Татьяна Тронина - Вишни для Марии Страница 26

Привыкла, не замечала. Да, относилась с теплотой, осознавала недостатки и достоинства этого города, ценила комфорт и возможности, который он давал, но то, что она испытала сейчас, – наверное, можно было назвать ностальгией.

Жгучее, незнакомое доселе чувство.

И там, в своем сне, Мария приготовилась иди все дальше и дальше, чтобы водоворот улиц и площадей окончательно затянул ее в себя, заставил забыть обо всем, но… не успела.

Потому что проснулась.

Щёлк – донеслось откуда-то извне. Или этот звук тоже ей приснился?

Мария открыла глаза, приподнялась на одном локте, прислушалась. Темно, чернота за окном – ни огней, ни звезд, ни луны.

Легкий шорох, уже где-то внутри дома. И скрип половицы. У Марии все внутри похолодело – кто-то был в ее доме.

«Это, наверное, Костя! Решил вернуться… Но я же отняла у него ключи?» Еще одна мысль мелькнула – о Федоре, но тут же угасла, так и не успев разгореться. У Федора там, в его доме, – невеста, да и не стал бы он так красться… Захотел бы поговорить – пришел бы, да, все возможно, но постучал бы в дверь.

Снова скрип половицы. У Марии уже не осталось никаких сомнений в том, что кто-то осторожно передвигается рядом. И тут новая мысль озарила ее. Деньги. Вчера она получила деньги – довольно крупную сумму, которая давала ей возможность прожить несколько месяцев, хотя бы до следующей весны. Деньги эти пока еще находились в доме.

От ужаса, от ощущения безнадежности Мария окаменела. «Ну вот и все. А на что ты надеялась? Ты неудачница. Ты никому не нужна. У тебя все отняли. У тебя и последние деньги тоже сейчас отнимут. Ты нелюбима этим миром, этой жизнью. Тебя ведь даже родная мать не приняла! Даже земля, по которой ты ходишь, кидает в тебя камнями…»

Мария, стараясь сдержать дыхание, тихо вылезла из постели. Нашарила на стене выключатель, резко нажала на него.

В первое мгновение, когда свет только вспыхнул, а глаза еще не успели привыкнуть к нему, Мария увидела темный силуэт у входа. Там стоял человек.

И в следующее мгновение она уже поняла, кто это. Узнала его. Тот самый попрошайка, что ходил у них по Дербенево. Не старый еще мужик с малиновым от пьянства лицом и черными ручищами. Тот самый, которому она когда-то посоветовала идти работать. Сейчас этот человек держал в руке нож.

Как ни странно, страх у Марии куда-то пропал, когда она увидела этот нож. Молодая женщина вцепилась в спинку стула, который находился рядом, и произнесла спокойным голосом:

– Не двигайся. Еще шаг – и я кину этим стулом в окно. Разобьется стекло. Будет грохот и звон. Мои соседки напротив услышат и прибегут.

– Не прибегут, – хрипло ответил мужик, распространяя вокруг себя запах старого перегара.

– Прибегут. Им до всего дело есть.

– Не успеют. Слышь, ты… Харе мне зубы заговаривать, бабло гони! – Он угрожающе взмахнул ножом.

– У меня нет денег.

– Да ланн гнать… Я в курсе.

– Выследил, значит. Вынюхал. А я не отдам тебе денег, – с нарастающей яростью говорила Мария. – Еще шаг – и я стулом кидаю в окно, – повторила она.

– Не придет никто.

– А если придет?

– Не успеют. Я тебя ножиком почикаю.

– Меня почикаешь, потом соседок, которые прибегут? Столько людей тебе придется зарезать, такой грех на душу не боишься взять? А ведь тебя потом искать будут, дядя. О таких убийствах, со множеством жертв, на всю страну рассказывают в новостях, убийц всем миром ищут.

Мария говорила с азартом, с ненавистью к этому типу. Она понимала, что идет по лезвию бритвы, но молча и безропотно сдаться не могла уже.

– Ты ведь не думаешь, что я совсем уж дура? Я деньги спрятала, и очень хорошо спрятала. Очень хорошо. Их тебе долго искать придется. Может, до рассвета. А когда рассветет, люди уже пойдут, от дороги окна в моем доме выбитые увидят. А соседок молочница точно пойдет проведать, она к их домам каждый день молоко приносит… Ты ведь стольких людей убьешь, дурак, и все зазря.

– Сама дура… – огрызнулся мужик. Глаза его забегали, он явно поддался логике Марии. – Я вот что… я тя пытать буду. Сама скажешь, где деньги!

– Ну, если ты хоть шаг сделаешь сейчас, я стулом в окно кину… – опять напомнила она.

– Да не почешется даж никто, на крики-то твои! Блин, в третий раз по кругу идем! Я тя пытать буду сразу!

– А я кричать буду. Ты знаешь, как я кричать умею? Тогда уж точно вся деревня сюда сбежится.

– А я те рот завяжу, вот! – с ненавистью, дрожа, выпалил мужик. – Сучка какая… Угрожает мне еще!

– Как же я скажу тебе, где деньги спрятала, если ты мне рот завяжешь?

– Сучка какая! – взвизгнул тот, уже вне себя. – Да что ж ты надо мной издеваешься…

– А ты думал, я испугаюсь? Ножика в твоих руках испугаюсь? Вот так просто все деньги тебе отдам? Нет, милый. Я смерти не боюсь. Совсем не боюсь. У меня сейчас такая жизнь складывается, что мне, может, самой умереть хочется. Я твоему приходу, ты не поверишь… рада даже. Ну, убей меня. Зарежь. Только сразу, быстро. Прямо в сердце.

– И зарежу.

– И где деньги – не узнаешь?

– Да что ж ты издеваться вздумала над человеком! – взревел мужик и топнул ногой.

– А ты зарежь меня… – наступала Мария, забыв и про стул, и про свое обещание разбить окно. Босая, в одной ночной рубашке, она уже шла на непрошеного гостя и чувствовала, как губы ее кривит улыбка.

Свет в Ташиной комнате горел до поздней ночи. Таша работала, стараясь как можно скорее закончить свой сценарий, и Федор ходил мимо ее двери на цыпочках, боялся потревожить невесту, отвлечь ее.

Но чем дальше, тем сильнее росло в Федоре недовольство своей подругой. Он не мог смириться с жизненной позицией Таши. «Я бы умер, если бы мне пришлось вот так, осознанно, гнать халтуру. Я делаю только то, что мне интересно, а если я уж делаю что-либо, то делаю это хорошо. А она сидит себе и пишет, пишет тексты, от которых ее саму воротит, которые ей противны. Нет, я чего-то не понимаю в этой жизни… И ведь тысячи, сотни тысяч людей гонят халтуру, во всех областях, оправдываясь тем, что это их жизнь заставила, или там государство виновато, или мать с отцом в детстве чего-то там недодали. И вот теперь мы все барахтаемся в этой халтуре, как в грязи, и уже тонем в ней… Но это же стыдно! Даже если тебе платят копейки, надо выполнять свое дело хорошо, либо – не браться вовсе, уходить в какую-то другую профессию!»

Федор после сегодняшнего разговора с невестой, состоявшегося в вишневом саду, сначала испытал огромное облегчение. Они с Ташей, кажется, смогли разобраться во всем, сумели открыть свои души друг перед другом.

Но одно дело – понять человека, другое – принять его. Как оказалось, они были разными людьми, с разными взглядами на жизнь. Он – человек крайностей, привыкший идти напролом и рубить сплеча, она – сдержанная, умеющая подстраиваться и терпеть. Огонь и вода. Кажется, противоположности должны сходиться?

Должны. Но только на время и только в определенных обстоятельствах. А потом их пути непременно разойдутся.

Таша – неплохая, но она чужая, это надо признать. Она может сделать счастливым какого-то другого человека, но только не Федора. И он тоже не сможет сделать ее счастливой, потому что и он для нее – чужой. Он для Таши сейчас – спасательный круг, единственная возможность не утонуть. Она хочет уехать из страны и потому так вцепилась в Федора… Думает, что он ее единомышленник. А он не единомышленник, он сам с собой воюет.

Именно это понял Федор сегодня. Как откровение на него снизошло. Возможно, еще и потому, что он познакомился с Марией.

Кстати, как она, что она сейчас делает?

Федор поднялся на крышу, выглянул из чердачного окна.

Темно. Даже звезд почти нет – небо заволокли тучи. Кое-где в окнах горит свет, покачивается фонарь на улице, освещая дорогу. Ни машин, ни людей.

Федор глубоко вздохнул, ему показалось, что воздух пахнет озоном. Наверное, будет дождь.

Двор Марии прятался в темноте, в окнах – нет света. Наверное, она спала сейчас. «Я ничего не стану тебе обещать. И, конечно, ни в какую Америку с тобой я не поеду. Это все бред, бред», – сказала она Федору вчера.

И ведь правда – не поедет. И не станет его слушать, и не согласится на отношения с ним. Упрямая и несгибаемая, как и он сам.

Его настоящая вторая половинка.

Темный силуэт показался в конце улицы. Издалека не разглядеть, кто, но, судя по всему – мужчина. И не совсем трезвый – если взять во внимание те зигзаги, которые он выписывал.

Мужчина остановился перед двором Марии, словно в раздумье. «Костя? – с холодной ненавистью подумал Федор. – Нет, не похож, Костя мелкий да пузатенький и семенит, а этот крупный и шагает вразвалку! Чего этот тип там забыл?»

Мужчина схватился руками за штакетины, подтянулся, затем грузно перевалился во двор. И исчез в темноте.

«Кто это? Но это незваный гость… О боже!»

Федор бросился назад, на чердак, затем сбежал по лестнице и по коридору – к выходу… Дверь, ведущая в комнату Ахмеда, была открыта. Старик спал, работал включенный телевизор. Рядом, на стене, висело ружье, с которым Ахмед обходил иногда сад. Заряжено оно или нет и вообще можно ли из него стрелять – Федор понятия не имел.