Анатолий Андреев - Всего лишь зеркало

Анатолий Андреев

Всего лишь зеркало…

Роман

1

Ноябрь все никак не мог угомониться: лил и лил блеклый дождь. С какой-то тупой иронией, как будто доказывая кому-то правоту, в которой и сам изрядно сомневался. Сделает краткую паузу – и опять нудно сыплет плотной стеклянной кисеей, успокаивая себя и раздражая других. Ноябрь…

Делать мне было абсолютно нечего, и я не придумал ничего лучше, как с утра включить телевизор, этот никчемный ящик в пластиковом корпусе со стандартным размером по диагонали (средним), набитый информационным хламом. Смотреть телевизор с утра, по моим меркам, – это верх деградации, ниже некуда.

Через час он мне надоел хуже дождя. Сколько изобретательного энтузиазма по поводу ничтожных вещей! Сколько усилий и материальных затрат, чтобы снять нелепый клип или смазливое шоу! Съемка только одной заковыристой погони в идиотском боевике, где мельтешили сотни искореженных машин и горы трупов, облитых кетчупом, требовала от всех участников этого звездного эпизода такого фанатизма и веры, будто интереснее игры в кошки-мышки не может быть ничего на свете, что это окончательно отвратило меня от людей. Я еще могу понять тех недалеких гениев, что расписывали величественные храмы своими несравненными фресками, отдавая жизнь и здоровье во имя чего-то светлого, хотя и несуществующего. Люди забавлялись с размахом. Но кошки-мышки для взрослых людей…

Мелькание, дробление, пыль…

Планы и кадры, будто капли занудного нидерландского дождя, невозможно сосчитать, они сыплются на вас бесконечным мозаическим каскадом, погребая вас под валом пестрого мусора.

Библейское пророчество «суета сует» нашло, наконец, свое достойное и адекватное воплощение в клиповом сознании.

Долгожданная передышка: рекламная пауза. Место раскрошенных и вышибленных мозгов спешат занять слоганы и девизы, виртуально представляющие мегатонны плотно упакованного товара, который надо продать. «Выбери лучшее», «просто сделай это», «стань самим собой», «верь жажде своей, не дай себе засохнуть», «разве я этого не достойна», «образец вашего вкуса», «управляй мечтой»…

Дьявольское мелькание превращается в вакханалию куцых потребностей, мыслей, вкусов, в карнавал этикеток. Все продается, планета, залепленная лейблами, превращается во Всемирный торговый ларек, а человек – в почтенного потребителя. За вас все решено, расслабьтесь, разве вы этого не достойны? Все к вашим услугам. Сама смерть становится рекламой здорового образа жизни. Где-то на задворках сознания у тебя мелькает мысль, что боевик – это способ продать косметику или новый сорт печенья, а не наивная версия борьбы добра со злом. Кино продано. Тут ты отвлекаешься на рекламу пива, потом тебя прельщают кусочками колбасы, внезапно потоком изобилия посыпались колготки, маечки, лимонад, машины стиральные, джипы…

Продано, продано, продано.

Мир, порезанный в лоскуты, рассыпался в прах…

И единственный способ собрать мир воедино – включить телевизор.

Ты этого достоин.

Лично я предпочитаю всемирный потоп: это более романтично. Жизнь зародилась из воды, пусть водой все и закончится. Да будет так. Вот почему вместо экрана телевизора я тупо уставился в окно. Во-первых, я сделал свой выбор, а во-вторых, это был своего рода протест. Было уже не так скучно.

Вечером, когда отходишь ко сну, всеобщий идиотизм действует как-то успокаивающе, поэтому телевизор не раздражает, а приятно возбуждает; с утра же человеку необходимы иллюзии. Боевик с привкусом чипсов с утра – потерянный день.

К полудню стало заметно темнеть. К четырем часам светло-серое небо погасло. К пяти город Минск погрузился в сплошную тьму. Дождь не прекращался. Скука сгустилась до кромешных сумерек.

Я вновь включил телевизор, чтобы порадовать себя анекдотами.

Новых, как обычно, не было, из старых запомнился один. Постоянный ведущий ток-шоу, избалованный вниманием почтенной публики актеришко с испитым лицом, вяло балагурил, обозначая паузами места, где следует смеяться.

«Вождь индейского племени, которое жило пчеловодством, при смерти. (Смех.) Он был старым и знал о пчелах все. (Смех.) Соплеменники ждут его прощального и напутственного слова.

Вождь поднял слабую руку, индейцы сосредоточились.

– Все на свете фигня. Кроме пчел, – изрек вождь. (Аудитория захлебывается смехом.)

Племя одобрительно зашумело.

Вождь поднял руку, толпа затихла.

– Впрочем, пчелы тоже фигня, – сказал вождь и умер. (Слабый, с оттенком недоумения, смех в зале.)»

По-моему, публика не поняла сути смешного анекдота; впрочем, он не разогнал мою скуку, а только подчеркнул ее.

Тогда-то мне и принесли эту дурацкую телеграмму: «Алик скончался. Похороны понедельник 14 часов. Ждем непременно. Все».

Возможно, телеграмма была и не дурацкая, возможно, в ней и был сокрыт какой-то трагический смысл. Но, во-первых, я не знал никакого Алика. У меня вообще нет друзей, близких настолько, чтобы меня могла взволновать их смерть или жизнь, а уж достойных того, чтобы провожать их в последний путь в такую погоду, и подавно. Во-вторых, получить привет ото «всех», которые ждут меня с нетерпением…

Надо знать меня. Я и «все» – несовместимые понятия. Я уже давно живу отдельно от «всех». К тому же адрес «всех» был совершенно конкретен: Ангарская, 17. Кто у нас там? Никого. Сплошной ноль.

Нет, это явно не ко мне. Меня с кем-то перепутали. Не за того приняли. Обойдется Алик без меня, господа. Я ему чужой, как и всем вам. Адью.

Через час я получил вторую телеграмму. «Встретимся на похоронах. Скорблю. Леха Бусел». Адрес отправителя: Игуменский Тракт, 17.

Это другой конец города – по отношению и ко мне, и к Ангарской. Можно посмотреть по интернету план города. Но никакого Лехи, тем паче Бусла, я не знал. Зачем смотреть?

В 19.03 я получил третью телеграмму: «Приходите на похороны и поминки. Мне надо с вами познакомиться. Оля С.»

Адрес отправителя: главпочтамт.

Я включил компьютер, залез в дебри всемирной паутины, где хаоса и суеты в сто раз больше, чем на телеэкране, и минут через десять благополучно выбрался оттуда, зная уже номер телефончика всех тех, кто жил, надеюсь, в добром здравии, на Ангарской 17. Если терпеть не можешь людей, это еще не повод желать им всем погибели.

TV смотреть не хотелось: клипанутый мир по-прежнему летел вверх тормашками. Это зрелище меня не радовало. Читать не хотелось тем более. Все стоящее или давно написано или еще не написано. Написанное давно – давно прочитано. И мир от этого не поменялся. А то, что не написано…

В общем, это тоже не ко мне.

И я решил потратить время на то, чтобы разочаровать «всех»: я сообщу им, что не приду завтра к 14 часам. И вообще не приду к ним. Причина?

Видите ли, я не был знаком с покойником. А хоронить чужих мне людей…

Я не большой любитель панихид вообще, а не имеющих ко мне никакого отношения – в особенности.

Мне и собственные, боюсь, будут в тягость.

2

– Алло! – приветствовал меня очаровательный женский голос, чересчур жизнерадостный для той, которая собралась хоронить Алика.

– Добрый вечер, – сказал я и тут же вежливо закашлялся, вспомнив, что вечер на Ангарской 17 не мог быть добрым, по крайней мере, если верить телеграммам, никак не должен был быть.

– Добрый, – между тем ответили мне, забыв стереть (готов поклясться в этом!) улыбку с румяных уст.

– Меня зовут…

Тут я назвал свою фамилию, имя и адрес, по которому я получил телеграмму, отправленную с Ангарской 17, из квартиры, куда я, собственно, звоню.

– Так-так, – сказала милая дама (почему-то захотелось считать ее милой), находившаяся на другом конце города. – И что вам угодно?

– Алик умер? – спросил я совершенно по-свойски.

– К сожалению, – жизнерадостно воскликнула дама. – Вам, наверно, нужна Света. Света!

На том конце провода последовало краткое объяснение.

– Я слушаю, – сказал ровный, несколько чинный голос, впрочем, свежий и женственный. Я люблю угадывать людей по голосам. Между прочим, это нелегко. Иногда за басом скрывается дохленький доцент, а за роскошным альтом – невзрачная соседка. Голоса обманчивы.

Я повторил то, что минуту назад сообщил жизнерадостной дамочке.

– Так-так, – сказал голос. – Вы придете?

– Нет, не приду. Произошла ошибка…

Тут я изложил второй даме (тоже, скорее всего, милой) то, что читателю уже хорошо известно.

– Так-так. Вы хотите сказать, что совсем не знали Алика?

– Я не только хочу это сказать; я на этом настаиваю.

– Позвольте, как же так? Он считал вас другом, лучшим своим другом. Он каждый день о вас рассказывал. Вы же встречались с ним ежедневно!

– Я?! С Аликом?! Помилуйте, здесь какая-то ошибка. Уверяю вас, я его не знал вообще и ничего не слышал о нем до сегодняшнего, возможно, печального для него дня.

– Что же я скажу его друзьям? Все соберутся. Они хотят увидеть вас. Все считают вас его лучшим другом.