Александр Григоренко - Мэбэт

Александр Григоренко

МЭБЭТ

От автора

У Тайги нет истории. У нее есть память, отметины которой остались в полуфантастических преданиях, легендах, рассказах. Даже повествования, претендующие на заметки участников или очевидцев великих событий — например, переселения предков якутов с Байкала на Лену — похожи на сказку. Белый человек старательно и не первое столетие намывает в потоке этих фантасмагорий крупицы полезного вещества, пытаясь выплавить из них некое подобие исторического слитка — пусть не высокой, но хотя бы приемлемой пробы. Спасибо за это белому человеку. И все же, в глубине души он понимает, что в его стараниях есть изрядная доля абсурда. Разум европейца пропадает, гибнет в преданиях Тайги. Он не может существовать в пространстве без границ, освященных кровью, во времени, не повинующемся дисциплине цифр. Но народы зеленого океана живут именно так. Вчерашний день и прошлое столетие могут стоять совсем рядом. Красноармейцы приходят в деревню манси сразу после викингов. Ожидание встречи старый эвенк отсчитывает не по часам или календарю, а по треску клина, вбитого в расщелину соснового бревна. Духи и боги — такие же полноправные обитатели мира, как лесные звери и люди. Бедный нанаец Дерсу, убивший в молодости тигра, не видит разницы между человеком и животным, и потому до последнего своего часа мучается совестью.

Ученые скрупулезно переписали многие из этих бесчисленных странностей, объяснили их назначение и происхождение, но, по сути, они остаются exotikos — тем, чему можно удивляться, даже сочувствовать, и тем, чего нельзя понять.

Но в человеческой истории у Тайги есть своя роль — невиданная, не поддающаяся описанию. Тысячелетиями зеленый океан поглощал обломки распрей, бушевавших на пространствах цивилизованных миров Европы и Азии, и ничего не отдал взамен, не выбросил на берег — все обратил в тайну, загадку, в темные письмена. Может быть, именно поэтому Тайга остается тем единственным пространством Земли, где человеческие страсти обитают вне изощренных толкований, и человека здесь ждет, наверное, самая удивительная и важная встреча из всех возможных — встреча с самим собой.

Любимец божий, который сам себе закон

Мэбэт, человек рода Вэла, с ранних лет славился силой и храбростью.

Никто не мог с ним сравниться в игре, драке, беге, охоте и в бою. На медвежьем празднике через сотню нарт перепрыгивал, и когда бороться звали или палку тянуть — охотников не находилось. Не бывало такого, чтобы кто-нибудь победил Мэбэта, само имя которого означало «Сильный».

Он рано осиротел, но не пошел к родственникам — остался на родительских ловлях и жил там один. В охоте Мэбэт не признавал товарищей, в помощниках не нуждался — сам сохатого гнал, без подручных на медведя ходил, птицы бил много. А когда все же подступала нужда, смеялся над ней — удача его, как солнце, никогда не падала за предел земли, чтобы вновь не взойти. Был он беспечен и душой легок, как человек, знающий, что сила его сильнее судьбы.

Случалось, бил Мэбэт зверя в чужих таежных угодьях, где охотились Ивши и Пяки, брал добычу в тундре, в землях Яптиков, Вайнотов и Окотэтта. Когда же приходили к нему и корили за нарушение закона охоты, он отвечал с улыбкой, что зверь волен бежать, куда ему вздумается и в том его, Мэбэта, вины нет. Это была улыбка силы, она заставляла людей стыдиться собственной слабости, и никто не решался поднять оружие.

Но случилось так, что однажды мужчины рода Ивши впятером вышли против Мэбэта. В своих угодьях они заметили кровь на снегу и бросились по следу, чтобы догнать и наказать вора. Когда догнали — увидели: Мэбэт тащит на легких нартах убитого оленя.

Ивши подняли луки и закричали ему:

— Отдавай оленя, он наш, на нашей земле ты его убил.

Мэбэт обернулся и сказал им:

— Давайте поделимся, родственники. Вы мне оставите добычу, я вам — жизнь.

— Какой ты нам родственник? На чужой земле, как на своей промышляешь, — сказал кто-то из мужчин, но не дождался ответа.

Тогда один из Ившей, совсем юный, только начавший охотиться со старшими и оттого счастливый, полный глупой ребяческой гордости крикнул:

— Он издевается над нами. Нас пятеро — он один. Чего вы стоите?

Мальчишка выстрелил первым, стараясь попасть прямо в лицо ненавистного вора. Но Мэбэт отмахнулся от смерти, как от слепня, — одним движением. Стрела ударилась о дерево и упала в сугроб. Полетевшую вслед он поймал и сломал, третья прошла мимо — видно, руки задрожали у стрелка. Двое Ившей, не успевших выстрелить, оцепенели с поднятым оружием.

Среди молчания тетива лиственного лука Мэбэта спела свою песнь — короткую и страшную. За время малое, как треск сучка, он выпустил три стрелы и трое Ившей, вскрикнув от боли в простреленных ногах, повалились на снег.

— Может, все-таки поделимся? Вы мне оленя, я вам — жизнь, — повторил Мэбэт.

Ивши ничего не ответили.

Мэбэт взял постромки нарт и, обернувшись, сказал:

— Я так и думал, что вы согласитесь. Доброй охоты вам, родственники.

И прочь пошел, не оглядываясь.

Ту историю Ивши от других родов утаили, стыдно им было, что впятером не одолели одного. Однако, прошло время — прошел и стыд. Скоро среди людей таежных и тундровых, не было человека, не знавшего про Мэбэта, который ловит стрелы на лету и потому сам себе закон.

Так шла его жизнь, был он молод и рад себе. Даже боги не решались поднять свой гнев на столь счастливого человека. Все сходило ему с рук: бесплотные будто играли сами с собой, давая одному из смертных право не покоряться тому, чему покоряются все. Безоблачной участью Мэбэта забавлялись боги с людьми и люди мучились, глядя на эту невиданную жизнь. От сомнений и зависти они прозвали человека рода Вэла «любимцем божьим», и это прозвище он носил до конца дней. Но удивительнее всего было то, что Мэбэт чтил бесплотных не больше, чем смертных — хотя и не поносил богов, как это часто бывает меж простыми людьми, когда их преследуют неудачи.

Временами являлся божий любимец на большие праздники, куда съезжалось множество родов. Девушки и молодые женщины прятались от него, боясь быть наказанными отцами и мужьями за бесстыдный взгляд, который помимо воли загорался на их лицах при виде Мэбэта. Ростом он на голову превосходил всякого, был строен, прямоног и длиннорук, волосом светел, имел большие ясные глаза и скулы узкие, почти незаметные.

Но говорили старухи, что вряд ли какая из женщин, потрясенных красотой человека рода Вэла, согласилась бы с легким сердцем войти в его чум — настолько непохож был Мэбэт на тех мужчин, которые окружали женщин тайги, так же как их матерей, и матерей их матерей. И если бы не помнили люди отца и мать Мэбэта, то, наверное, сочли бы его подкидышем неведомого народа. Когда-то, рассказывали старики, много чужих племен прошло сквозь тайгу, но те времена были так давно, что ни самих народов, ни имен их никто из ныне живущих не помнил.

Ходил слух, что мать Мэбэта обольстил кто-то из богов или духов, и чтобы муж не убил ее, когда откроется обман, бесплотные загнали его в болото и утопили. Случилось это, когда мать ходила беременной и жаловалась родне на невыносимо тяжелый живот. Мэбэт знал о россказнях и благосклонно их не оспаривал. Он мало думал об удаче и славе — они приходили к нему сами, и потому ничего не стоили. Больше всего он любил думать о себе, со временем это стало одним из главных его удовольствий.

Бывало, пробовали укорять любимца божьего:

— Почему ты, имеющий силу, не имеешь богатства и знатного имени? Ты бы мог стать вождем и был бы лучшим вождем из всех, какие были и будут.

Мэбэт благодарил за похвалу и не удостаивал ответом. Это злило людей.

— Ты презираешь нас, и даже самым почтенным не оказываешь уважения.

— Разве почтенным мало уважения многих, что их задевает неуважение одного? — спрашивал он.

Тогда возмущение и злоба закипали в людях:

— Ты бьешь зверя в чужих угодьях, берешь чужое, ты — вор.

После таких слов улыбка опадала с лица Мэбэта, но отвечал он все так же ровно.

— Всякий человек берет столько, на сколько дано ему силы и разума. Не может младенец гнать зверя день за днем — его сил хватает лишь дотянуться до материнской груди. Сильный муж не станет охотиться на мышей, что шуршат в земле под ногами — это унижает его силу. А что унижает силу, то ее уменьшает. Всякий род и племя получили угодья по своим силам, ибо тому, кто умел в охоте и храбр в войне никогда не достанется меньше, чем он заслуживает. Поэтому я не беру чужого, а только свое и ничего свыше.

Люди ничего не могли сказать ему в ответ.

В год, когда Мэбэту исполнилось двадцать, был большой медвежий праздник. Сам, без помощников добыл он медведя, пировал в кругу старейших, и, казалось, не старейшие ему честь оказывают, а он им. Ел Мэбэт мало, доброго разговора не поддерживал — встал раньше других и, слегка поклонившись на прощание, пошел смотреть, как род человеческий, барахтаясь в снегу, сам с собой меряется силой. Улыбка не сходила с его лица — прекрасного, как образ другого мира.