Михаил Барановский - Про баб (сборник)

Михаил Барановский

Про баб

Про баб

Киноповесть

Каждое утро встаю, чтобы пописать. Всегда так однообразно начинается день! Сорок семь лет подряд. Одно и то же. НА-ДО-Е-ЛО!

За окном метла скребет асфальт, шуршит листва. Звук в утренней тишине громкий, монотонный, завораживающий. Лежу – слушаю. Представляю себе этого узбека-дворника. Приехал сюда на заработки. Это же как хреново должно быть на родине, чтобы в Москву – дворы подметать! Ладно бы куда-нибудь в Антверпен или там в Брюгге… Хорошо, что я не узбек. Нет, я не ксенофоб, не расист – не люблю всех одинаково. И в первую очередь – себя.

Недавно мама рассказала, что каждое утро ее будит какая-то птица. Однообразно чирикает. Нет, даже не чирикает, а кричит. Да так настойчиво. Буквально в приказном тоне: «Пыс-пыс! Пыс-пыс!..»

Страшно подумать, какими криками будут будить меня птички, когда мне стукнет семьдесят пять… Как же не хочется стареть!

Во времена моего детства у нас в кооперативном доме был сантехник Женя. У него не было ни возраста, ни портретных характеристик. Или я уже просто не помню, как он выглядел в деталях. Женя неизбежно сидел во дворе за наскоро покрашенным зеленой краской столом и играл с мужиками в домино. Громко стучали костяшки по металлической столешнице. Звук осколочно бил по всем окнам трех хрущевок, составлявших двор.

Помню, один пенсионер впечатал в стол «пусто-пусто», выкрикнул: «Рыба!» – и «склеил ласты». Что-то с сердцем.

Хорошо умереть так, на свежем воздухе, ранней весной, скоропостижно. «Рыба!» – и пиздец. Что за рыба? Последнее, что слетело с его губ – не проклятие, не благословение, не тайна зарытых где-то сокровищ, не клич, не покаяние – «рыба». Хорошо.

Когда Женя был обморочно нужен, когда случалось что-нибудь из ряда вон, что-нибудь зловеще-канализационно-экстримальное, – он исчезал. Такое у него было свойство. Растворялся, дематериализовывался в самый неподходящий момент. Мой папа отправлялся на поиски. Найти Женю, как правило, было невозможно ни в одном из известных отцу пространствах. Когда рано или поздно он таки возвращал сантехника из небытия, воскрешал его из праха, тот заходил в квартиру в облаке неземного перегара, нереально грязный, весь потусторонний и в пакле… Женя наклонялся над нашим текущим унитазом и начинал командовать, как оперирующий хирург своими ассистентами. Не отрываясь от балансирующего между жизнью и смертью толчка, он обращался к отцу: «Толик, сышь? Дайка мне вон ту прокладочку». И к маме: «Лена, сышь? Принеси тряпку». И опять: «Толик, сышь?..»

Лежу. Во рту как кошки насрали. Накануне смотрел фильм о медведях. Они впадают в спячку на полгода. Страшно представить, как несет у них из пасти после пробуждения…

Надо вставать – чистить зубы. Каждое утро одно и то же! Сорок семь лет подряд! И главное – никакой пользы! Пульпит на пульпите, кариес на кариесе, пломба на пломбе, коронка на коронке. Даже голос в последнее время стал какой-то металло-керамический.

Сегодня приезжает Алик.

Когда покупал эту квартиру у одной столичной штучки, поинтересовался – чего это нигде дверей нет?

Она удивленно:

– А зачем вам двери?

Замялся:

– Ну… если гости приедут…

Где-то между снобизмом и брезгливостью:

– Вы что, любите гостей?

Бог его знает. Сто лет ко мне никто не приезжал. Люблю ли я гостей? Уж и не знаю…

Кстати, симпатичная была барышня. Как только ее увидел – сразу подумалось: «Я б вдул!» «Подумалось» – стилистически неточное слово. Что тут думать, в самом деле? Правильнее будет сказать – внутренний голос отчетливо проартикулировал: «Я б вдул!» Или не «внутренний»? Скорее «Я б вдул!» рождается, вспыхивает на уровне рефлекса. Как крик. Как реакция на ожог, внезапное падение, укус змеи, объявление о дефолте… Каким бы интеллигентным ни казался мужчина, вне зависимости от воспитания, количества прочитанных книг и прочей ерунды, при виде сексуальной тетки, если только он здоровый гетеросексуальный мужчина, все равно подумает: «Я б вдул!» Эта мысль самодостаточна. Она, как правило, не является отправной точкой для последующих размышлений и тем более действий. То есть можно, конечно, поразмышлять. Как именно бы вдул, при каких обстоятельствах… Но можно и не размышлять. Мелькнула в толпе какая-то большеглазая брюнетка на длинных французских ногах и исчезла. Успел только с междометием – ух! – «Я б вдул!» – и пошел себе дальше как ни в чем не бывало. Или на широкоформатном экране – Сальма Хаек. Только рассмотрел, только что-то такое завибрировало, только прорвалось: «Я б…», а тут прибежали фашисты или террористы и уволокли Сальму Хаек из кадра. И там за кадром скорее всего-таки вдули. А ты как дурак сидишь с попкорном на коленях рядом со своей женой. Прекрасной во всех отношениях (но все же не Сальма Хаек), и возможно, первый раз в жизни жалеешь, что не фашист, не террорист…

Хотя, конечно, при других обстоятельствах… У меня знакомый был – электриком работал в дурдоме. Так он рассказывал, как психи подходили близко-близко к экрану телевизора, снимали штаны и принуждали популярных телеведущих к оральному сексу.

Так примитивно все мужчины устроены. Поэт сказал: «Душа стремится в примитив». Точно.

Женщины тоже достаточно примитивно устроены. Не с точки зрения физиологии… Хотя с точки зрения физиологии они тоже примитивно устроены: клитор – недоразвитый мужской половой х…, точка G – недоразвитая простата… Так что, как видно, ничего особенного и с этого ракурса они из себя не представляют.

Как-то одна знакомая сказала: «Каждый раз, когда мужчина приглашает меня к себе домой на ужин, я думаю, что мы действительно будем ужинать…» Интеллигентная барышня, между прочим, с двумя высшими…

Напротив нашего дома на улице Пушкинской в Ростове было общежитие мединститута. В полуподвальном помещении – душ. Между окошком в стене и воздухоотводом из тонкой жести – щель. Женское отделение. Два шатающихся разбитых кирпича один на другом – под ногами. И еще чуть привстать на носочки. Желтый электрический свет, пелена пара, гулкие голоса, тонущие в шуме воды… И мальчик лет одиннадцати, засматривающийся иногда на фигуру колхозницы с эмблемы киностудии «Мосфильм», пухлые губы девочки с шоколада «Аленка», изгиб шеи, насильно посаженной за первую парту, вечно растрепанной двоечницы Лизы Ушаковой… И вот этот мальчик… Сквозь щель в несколько сантиметров между шершавой цементной стеной и листом жести цвета подгнившей селедки вдруг… этот мальчик подсматривает такую красоту! Всю жизнь, кажется, можно простоять вот так – на двух шатающихся под ногами кирпичах на вытянутых носочках! Такую красоту, перед которой застывает реальность и останавливается время, как в каком-нибудь Бермудском треугольнике…

– Ну! Дай позырить! – громко шепчет Алик и толкает в бок, от чего кирпичи под ногами вздрагивают, а сердце подпрыгивает.

В мединституте учатся студентки из разных дружественных стран – белые, шоколадные и цвета вафельного стаканчика пломбира за девятнадцать копеек. Всем им нужно ходить в душ, мыться. Вот это да!

– Ну, что там? Видно что-нибудь? – не унимается.

– Пара много…

– Совсем не видно?

– Одна ноги бреет!

– Да ну! Что, правда? Дай позырить! – опять толкает.

– Не дам – моя очередь.

– Ты уже полчаса стоишь! Моя!

– Нет, моя! Я только стал! – шепчу. – Отстань!

А сейчас… Что сейчас? «Я б вдул!» Ну, вдул и вдул… Что с того? Господи, как же скучно!

Алик приезжает…

Встал, заглянул в холодильник – хирургическая белизна обожгла глаза. Одинокое сырое яйцо. Это нормально – будет чем позавтракать. Главное – есть кофе и сигареты. Но в магазин все равно придется идти – надо же чем-то его поить и кормить. Так принято. Можно, конечно, все заказать по Интернету. Но необходимо двигаться, динамические нагрузки очень полезны в моем возрасте. Живот нарастает с пугающей быстротой. Стал бояться напольных весов. В прошлогодние штаны уже не влезаю. Да что там штаны – очки для чтения недавно стали давить в висках… Зрение падает. В сосудах образуются атеросклеротические бляшки… С каждым годом все больше напитываюсь смертью. Вдуть, конечно, еще могу. Но не так, как в американских фильмах, когда, страстно целуясь, спешно сбрасывают с себя одежду и резким движением руки сметают с кухонного стола дорогие сервизы и вкусную еду… Нет. Я бы сначала все поставил в холодильник, убрал, помыл, пропылесосил, проветрил… Потом отвел ее в спальню и неспешно вдул… Кстати, куда я его положу? И сколько он собирается гостить?

Люди бредут по улицам, сгибаясь под непогодой, как прописные буквы, как прописные истины. Люди мне неинтересны. Даже старые друзья. В каком-то возрасте фраза «старые друзья» приобретает другой смысл. Смещаются акценты. Уже не так важно, что друзья, – важно, что им до х… лет. Выходит, что и я не мальчик…