Александр Чаковский - Свет далекой звезды

РОМАН-ГАЗЕТА № 6(282) 1963

АЛЕКСАНДР ЧАКОВСКИЙ

«Свет далекой звезды» — повесть о большой, вдохновенной и чистой любви. Любовь эта вместила в себя и тревоги военных лет, и наши общие боли и беды, и радости народных деяний.

А. Чаковский увлеченно рисует образы наших современников. Читателям запомнятся и генерал Осокин, стремящийся всегда быть на переднем крае борьбы за коммунизм, и бескорыстный ученый-гидролог Гладышев, и профессор Соколов, и секретарь горкома Лукашев, нетерпимые к рутине в труде, к фальши в людских отношениях. Но, пожалуй, самая большая удача новой повести — образ Ольги Мироновой, человека, одержимого страстью борьбы, стремлением жить на пределе. Ольга красит жизнь тех, кто работает и борется с ней рядом.

А. Чаковский — мастер динамичного сюжета. Герой повести летчик Владимир Завьялов, переживший тяжелую драму в годы культа личности, несправедливо уволенный из авиации, случайно узнает, что его любимая — Ольга Миронова — жива. Поиски Ольги и стали сюжетом, повести. Пользуясь этим приемом, автор вводит своего героя в разные сферы нашей жизни — это помогает полнее показать советское общество в период больших, перемен после XX съезда партии.

В повести много споров, глубоких раздумий о времени, о судьбе поколений, о больших утратах в годы культа личности, о святости и преемственности революционных традиций. Во внутренних монологах Завьялова, в его страстном разговоре с молодым «нигилистом» Виктором раскрывается глубоко партийное понимание периода культа личности. Столь же органичны в повести размышления о чести, долге и верности, о гнусности мещанства, о лицемерии проповедников анархической свободы личности.

Все, что видит Завьялов в своих неутомимых поисках, он меряет заповедями, которые исповедовала Ольга, заповедями коммунизма. И, пройдя нелегкий путь, собирая россыпи душевной щедрости своей любимой, Завьялов становится, несмотря на все утраты, неизмеримо сильнее.

Повесть «Свет далекой звезды» — несомненно, новый творческий успех А. Чаковского. Еще шире стали в этой книге панорамы нашей жизни, духовно богаче герои, ярче краски. Со свойственным ему темпераментом писателя и публициста А. Чаковский пристально вглядывается в сложные явления общественной жизни. В центре его внимания — наиболее актуальные проблемы современности. Об этом свидетельствуют и предыдущие книги автора.

Начало писательской деятельности А. Чаковского относится к годам Великой Отечественной войны, когда он сражался в рядах защитников Ленинграда и вместе с ними перенес блокаду. Первые его крупные произведения составили трилогию о славных подвигах ленинградцев («Это было в Ленинграде», «Лида», «Мирные дни»). В 1948 году вышел роман «У нас уже утро», посвященный труженикам Сахалина. В последующие годы писатель создал книги о героях Заполярья, строителях северных дорог — повесть «Год жизни» и роман «Дороги, которые мы выбираем».

Читая книги А. Чаковского, глубоко веришь в то, что славные дела советских людей нашего времени останутся в веках, — они не погаснут, как не гаснет свет далеких звезд.

П. КАРЕЛИН

АЛЕКСАНДР ЧАКОВСКИЙ

СВЕТ ДАЛЁКОЙ ЗВЕЗДЫ

Повесть

Поэты не гибнут,

а гаснут, как солнца.

Лучи их бегут

сквозь столетья и дали,

полночной порою

к нам свет их несется,

который при жизни они

расплескали.

1. Однажды вечером

— Ты пойдешь гулять по пляжу? — спросила Лена Завьялова.

— Нет.

— А что собираешься делать?

— Да ничего особенного, просто побуду немного один. Почитаю журнал.

— Журнал? Вот этот старый «Луч»?

— Да.

— Ничего не понимаю. — Лена пожала плечами. — Если не хочется гулять, то зачем было уходить из зала?

Она стояла перед ним в своем красном, так идущем ей платье, молодая, красивая. Вот уже три недели она живет в этом доме отдыха на Рижском взморье, вот уже две недели знакома с Завьяловым. Вместе они ходили по вечерам смотреть очередной кинофильм, а потом гуляли по пляжу, если погода была хорошей, или сидели в гостиной главного корпуса, если была холодно, или уединялись в комнате Завьялова, если шел дождь, а сосед отправлялся играть в преферанс на застекленной веранде.

Она не сомневалась в том, что нравится Завьялову и что он собирается продлить свое пребывание в доме отдыха, и теперь ждала, что Завьялов и ее попросит остаться, поможет продлить путевку. При этом скажет, конечно, что «все связанное с этим он берет на себя», и уже решила остаться, если, конечно, он проявит некоторую настойчивость.

Когда Лена знала, как сложится ее жизнь в ближайшие недели, она была спокойна. Нервничала она обычно по дороге на юг и потом в течение первых дней на курорте — пока за ней не начинал кто-нибудь ухаживать и она внутренне не решала, что на этом человеке «стоит остановиться». И с той минуты обретала душевное равновесие, потому что была уверена, что знает все наперед.

Но сейчас Лена испытывала чувство смутной тревоги. Она еще не понимала причины. Собственно, ничего особенного и не произошло. Они сидели в кинозале и ждали начала сеанса. Им должны были показать фильм с очаровательным Жераром Филипом, которого Лена однажды видела во время кинофестиваля в Москве, на улице Горького, и, таким образом, считала его до некоторой степени своим знакомым.

У киномехаников что-то не ладилось, сеанс задерживался, и Завьялов лениво перелистывал страницы иллюстрированного журнала, который захватил с собой из фойе. Наконец свет погас.

Лена спокойно ждала, когда Завьялов возьмет ее за руку нарочито случайным и непроизвольным движением — жестом, который каждый мужчина считает свойственным только ему одному. Но Завьялов сидел неподвижно. Лена повернула к нему голову и с удивлением увидела, что он по-прежнему смотрит в раскрытый журнал, хотя в зале было уже темно.

Наконец на экране появился старый знакомый Лены, восхитительный Жерар с большими, по-мальчишески оттопыренными ушами — недосягаемый образец для всех мужчин, которых она знала в своей жизни. И вот тогда Завьялов неожиданно резко встал и, ни слова не сказав Лене, стал пробираться к выходу.

Несколько секунд она оставалась в нерешительности, но после короткой внутренней борьбы покинула Жерара и тоже пошла к выходу.

У двери она еще раз взглянула на экран, на котором уже появилась знаменитая актриса с самым длинным из всех известных Лене имен и, как ей приходилось слышать, самой красивой грудью в мире.

И вот теперь Лена стояла перед Завьяловым, слушала его нелепые, короткие ответы, которые лишь подтверждали ее подозрения, что с ним что-то случилось. А, ведь дело касалось тридцатичетырехлетнего привлекательного мужчины, холостого, бывшего майора авиации, а ныне старшего инструктора одного из московских аэроклубов.

Ей, в общем, не везло в жизни, этой Лене. Она была очень красива, совсем неглупа и принадлежала к тому типу женщин, вслед которым оглядываются мужчины, по крайней мере многие из них.

Лена хорошо одевалась; пенсии, которую она получала за мужа, и тех денег, которые зарабатывала как фотограф-ретушер, ей хоть и в обрез, но хватало. Она пользовалась успехом у мужчин, у нее всегда «кто-то» был, и вот теперь этим «кем-то» стал Завьялов. Они стояли под фонарем, и матовый свет падал на ее красное глянцевитое платье, которое очень плотно облегало фигуру, слегка западало между длинными ногами и поблескивало при свете фонаря, как чешуя экзотической рыбы.

— Ничего не понимаю, — повторила Лена, стараясь не показаться навязчивой. — Может быть, ты себя плохо почувствовал? В зале очень душно.

— Нет, все в порядке, — рассеянно ответил Завьялов.

«Да что с ним случилось, в самом деле?!» — мысленно воскликнула Лена. Она пристально посмотрела на Завьялова. Он прислонился спиной к металлическому фонарному столбу, держа в руке тот самый, свернутый в трубку журнал. Нет, внешне он все такой же. Серый пиджак накинут на плечи. Светлые, будто выцветшие волосы. И такие же светлые, пристальные, почти не мигающие глаза.

Все, кроме глаз, было понятно Лене в его внешности и вполне отвечало ее вкусам. Актер, режиссер или кинооператор должен бы носить, по мнению Лены, более узкие брюки. Слишком широкие она простила бы лишь заместителю министра. А человек, подобный Завьялову, бывший кадровый офицер, серьезный человек, — но не солдафон, а «все понимающий» — должен носить именно такие брюки, не узкие и не широкие. Двубортная рубашка «демократка» ему бы тоже не пошла, а уж расписная «голливудка» тем более. Нейтральная отечественная тенниска — это как раз то, что требовалось. Каждый, считала Лена, должен выглядеть тем, кто он есть. Пижон должен быть пижоном, руководящий товарищ — руководящим, а интересный отставной летчик среднего возраста — таким, как Завьялов. Все в нем казалось понятным и объяснимым. Все, кроме глаз. Они иногда пугали Лену. Наверно, у Завьялова был такой взгляд, когда он вел бой на этом своем истребителе или бомбардировщике. Но нельзя же, чтобы мужчина таким же взглядом смотрел на любимую женщину!