Семен Васюков - В степях Северного Кавказа

Семен Васюков

В степях Северного Кавказа

В 1902 году, летом, проживая в Геленджике, я был свидетелем продажи за невероятно дешевую цену, хороших лошадей в упряжи и с крепкими повозками. Продавали зажиточные люди, по всем признакам – крестьяне.

Спустя некоторое время, я узнал, что это были баптисты ставропольской губернии, выселяемые бывшим губернатором Никифораки с арендованных ими в течение пятнадцати лет земель, принадлежащих трухменским кочевым народам, где в степях они первые завели зерновую культуру, вырыв для такой цели колодцы глубиною от тридцати до сорока сажен.

Нетрудно было познакомиться с баптистами, в положении которых я принял живое участие. Я узнал, что этот трудовой, культурный народ (надо прибавить, что на Кавказе вообще в таком элементе нужда огромная), положивший столько осмысленной работы и терпения там, где до них было примитивное кочевое хозяйство, должен, в силу административно-бюрократических соображений, переселяться – кто в Америку, а кто в Туркестанский край.

Я спрашивал и недоумевал.

– По распоряжению губернатора, – говорили они, – наши колодцы запечатаны и скотине пропадать надо – мы и продаем за цену, которую дают… Что же нам давать!!..

Спокойный тон, в выражении лица ни злобы, ни отчаяния, только тихая грусть сосредоточенно таится в их умных глазах.

Какая сила и вместе с тем покорность судьбе!

– Неужели правда все, что вы говорите? – спрашивал я.

– Правда, господин, истинная правда! – отвечали баптисты.

– Сколько же ваших семейств находится в таком положении?

– Около ста-тридцати!..

Я смотрел на этих, хотя и грустных, но сильных и энергичных людей и не мог не подумать: – да, Америка приобретет устойчивый, производительный элемент, увеличит свою силу и мощь такими гражданами-богатырями!

Я написал о факте подобного выселения, и редактор «С.-Петербургских Ведомостей» поместил мою небольшую заметку, которая была перепечатана некоторыми газетами, в том числе даже и «Гражданином». Все газеты, без исключения, по поводу никому ненужного разорения трудовых, совершенно мирных людей, выразили недоумение.

С целью несколько утешить людей в их положении, я вырезал газетные. заметки и послал сектантам.

А через неделю после того ко мне приехали представители баптистского общества с просьбою хлопотать о них в Петербурге, чтобы им остаться и работать в степях ставропольской губернии. Обращаясь ко мне, несчастные хватались за соломинку.

Я отказался от такого сложного дела, во-первых, по неопытности, а во-вторых, по своему положению.

– Мы вам выдадим доверенности, – продолжали просить меня сектанты.

Я подумал, а затем по-русски, «на авось», взял на себя эти хлопоты.

Три года ходил я по министерствам, подавая «бумаги», лично просил министров («земледелия» и «внутренних дел»). Дело – то подвигалось, то останавливалось, но сектантов не гнали, колодцев не запечатывали, хотя они находились в крайне неопределенном положении годовых субарендаторов Северо-Мажарской дачи уч. № 11; они жили всегда накануне: всегда готовые к выселению. В своих просьбах я указывал на своих доверителей, как на элемент культурный, совершенно могущий, как и немцы-менониты, оживить мертвую степь – садами и виноградниками, – элемент, в котором именно нуждается Кавказ, эта пустынная, дикая и некультурная страна. Я действовал по своему разумению, так как знал Кавказ, знал, как нуждается этот богатый край в труде разумном, хотя тяжелом и упорном, а на это способны были баптисты безусловно. Они же были скромны в своих просьбах: они хотели, чтобы им трухменские земли отдавались непосредственно в аренду с торгов, а не поступали от православного общества, как субарендаторам.

Каждый, конечно, понимает, в чем дело.

– По нашему учению – говорили мне баптисты – мы ничем, кроме земледельческого, ремесленного труда, заниматься не можем; мы не можем торговать, а земледелие – промысел самый нам близкий и с детства самый знакомый.

Мои хлопоты в Петербурге, как и переписка с баптистами продолжались. Считаю нужным здесь добавить, что делу сектантов много способствовали бывший министр земледелия, А. С. Ермолов, и вице-директор департамента государственных имуществ, А. П. Забелло, по поручению министра произведший исследование на месте положения как моих доверителей, баптистов, так и других безземельных поселенцев ставропольской губернии.

– Отчего вы не поедете в такой интересный край? – спрашивал меня А. П. Забелло. – Не будете жалеть, уверяю вас!..

И вот, воспользовавшись приглашением баптистского общества, которое письменно предложило мне приехать в ним на хутора, откуда они повезут меня по интересным местам степной губернии, – я решил, в первых числах июня 1905 г., ехать в степи. Предложение, действительно, было заманчивое.

Настоящие очерки, может быть беглые, являются результатом моих впечатлений по местам.

I

Степь. – Хлебные залежи. – Город Георгиевск. – Мост через Куму. – Большая дорога внутрь степей ставропольской губернии.

До станции Минеральные-Воды, до исторических в литературном отношении пятиглавого Бештау и красавицы Машука, идут вольные, беспредельные, как море, степи. Быстро мчится по ровной плоскости поезд, в растворенные окна вагонов несется аромат бесчисленных, пестреющих на зеленом фоне, трав, цветов, и спокойной волной колеблется, уходя вдаль, поверхность густой пшеницы. Черноземная сила степи охватывает людей даже в вагонах, куда врывается такой густой, здоровый воздух, что живит усталых, анемичных людей, едущих на курорты, не говоря о тех, кто тут, бодрый я смелый, живет и производит такое хлебное богатство.

Действительно, на станциях загорелые, сухие лица местных степняков говорят за себя в смысле выносливости и силы.

Вольные степи, что вы перевидели, пережили!..

Неслись по-вашему ковылю дикие полчища татар, мелькали, как легкие тени, соседние горцы-черкесы, таились в широком раздолье беглые из России, пока, наконец, трудовая рука русского пахаря широкими лентами не перерезала вольных степей целыми тысячами десятин пшеницы, жита, ячменя. Качаются, шумят колосья, играя с ласковым ветром, золотясь на южном солнце и наливаясь на просторе крупным, сильным зерном разнородного хлеба и льна.

Да, степи северного Кавказа, еще не использованные, составляют житницу России и по своей силе и производительности вполне могут спорить с кубанскими, тоже богатейшими степями.

За Минеральными-Водами, станция Незлобная была целью моего путешествия по железной дороге. Там меня ждали и встретили.

Было поздно; решено было переночевать на постоялом дворе, где имелись приличные, чистые комнаты, содержимые сектантом. Вечер, впрочем, не пропал даром. Я не думал, что мне так скоро придется познакомиться с хлебным богатством ставропольской губернии.

На небольшой станции Незлобная мы увидели целые горы прошлогоднего, не вывезенного еще зерна. Боже!.. сколько хлеба! Хотя бы раз, одним глазом, взглянуть на такое богатство нашему центральной полосы земледельцу. Я насчитал пять сараев по 200 сажен длины и сажен 20 ширины, сплошь заваленных мешками с зерном; кроме этих сараев, идут бараки с зерном, мукой и шерстью. К баракам во время дождей подступает вода, не говоря о том, что хлеб мокнет от дождей, ибо многие мешки ничем не прикрыты.

Вот по истине богатство, грандиозное и обыкновенное, о сохранении которого не особенно заботятся. – Сколько тут пудов?

– Миллионы, – отвечали мне. И везут, еще везут, а складывать негде!

– Что же не отправляют? Ведь часть хлеба несомненно сгниет?

– Вагонов нет. Не знаем, что будут делать, когда новое зерно двинется, – отвечали мне.

А мы говорим о бедности России, о неурожаях, когда ставропольские и кубанские степи могут прокормить чуть не всю Россию, да еще с остатком!..

Когда подавали лошадей, я бросил взгляд на маленькую станцию Незлобную. Хлебных сараев не было видно, они прятались в низине (не правда ли умно?), а вокруг станции – множество всевозможного ранга построек, среди которых немалое число трактиров и других веселых заведений.

– Что это – станица?

– Нет, станица четыре версты от станции, а это так – трактиры, постоялые дворы, хаты!..

– Людей, живущих «при хлебе»?

– Да, именно этаких людей….

Наш путь был в городу Георгиевску, расположенному от станции в пяти верстах; дорога ровная, широкая, как вообще степные дороги. В самом деле степь на все положила свой широкий, вольный отпечаток: широка дорога и широки улицы в селениях, просторны дворы и не тесно в помещениях, – на всем отражается характер степной шири и простора, нет смысла жаться, суживаться, когда сливается с горизонтом далекая, многоземельная степь!