Роман Канушкин - Дети Робинзона Крузо

 Роман Канушкин

Дети Робинзона Крузо

Март: Разрыв цепи

В бледных ладонях струится вода,

В бледных ладонях следы барракуд.

Хищно смеется морская звезда,

Робинзон Крузо на двадцать секунд.[1]

Ночь над Москвой. Капли весенней воды на лобовых стеклах автомобилей. В них преломляются несущиеся огни — автострада третьего кольца. В этом городе появился человек, наделивший каждую каплю неведомой формой жизни. Нам нет пока до этого дела. Нас ждет кое-что поважнее: автобан... Сумрачный немецкий гений выстроил лучшие в мире дороги для лучших в мире автомобилей. Эту фразу повторяет человек в деловом костюме от Armani — монотонный шепот сквозь звуки ночного города. Человек стоит в темноте посреди недавно открывшегося салона продажи автомобилей. И еще запах... Мы ведь знаем, как пахнет снег, который вот-вот начнет таять. Запах спелых арбузов... И нам известно кое-что про эту летучесть новой воды. Говорят, у тех, кто слабо понимает в подобном деле, начинает течь крыша. И они отмахиваются какими-то светско-доверительными фразами — мол, весенняя депрессивная колбасня. Но тут маши — не маши, а от этого «кап-кап» еще не придумали надежных зонтиков. Некоторым же никакие зонты не нужны. Они вдыхают полной грудью влажный воздух, словно там, за снегом и арбузами плещутся воды неведомого тайного моря, и радуются подступающему освобождению.

Этот человек в костюме от Armani. Его зовут Дмитрий Олегович Бобков; он, между прочим, директор данного предприятия и находится здесь на вполне законных основаниях. Если не задаваться лишними вопросами, — а это всегда правильно, — то можно и не обратить внимания на немецкую кувалду, которую Дмитрий Олегович чуть боязливо поглаживает по пластиковой ручке. Поди их, директоров, разбери. Тем более директоров временных, на первые три месяца, потому как Дмитрий Олегович — птица гораздо более высокого полета.

Ну, конечно, никакая он не птица — это все глупости, modus operandi языка, но про три весенних месяца — чистая правда.

Дмитрий Олегович Бобков в автобизнесе давно, больше десяти лет. И до сего момента он по-настоящему гордился тремя вещами. Своей работой: Дмитрий Олегович возглавлял крупнейшую дилерскую сеть, открывал новые автосалоны и даже первые три месяца, пока предприятие не встанет на ноги, директорствовал в них лично. Своей знаменитой на всю Москву еще с советских времен коллекцией антиквариата — когда обычно печальноликие знатоки с трепетным восторгом шепчут друг другу на ухо, что вот этот стол, стул или кресло с обилием тонкой резьбы — не просто анонимное рококо, а подлинный чиппендейл так же, как и тот массив не обычное настоящее красное дерево, а так, на минуточку, обычный хэпплуайт. Ох-ох, уж Дмитрий Олегович знал цену этим быстрым красноречивым взглядам. И ловил кайф. Жадно, словно за всеми тихими благоговением, завистливым восхищением и того-же свойства равнодушным снобизмом, таилось нечто гораздо более древнее и могущественное: человеческие соки текли по ирригационным каналам посреди сухой безрадостной пустыни бытия, и вот одно из тех вовсе не многочисленных тайных мест, куда они текли, как раз и занимал Дмитрий Олегович.

Ну и, конечно, третье —шевелюра. Черные, без малейших, невзирая на возраст, признаков седины, волосы. Роскошный чуб, который Дмитрий Олегович зачесывал по-барски назад.

Любой мир держится на трех слонах или трех черепахах, как кому угодно. Иногда старушки захиревают и окочуриваются — их уже нет, а мир об этом еще ничего не знает.

Черепашки Дмитрия Олеговича захворали в начале марта. Сперва он решил, что возникла путаница с документацией. Это было непохоже на немецких партнеров, тем более что возникшая маржа (скромно умолчим, что в пользу Дмитрия Олеговича) оказалась равной стоимости новенькой модели BMW седьмой серии.

«Вот тебе и Бумер», — отчего-то вспомнил Дмитрий Олегович недавний модный фильм.

С немцами подобные шутки были плохи. За воровство у них еще с готических времен отрубали руки. Поэтому Дмитрий Олегович отнесся к возникшей проблеме со свойственной ему честностью и ответственностью. Но к тому моменту одна из захворавших черепах уже сдохла. Несколькими днями позже Дмитрий Олегович решил, что сходит с ума. Цепочка подобных умозаключений и привела его ночью в пустынный автосалон и вложила в руки немецкую кувалду.

Новенький BMW седьмой серии стоял в абсолютной тишине, и лишь свет фар проезжающих мимо автомобилей выхватывал его из густой тьмы. Дмитрий Олегович слышал, как стучит его сердце, ровно и трепетно, может, чуть громче и пронзительней обычного, но, как всегда, оставляя место для любви и надежды. «Сделай это, — шептало ему сердце, — и тогда все снова встанет на свои места».

Дмитрий Олегович продвинулся еще на шаг вперед и посмотрел на стоящий перед ним лимузин с выражением какой-то детской укоризны. Предательское воображение воспользовалось лазейкой секундной слабины: обрывки страхов, чужих фраз, чужих мнений. «Как же хороша эта машина; сумрачный немецкий... Бумер. Сумасшествие: я здесь, посреди всех этих автомобилей с каким-то ледорубом в руках, видел бы кто меня... Позор, смех, да и только. А если... еще шаг, то обратного хода уже не будет».

А потом Дмитрий Олегович тряхнул головой, как поступал всегда, чтобы заставить умолкнуть эти чужие голоса и в наступившей внутренней тишине различить голос лишь своей собственной воли. И он сделал этот быстрый шаг вперед, одновременно подняв кувалду. Замах — и тишину рассек свист опускающегося молота, затем страшный грохот визгом и скрежетом взорвал пространство, когда заостренный конец кувалды вошел в соприкосновение с полированной поверхностью роскошного авто и... все. Все! Снова тихо, покойно, пустынно. Ничего не случилось.

Дмитрий Олегович все же зябко передернул плечами, сглотнул, скорее по ожиданию подобной реакции, а не из ее необходимости, сделал глубокий радостный выдох и аккуратно извлек кувалду из отверстия в покореженном металле. Тихая ухмылка недоумения начала растягивать его губы: черт, он только что размозжил капот лучшей машины салона и, возможно, лучшего автомобиля, который можно купить за деньги. Огромная вмятина посреди капота, а ровно по центру вмятины приличное отверстие и... Это великолепно!

Дмитрий Олегович даже не заметил, как радостно и опять же странно по-детски подпрыгнул на одной ножке. Он отбросил кувалду в сторону, шаркнул по начищенному до блеска полу и направился прочь отсюда. Затем обернулся, пристально посмотрел на безупречные обводы BMW. Какая-то машина проехала по Третьему кольцу. Свет ее фар коснулся покореженной поверхности раненого металла. Игра теней, снова темно. Вот приближается другая машина. Дмитрий Олегович вынужден был вернуться на место своего нелепого преступления. Ему этого очень не хотелось, но так вышло. Он слегка склонился над капотом BMW седьмой серии, чтобы различить только что оставленное им отверстие посреди вмятины. Игра теней; губы больше не растянуты в ухмылке, а капризно сложены трубочкой и снова монотонно повторяют что-то про сумрак... И тогда он увидел это отверстие. И его сердце на миг остановилось. Именно в этот миг в роскошной, по-барски ухоженной шевелюре Дмитрия Олеговича появилась первая крупная прядь седых волос.

Апрель. Первая декада: DER BUMER

Нет у меня ни жены, ни детей,

Есть только хохота рыжая медь,

Сам себе остров и сам себе тень,

Сам себе парадоксальная смерть.

1. Знакомьтесь: Миха

Михаил Кох, известный некоторой части Москвы как Миха-Лимонад, а чуть более узкой группе граждан как Миха-Тайсон, пребывал в прекрасном расположении духа. Только что он сказал следующее: «Ницше учил, что каждый мужчина должен смеяться минимум десять раз в день. В противном случае у него начинаются проблемы с пищеварительным трактом. — Потом подумал и добавил: — Хотя, конечно, никого он ничему не учил».

За пять минут до озвучивания максимы великого немца Миха-Лимонад вышел из кинозала ретроспектив, где просмотрел вступительную часть трилогии «Матрица», и оказался в холле большого мультиплекса в торговом центре на Курской. Кино Михе снова понравилось — братья Вачовски все четко просекали. Нет, никаких революционных откровений — фильм, в особенности первая часть, лишь в очередной раз подтверждал правомерность некоторых Михиных суждений, но подобное совпадение взглядов также настраивало на позитив.

«Братья Вачовски, — ухмыльнулся про себя Миха, — не, правда, братаны... Все четко просекли по поводу Большого Наебалова. Да еще бабла на этом срубили! Все верно, а главное очень грамотно укладывается в сам концепт».

Михины туфли от Гуччи скрипнули новой кожей. Невзирая на обилие посторонних шумов, он услышал этот приятный звук, и волна теплого удовлетворения прошлась по его телу. В следующую минуту он уже позволил себе не думать ни о Гуччи, ни о «Матрице».