Рейчел Кинг - Полет бабочек

Рейчел Кинг

Полет бабочек

Посвящается памяти моего отца, Майкла Кинга. Тоскую по тебе

Глава 1

В письме, полученном Софи, нет и намека на то, что муж ее вернется домой совершенно другим человеком. Действительно, от Томаса какое-то время не поступало вестей, но агент мужа сообщал, что он, по крайней мере, жив и здоров, если не счастлив. Письмо мистера Райдвела приходит неожиданно — в нем говорится, что Томас приезжает поездом из Ливерпуля в пятницу в одиннадцать часов. Она бросается открывать настежь все окна в доме — впустить в комнаты весенний воздух — и застигает врасплох викария, который шел мимо, помахивая зонтиком, и поглядывал на небо в ожидании дождя. А еще она поручает своей служанке Мэри вычистить все до блеска, движимая сумасшедшей энергией, которой давно не испытывала. Однако по мере того, как приближается день приезда мужа, радость ее сменяется мрачным предчувствием. Ей приходится собраться с духом и признать — что-то изменилось: их узы, в прошлом казавшиеся столь прочными, теперь не более чем цветочная гирлянда, которая, натянувшись между ними, пожухла, разорвалась и исчезла.

Поезд из Ливерпуля, грохоча, подъезжает к станции и со вздохом останавливается. Облака пара, с шипением окутывающие все вокруг, постепенно рассеиваются и улетучиваются. Все ненадолго замирает, Софи лишь успевает окинуть взглядом окна поезда, как двери вагонов распахиваются и платформа оживает, вмиг наполняясь суматохой. Ее окружают толпы людей. Чемоданы со стуком ударяются о землю. Какой-то грузчик толкает багажную тележку так близко, что ей приходится быстро подобрать подолы юбок и прижать к себе, чтобы их не зацепили колеса и не потащили за собой. Она вертит головой, оглядывая лица — многие из них скрыты за полями шляп, — ища глазами своего мужа. У нее даже нет уверенности, что она узнает его, когда увидит.

Чья-то сумка сваливается ей на ногу, и она, чтобы не упасть, хватается за рукав какого-то мужчины. Он смотрит на нее с удивлением, и она тут же отпускает его.

— Простите, — произносит она.

Мужчина улыбается и слегка касается края шляпы толстым указательным пальцем. Его улыбка из-под густых темно-рыжих усов доброжелательна — Софи успевает улыбнуться в ответ, прежде чем этот человек в развевающемся длинном коричневом плаще поворачивается кругом, чтобы выбранить виновника случившегося. Незадачливый грузчик, к которому обращены его слова, изо всех сил старается удержать в равновесии груду ящиков и чемоданов на тележке, одновременно толкая ее перед собой.

И лишь когда толпы людей рассасываются, после того как все они в конце концов испаряются, а вместе с ними — шум багажа, шуршание юбок и плащей, она наконец-то видит его. Он стоит один. Плащ на худой фигуре весь в складках, словно куплен сегодня утром в Ливерпуле, где залежался на полке магазина. Томас целиком закутан в плащ, но видно, что ему все равно холодно — он дрожит. Голова его непокрыта, а в руках он держит большой кожаный саквояж.

Она рисовала в своем воображении эту встречу: как она подбежит к нему, как он подхватит ее и расцелует. Она даже мечтала о том, как прижмется к нему, ощутит его всей кожей — так снедала ее тоска по супругу.

Но этого не происходит. Софи чувствует его взгляд на себе — он озирает ее лицо, волосы, но продолжает стоять, не делая ни шагу навстречу. Брови насуплены, губы плотно сжаты. Впрочем, это обычно для Томаса, она знает его таким с первого дня их знакомства — из-за этого выражения постоянной озабоченности, в сочетании с невинными по-детски чертами, он всегда выглядел моложе своих двадцати семи лет.

— Дорогой мой.

Она выступает вперед, кладет руки ему на плечи и целует. Губы натыкаются на твердую щеку. Огрубевшая кожа покрыта рубцами, бакенбарды стали жестче и темнее. Глаза его совсем близко от ее лица — бело-голубые цветочки под тонкими золотистыми бровями. Что-то в них переменилось. Взгляд стал более пристальным и одновременно бесстрастным; непривычно загорелая кожа совершенно не вяжется с этим выражением глаз. Зрачки подрагивают, дыхание прерывистое. Обгоревшие на солнце, покрытые струпьями руки крепко сжимают саквояж и не отвечают на объятие.

Но все должно быть совсем не так. Ее руки все еще лежат на плечах этого человека, и ей хочется встряхнуть его и спросить: «Что ты сделал с моим мужем? Где Томас?»

Чей-то голос раздается позади нее.

— Миссис Эдгар.

Она оглядывается. Тот же человек, которого она недавно хватала за рукав, стоит, держа в руках свою большую коричневую шляпу-котелок. Он кланяется ей, и Софи становится видна его макушка, едва покрытая жидкими волосами медного цвета.

— Я — Фрэнсис Райдвел.

Это же агент мужа. Она не видела, как он подходил к ней, и даже не слышала его шагов по каменной брусчатке.

— О да, конечно, — произносит она. — Благодарю вас за то, что доставили мужа домой. Ваше письмо было такой неожиданностью.

Руки ее по-прежнему на плечах Томаса. Странно, что они еще там. Она отпускает мужа, отдергивая руки.

— Сударыня, все дело в том…

Мужчина замолкает. Едва заметным кивком он указывает на скамью под навесом. Ему хочется, чтобы она отошла в сторону и села рядом с ним. Она смотрит на реакцию мужа. На этот раз его глаза закрыты. Она колеблется, не решаясь, по когда мистер Райдвел отходит от нее — идет следом за ним.

Он ждет, когда она сядет, и лишь затем садится сам, и, пока он возится, поправляя плащ, она обращается к нему с вопросами, теряя терпение.

— Мистер Райдвел, он здоров? Что-нибудь случилось?

Мистер Райдвел качает головой.

— Я и сам не знаю, поверьте. Все очень странно. Я получил из Бразилии письмо от человека, который известил меня о дате прибытия в Ливерпуль корабля с мистером Эдгаром на борту. А когда я встретил мистера Эдгара в порту, он уже был в таком состоянии. Я разговаривал со стюардом корабля… Сначала все думали, что этот пассажир глухой. Он не отвечал ни на один вопрос, даже самый односложный. Но люди видели, что он оборачивался, реагируя на какой-нибудь шум на борту, а когда случился пожар в одном из отсеков, он выбежал вместе со всеми — значит, слышал сигнал тревоги. Но никто так и не добился от него ни единого слова.

— Понимаю. — Спокойствие собственного голоса удивляет ее. — Он потерял рассудок?

— Ну, это, сударыня, пусть доктор решает. Во всяком случае, мне пришлось взять на себя заботу о нем. Когда он сошел на берег в Ливерпуле, одежда его была похожа на лохмотья, и, простите, если я скажу…

— Продолжайте.

— От него дурно пахло. Я привез его к себе домой, помог принять ванну, достал смену белья из его чемодана.

Она оглядывает Томаса и замечает потрепанные отвороты брюк на фоне новых блестящих ботинок.

— Я купил ему плащ — он постоянно мерз — и кое-какую обувь.

— Мы вернем вам деньги, не сомневайтесь, — уверяет Софи.

При данных обстоятельствах это единственное, о чем она сейчас может думать. О том, что она должна этому человеку деньги.

Он останавливает ее, вскидывая ладонь.

— Я проследил, чтобы грузчик собрал и сложил вместе все его ящики с образцами. Правда, один из них сгорел во время пожара. Другие, возможно, немного закоптились. Они ждут вас у центральных ворот.

— Из-за чего он в таком состоянии, мистер Райдвел?

— Не могу сказать, сударыня. Сожалею. Амазонка — это место, которое может стать суровым испытанием, так мне рассказывали. Я слышал о том, как люди теряли там свое имущество, свою веру, свои добродетели. Но мне ни разу не доводилось слышать о том, чтобы кто-нибудь терял способность говорить.

До своего отъезда в Бразилию Томас долгие часы проводил в Ричмонд-парке, и Софи привыкла к мысли, что это и есть его главное увлечение. Он прочесывал каждый дюйм парка — переворачивал сгнившие куски дерева, рылся в кучах опавших листьев, разглядывал жуков или терпеливо ждал, когда появятся бабочки. Он брал ее в свои экспедиции, обещая устроить пикник, но каждый раз все заканчивалось тем, что она сидела на коврике, подвернув под себя сырые подолы юбок, и наблюдала за ним, сгоняя муравьев, заползавших ей на лодыжки. Он рассказывал ей, что уже нашел более ста видов жуков и около тридцати разновидностей бабочек; он аккуратно складывал их в банки и приносил в дом, закрывался в кабинете, чтобы проделать с ними то, что было необходимо, — от этого процесса, занимающего его постоянно, ядовитый запах распространялся по всему дому.

Насекомые — в основном жуки и бабочки — были развешаны рядами на стенах кабинета, ими были забиты выдвижные ящики стола. Когда Софи заходила к нему в комнату, ей становилось не по себе: казалось, что все эти насекомые — живые, и она старалась держаться подальше от стен: вдруг кто-то из тварей заползет ей под блузку. Томас подшучивал над ней, зная эту слабость: он мог провести пальцами по ее спине, словно это лапки крошечного насекомого, после чего она с визгом выбегала из кабинета, съежившись так, что плечи поднимались к ушам, и вся покрывалась гусиной кожей.