Максанс Фермин - Черная скрипка

Максанс Фермин

Черная скрипка

Истинная музыка укрыта между нотами.

I

По странной душевной наклонности, граничившей порою с безумием, Иоганн Карельски посвятил всего себя одной цели, и цель эта была — претворить свою жизнь в музыку. Иными словами, его душа была недописанной партитурой, которую он разбирал с каждым днем все талантливей.

Иоганн Карельски был скрипачом. Он виртуозно исполнял музыкальные пиесы, которые все слушали с удовольствием, но никто по-настоящему не понимал.

В 1795 году, когда ему исполнилось тридцать один, он достиг вершин искусства. Жить ему оставалось еще тридцать один год.

Он проживал во Франции, в городе, который называется Париж, но который на самом деле не город, а симфония звуков и света.

Его почитали музыкантом. Однако в действительности он был немного больше, чем просто музыкант. Иоганн Карельски был гений, достигший почти божественных высот. Втайне он мечтал сочинить оперу, несказанно прекрасную оперу, обращенную к небесам, в которой он говорил бы с Богом.

Чтобы стать скрипачом-виртуозом, необходимы два качества: умение слушать и умение слышать.

Иоганн обладал обоими этими качествами. Он умел слушать свой инструмент. И умел услышать его вибрацию в себе самом.

Все дни с восхода до заката он посвящал музыке. Иногда он мог целый день, закрыв глаза, самозабвенно играть и вслушиваться в собственные переживания. Погруженный в себя и в музыку, он тем не менее видел мир лучше, чем любой другой, ибо сердце его оставалось открытым свету.

Случайная встреча в пятилетием возрасте пробудила в Иоганне Карельском любовь к музыке и решила его судьбу.

Однажды летним утром в саду Тюильри цыган-скрипач научил его языку блаженства.

Иоганн играл у пруда, как вдруг на повороте аллеи появился черноволосый, чернобородый человек. Не произнеся ни слова, он остановился посреди дорожки и вынул из футляра скрипку. Человек этот был так огромен, что скрипка в его руках выглядела игрушечной. Несколько зевак, заинтригованных обликом бродячего музыканта, тотчас окружили его. Зачарованный Иоганн тоже подошел к ним.

Отбивая ногой ритм, цыган заиграл такую захватывающую мелодию, что мальчик замер с разинутым ртом и изумленно, словно это было какое-то небесное видение, смотрел на бродячего музыканта. Долго еще Иоганн стоял не шелохнувшись, околдованный музыкой, ведь такую он слышал впервые в жизни.

Наверное, этот цыган был не самым лучшим скрипачом, и играть он явно учился по слуху, но в нем ощущалось такое душевное напряжение, что, казалось, каждая нота, которую он извлекает из скрипки, пропущена через его сердце. В плаче скрипки звучал голос музыканта, та щемящая тоска и те возгласы радости и счастья, какие можно услышать от всех цыган на свете. И Иоганн знал это. Он слышал это явственней, чем кто бы то ни было. Ему был внятен голос скрипки.

Цыган тоже это знал, как знал и то, что они с Иоганном принадлежат к одному племени — племени тех, у кого в душе музыка. Он взглянул на мальчика и только для него заиграл полонез, бесконечно лирический и поразительно красивый, но звучащий так необычно, что понять его были способны лишь немногие посвященные. Иоганн внезапно понял: это его язык, единственный, которым он уже овладел и который навсегда связал его с миром. И, слушая, он постиг обращенное к нему послание. Цыган не просто играл какую-то музыку, он рассказывал свою жизнь. И мальчик, закрыв глаза, отдался его фантазиям.

Он видел дороги Богемии, видел заснеженные ели, видел цыган, сидящих ночью у костра, видел, как пляшут цыганки. Познал, что значит брести от деревни к деревне, испытывать страдания, лишения, стужу, голод, терпеть оскорбления, враждебность. А еще он узнал, какую радость дарят не захлопнутая перед носом дверь, горящий очаг, обмен улыбками, кусок хлеба, поданный крестьянином, музыка, которая согревает сердца, смех, а иногда любовь.

Иоганн видел все это. И это было ясно по его глазам.

Кончив играть, цыган обошел слушателей с плошкой, собирая подаяние. Несколько монет серебристо звякнули, упав на ее жестяное дно. Подойдя к мальчику, цыган наклонился и ласково погладил его по голове:

— А ты, малыш, своими горящими глазами заплатил мне в сто раз больше, чем все они вместе.

И он ушел так же, как пришел.

С того дня Иоганн твердо знал, что он — музыкант.

А уже через два года он стал скрипачом.

У Иоганна не было наставника в буквальном смысле этого слова, просто несколько учителей помогли ему освоиться со скрипкой. Очень рано он стал играть сам, часто даже без нот, ради удовольствия. Да, этот мальчик был не похож на других детей, обучающихся музыке. Он подражал учителям, копировал их технику, но внутри, в душе, он уже был великим скрипачом. Не рука водила его смычком, а сердце.

Очень скоро учителя поняли, что им уже нечему его учить.

— Нет смысла продолжать уроки, — сказал один из них матери Иоганна. — Не могу же я учить его тому, что он и без того знает.

Г-жа Карельски в музыке не понимала ничего, но она поверила музыканту на слово. А так как она недавно потеряла мужа и состояние, то решила зарабатывать деньги на своем отпрыске.

Вот так Иоганн Карельски в возрасте семи лет дал свой первый концерт в церкви Сен-Луизан-л’Иль в Париже.

В тот вечер церковь была набита битком. Слух о ребенке, который превзошел своих учителей, разошелся с быстротой молнии, и все хотели увидеть это чудо.

Сперва оркестр сыграл симфонию, потом наступил черед Иоганна. Он появился в нарядном кафтанчике — длинные черные волосы до плеч, мечтательные большие голубые глаза, — и по залу пробежал легкий шум. На многих лицах читалось недоумение: Иоганн выглядел таким хрупким, таким эфирным. Какой музыки можно ждать от этого маленького мальчика?

Держа в руках скрипку, оробевший Иоганн дошел до подмостков и поднялся на них. Он поднес скрипку к плечу, прижал ее подбородком и заиграл. Уже с первых нот всем стало ясно, что перед ними выдающийся скрипач.

Мальчик играл, закрыв глаза и раскачиваясь. Каждое движение пальцев вдоль грифа, каждое движение смычка, каждое движение тела высвобождало энергию, таившуюся в нем. Иоганн и инструмент составляли единое целое. Хрустально-чистые звуки скрипки взлетали и растворялись в облаках. Маленький виртуоз поразил слушателей своей блистательной техникой. Потрясенные люди сидели, замерев. Длилось это всего несколько минут, но все это время потрясение не проходило. Так продолжалось до последней ноты.

Когда Иоганн закончил играть, несколько секунд царила полнейшая тишина. А потом — взрыв ликования и бурная овация.

После концерта все бросились поздравлять маленького скрипача. К счастью, среди восторженных поклонников оказалось несколько известных музыкантов. Один из них, потрясенный талантом чудо-ребенка, тут же объявил г-же Карельски, что если она не против, он озаботится карьерой ее сына. Она сперва сделала вид, будто намерена отказаться, потом изобразила колебания, попыталась заломить какую-то несусветную цену и в конце концов дала согласие.

С той поры концерты в безумном темпе следовали один за другим, и все проходили с огромным успехом.

Спустя несколько месяцев в парижских салонах все задавали друг другу один и тот же вопрос:

— Откуда взялся этот ребенок, который так божественно играет?

Кто такой этот вундеркинд? Каким чудом появился этот Иоганн Карельски?

Для таланта Иоганна Франция оказалась тесна. Его приглашали в Вену, в Мадрид, ко всем европейским дворам. Иоганн вместе с матерью, которая следовала за ним как тень, открывали Европу.

Англия была одной из первых стран, в которую он отправился и где его ждал триумфальный успех. Казалось, для музыки не существует границ, она заставляет забыть любые политические распри. В Лондоне его концерт произвел такое впечатление, что ему пришлось выступить еще семь раз, и на каждое выступление все билеты были распроданы заранее.

Во время ужина, который был дан в честь Иоганна, некая леди восторженно обратилась к г-же Карельски:

— У вас просто необыкновенный сын! Его друзья, наверное, гордятся им.

Г-жа Карельски с любезной улыбкой поблагодарила ее за комплимент и сказала:

— Насколько я знаю, у Иоганна нету друзей.

Леди была чрезвычайно удивлена:

— У мальчика в таком возрасте нет друзей?

— Нет. Впрочем, можете сами спросить у него.

Англичанка повернулась к Иоганну, который изнывал от скуки, сидя рядом с каким-то молодым лордом, и спросила: