Борис Акунин - Счастливая Россия Страница 25

– Теперь ясно. Гениальное озарение, Николай Иванович! Вот честно – гениальное! – повторил Шванц и вдруг, поверх склоненного наркома, высунул Филиппу кончик языка.

Не может быть. Померещилось от напряжения. Бляхин тряхнул головой, на миг зажмурил глаза, прокашлялся.

Товарищ Ежов оглянулся – и будто лишь теперь заметил, что здесь есть кто-то еще.

– Кто?

– Это оперуполномоченный Бляхин. Прислан из ЦК по партпризыву. Из аппарата товарища Мягкова.

Нарком слегка нахмурился.

– Кстати насчет Мягкова… – И Филиппу: – Выдь-ка, товарищ.

Бляхин вышел с большим облегчением. Узнать, что такого скажет товарищ Ежов про Патрона, было бы, конечно, очень неплохо, а только ну их, ихние секреты. Без них целее будешь.

В коридоре репродуктор разливался задушевной песней «Полюшко-поле» в исполнении Краснознаменного ансамбля Александрова. Значит, уже седьмой час, рабочий день кончился. Но это только по трудкодексу, на самом-то деле на Лубянке работают все допоздна. Просто недавно вышел приказ Наркома: с восемнадцати ноль-ноль во всех местах общего доступа – в коридорах, курительных, столовых – включать радио. Забота о сотрудниках, в порядке укрепления бодрости духа.

Поодаль, лицом к стене, руки за спиной, стоял Кролль. Рядом конвойный – смотрит не на арестанта, а на дверь кабинета, где нарком.

Филипп, чтоб далеко не отходить (вдруг кликнут?), тоже встал.

Подумалось: вся разница между Кроллем и мной, что он уже мордой в стенку, а я еще нет. Но сейчас они там решат между собой – и я так же повернусь, очень просто. Черт знает, что Шванц наговорит генеральному комиссару. А заступиться теперь некому…

Вдруг услышал тихое:

– Сожрет он вас.

Это шепнул Кролль, пользуясь тем, что радио поет и охранник не смотрит.

– Я Шванца хорошо изучил. И этот взгляд его знаю. Он на вас, как кот на мышь глядит. Знаете, что он с вами сделает? Побережет до случая, когда надо будет чужими руками жар загрести, а потом скомкает, как бумажку. Еще неизвестно, кого раньше в расход выведут, меня или вас.

И этот про то же! Главное, прав, вражина.

– Посмотрим еще. – Филипп тоже шептал, еле шевеля губами. – Мне про него тоже найдется, что доложить.

Сказал больше для собственного успокоения. Фактики-то кое-какие уже набрались. Первый про «Малютку». Второй, что товарищ Ежов в чекистской работе ничего не понимает. Третий – вредительские разговоры про «липняк» и «лепнину».

– Поди, болтовня без свидетелей? – Кролль пренебрежительно скривил угол рта. – Это он любит. Со мной наедине чего только не говорил. Без свидетелей – пустое, не докажете. А у него на вас наверняка что-нибудь существенное припасено. Из прошлого что-нибудь выкопал. Тут он мастер.

Сделалось Филиппу совсем нехорошо. В первый же день, когда он поступил сюда на службу, делали групповой снимок оперсостава отделения. Давно ли было? А с тех пор уже двоим на карточке пришлось рожи замазывать. Один скрывал зиновьевское прошлое, второй – каменевское. Где гарантия, что твою личность с этой фотографии завтра тоже выскабливать не начнут? Нету такой гарантии.

– У меня прошлое – как хрусталь!

От нервов шепнул громче нужного. Конвойный повернул голову.

Тогда Филипп шикнул:

– Молча стоять!

Дверь беззвучно распахнула створку. Охранник вытянулся. В коридор своими мелкими шажочками вышел железный нарком. Не глядя на Бляхина и конвоира, а Кролля, кажется, вовсе не заметив, крак-крак-крак хромовыми сапогами, заскрипел в сторону лифтов.

– Товарищ лейтенант госбезопасности, этого прикажете обратно заводить?

– Погоди пока.

Сильно волнуясь, Филипп пошел в кабинет один.

Начальник сидел за столом веселый, улыбчивый, барабанил по зеленому сукну пальцами. Что-то в нем изменилось – непонятно что, но очень это Филиппу не понравилось.

– Ну что, Бляхин, потолкуем по душам?

– Всегда готов. – Филипп, как бы тоже весело, сделал рукой пионерский салют. – О чем хочешь толковать?

У Шванца улыбка исчезла, глазки под очками зло сверкнули.

– Не «ты», а «вы». Давай без панибратства. С начальником отделения разговариваешь!

Оторопев, Филипп не знал – стоять ему или садиться.

– Всё, Бляхин. Раньше я тебя опасался, теперь всё. Не тебя, конечно, опасался. Мягкова. Ты-то человек понятный. Недалекий, невысокий: далеко не скакнешь, высоко не взлетишь. Мягков – дело иное. Но нету его больше, твоего покровителя. То есть дышать еще дышит, но уже на пути в кремлевскую стену. Кстати, не факт, что удостоят. Я получил от Малютки указание изъять и просмотреть все бумаги из мягковского кабинета, негласно исследовать квартиру с дачей на предмет тайников и сейфов. Поищем, что там найдется. Сколько я Мягкова знаю, у него много всякого интересного должно быть, про запас. Осторожный был дядька, предусмотрительный. Глядишь, и на тебя что сыщется? Говорят, он приближал только тех людишек, кого крепко держал за яйца.

Пропадаю, мелькнуло в голове у Филиппа. Что если Патрон обманул тогда, насчет копии?

Должно быть, на лице что-то отразилось – бледность или, наоборот, багрянец. Потому что стало Бляхину разом и холодно – в животе, и жарко – в черепе.

А Шванц опять заулыбался.

– Не трусь. Если что найду, ходу не дам. Ты мне самому пригодишься со своими яйцами. Но даже если ничего на тебя не найду – куда ты от меня денешься? Тебе все равно к кому-то прилепиться надо. Так прилепляйся ко мне. У тебя и выбора нет. Если не станешь моим человеком – сдую, как пылинку. Мне тут чужие не нужны. А будешь верен и полезен, не прогадаешь. Я, конечно, не Рогачов и не Мягков, плаваю пока мелко, но это дай срок. Я видел, как ты наркома трясся. А ты не его, ты меня бойся. Потому что нарком глупый, а я умный.

Заморгал Филипп. Спустить такое молча было опасно. На «Малютку» не выразил протеста – может, не понял, о ком это. Тут же напрямую было сказано.

– Ты… вы… это… нельзя такое про товарища Ежова. И потом, вы сами при нем дрожите, я видел.

Шванц прыснул. Смешно ему.

– Запомни правило Соломона Премудрого номер один: что начальник любит, то ему и предоставь. Любит, чтоб боялись, – бойся до холодного пота. Я перед Малюткой дрожу, как лист, – ему приятно. Когда-нибудь наорет на меня – я нарочно в портки надую. Будто со страха. У меня на этот случай и брюки запасные в шкафу припрятаны – переодеться. Тут-то наш крохотуля меня окончательно полюбит.

Не померещилось, значит, что язык высунул, сделал заключение Филипп. Вот же пройда!

Господи, что делать-то? Не так пропадешь, так этак.

Капитан посмотрел на свои золотые наградные часы.

– Ну, побалакали и хватит. Катись, работай. На гражданина Кролля ты полюбовался, отдохнул. Иди теперь читай повесть, художественно наслаждайся.

Карл Ветер смотрел в окно купе. Потому что там было красиво и потому что на соседа лучше было не смотреть. Сосед все время пытался завязать пустой дорожный разговор.

Вот опять:

– Какая красота! Ты только погляди! Если не знать, можно вообразить, будто это галлюцинация.

После Омска земля стала пестрой. Так рисуют радугу маленькие дети, не знающие присказку об охотнике и фазане. Берут карандаш из коробки наугад, и за желтой полосой у них идет красная, потом синяя, оранжевая, лиловая, снова желтая, вдруг густо-бордовая и так далее.

– Мм, – неопределенно промычал Ветер и отвернулся от окна. Закрылся папкой с документами.

После утешительного зеленого муара екатеринбургских пальмовых рощ в глазах рябило от буйства красок. Ветру это не нравилось. Он не одобрял чрезмерностей.

– Скоро за тюльпановыми плантациями потянутся лавандовые поля – дивный сочный фиолет. За ними начнутся розовые, – не унимался сосед. – Ты, конечно, знаешь, что эти сто пятьдесят километров Трубы снабжают цветами и ароматическими эссенциями всю Федерацию и Европу?

– Мм, – ответил Ветер.

Надо было держаться, иначе заболтает. До Красноярска, где пересадка, оставалось еще часа два, а приставала-сосед ехал до самого Владивостока.

Сконцентрироваться на работе не получалось.

Карл отложил бювар, достал из кармана книжку. Томик поместился в ладонь. В пятидесятиграммовой крохотуле содержались все сочинения старинного писателя А.П.Чехова.

Ветер нацепил на свой солидный нос окуляры, отчего малоподвижная физиономия сделалась еще суше. Зрение у Карла было превосходное, но компакт-томик без специальных очков не прочтешь.

Задача формулировалась следующим образом: освежить в памяти не читанную с лицея классику и разобраться, что в ней находит Каролина. «Сунь нос хотя бы в Чехова, арифмометр. Тогда поймешь», – так она сказала. Вот Ветер и взял с собой в дорогу томик. Прочитал уже страниц сто. Пока не понял.

– Ты чем в жизни занимаешься, сотрудник?

– В ФСБ работаю, – буркнул Карл, ибо на такой вопрос мычанием не ответишь.