотел бы я посмотреть на того, кто воодушевлён облаками. Ему следует проверить психику. Сам не увидел ничего. За стеклом иллюминатора – кромешная тьма, хоть глаз выколи. А может, всё дело в ночи? Успел разругаться со стюардом: видите ли, нельзя при взлёте сидеть с гитарой. Выдал ему, что решительно отказываюсь взлетать без гитары. Он уже готов был выставить меня прямо в аварийный выход, не прибегая к помощи трапа: вышел – и всё. Но тут в ссору ввязалась женщина, заступившаяся за меня, и стюардесса. В конце концов от меня и гитары отстали, сказав мне напоследок, что я волен делать что хочу. Во время посадки ко мне уже никто не подходил.

Октябрь

Тринадцатый этаж. Теперь мы живём в старой четырнадцатиэтажке. Кажется, мои родители наконец остепенились, перестали жаловаться на квартиру, на сам дом, на район. Я же, наоборот, только начала. Мне нравились все прежние квартиры, но не эта. Родители тщательно скрыли все грехи, квартира выглядела новенькой, как с обложки журнала, но я же не дура. Например, если убрать обшивку возле раковины на кухне, можно докопаться до ржавых труб, страшных, как атомная война. Возле раковины вечно пахнет сыростью и грязью, которая таится под обшивкой. В моей комнате очень светло, но неуютно и холодно – не спасут ни батареи, ни обогреватели. Холод идёт от стен, пола и потолка. Входную дверь здесь постоянно заедает. Отец уже дважды менял замок – бессмысленно. Я думаю, что это здешнее проклятие. Словом, я не в восторге от минувшего переезда, однако есть то, что не может меня не радовать: мне семнадцать лет, и, кажется, я впервые по-настоящему влюбилась.

Ноябрь

Тринадцатый этаж. Я заталкиваю свои вещи в сумку, сейчас одна минута первого, за окном ночь. Родители уже спят, а мне только что исполнилось восемнадцать. Я собираюсь покинуть этот дом и переехать к тому, кто ждёт меня в машине возле дома. Родители узнали, что я связалась со взрослым мужчиной, запретили мне с ним видеться. К счастью, у моего мужчины имелся альтернативный вариант – он предложил мне сбежать к нему. Идёт уже третья минута моего совершеннолетия – мой путь к свободе.

Мне больше не придётся терпеть скрипучие полы, скрипучие двери и заедающий механизм в пластиковых окнах, вечно срабатывающую сигнализацию и шумных соседей.

Родителям я оставила записку. Может быть, позже они меня поймут?

Декабрь

Две тысячи четырнадцатый. С того проклятого дня прошло почти два года, а я до сих пор вижу себя на той промёрзшей лавке, я до сих пор не могу согреться – дрожь скользит по рукам. Всегда было интересно, что я буду чувствовать в этот момент. Скажу тебе, моё минувшее счастье, я словно вышел покурить с умершими от рака лёгкими. При вдохе – сильный хрип, как у прокуренного алкаша, при выдохе – кровавые плевки. Внутри саднит, похоже, и там я что-то успел испортить. Я словно ускоренный процесс гниения. Я закрываю глаза с надеждой, что забуду всё, как страшный сон. Открыв, понимаю, что я физически здоров: у меня нет ни кашля, ни хрипа, а внутри всё же саднит. У меня болят и стонут невидимые органы. Вот придёшь к врачу, он спросит: «Где болит?», а я и сказать не знаю что. Готов лишь кричать: «Вот здесь же, здесь! Видите?», – а сам незнамо куда показываю. Я чувствую, что я жив. Я знаю, что впереди ещё многое ждёт, а чувство всё же такое, будто по мне прокатилась фура, при этом меня даже не удосужились отправить в больницу. Мол, ступай ты, само заживёт. Дрожь скользит по рукам. Тебя нет. Со мной холод.