Леонид Сергеев - Вид с холма

Леонид Сергеев

Вид с холма

повести и рассказы

…Леонид Сергеев прозаик исключительно редкого дара, сочетающий в себе странное очарование жизни и тревожную трагичность бытия.

Проза Леонида Сергеева подкупает пристальным взглядом на окружающий мир, а также — удивительно органичной, доверительной и проникновенной интонацией. Его герои ведут себя естественно в самых парадоксальных ситуациях и вызывают чувство полного читательского доверия.

Когда я читаю Леонида Сергеева, я вспоминаю К. Паустовского. …Сергеев хорошо работает над словом, его проза отличается филигранностью стиля, романтизмом и иронией.

Есть писатели, которым веришь, которых хочется читать еще и еще. Таким писателем для меня был Юрий Казаков, таким писателем для меня есть ныне здравствующий Леонид Сергеев.

У Леонида Сергеева особый дар рассказчика. И истории-то обыденные, и случаются вроде сплошь и рядом, но в том и талант писателя, чтоб в простых вещах видеть незаурядное, в незамысловатых взаимоотношениях находить то зерно вечного, без которого жизнь теряет смысл и нарушается духовная связь поколений.

Леонид Сергеев — писатель с большой буквы. Его произведения заставляют не просто переосмысливают течение жизни, но и надеяться на лучшее.

Стилистика в «окраинной прозе» Леонида Сергеева имеет сходство с бунинскими текстами: та же насыщенность, та же смысловая многослойность. А его «воспоминания о детстве» своей акварельной лиричностью сродни легкому полету знаменитой набоковской бабочки.

Леонид Сергеев — один из лучших наших писателей конца 20-го — начала 21-го века. Читать его прозу — наслаждение, дружить с ним — честь!

Прекрасный ад

Они познакомились у табачного киоска.

— Мы курим одни и те же сигареты, — сказал Вадим женщине, которая стояла рядом. — Хороший повод познакомиться.

Высокая, с балетной осанкой, в облаке ароматных духов, она укладывала сигареты в сумку.

— Да, я заядлая курильщица. Все никак не могу бросить.

— Вы не очень спешите? Может, зайдем в сквер, покурим? — предложил Вадим, когда они отошли от киоска.

— Мне надо зайти туда, — она кивнула на театральные мастерские. — Если вы подождете, потом мы можем покурить.

— Так вы кинозвезда?

— Да, звезда, — она улыбнулась и состроила нарочито победоносную гримасу.

Вадим сразу отметил ее безупречный вкус: длинный черный плащ как нельзя лучше подчеркивал гладко зачесанные черные волосы и глубокие темные глаза. Она шла прямо, высоко подняв голову — во всем ее облике была какая-то монашеская строгость.

— Ну воображала-то вы точно. Вышагиваете как королева.

— А я и есть королева. В самом деле танцую королев в театре.

— В каком театре?

— В Большом.

— Ого! — удивился Вадим. — А я думал, вы монахиня.

— Хм, далеко не монахиня, — она поджала губы.

— Пригласите в театр посмотреть что-нибудь. Вы не поверите, но в вашем театре я был всего один раз. И то лет десять назад.

— Пожалуйста. Завтра «Лебединое озеро». Пропуск я оставлю на служебном подъезде. На имя Варшамовой. Это я.

— Спасибо. Обязательно приду, — Вадима охватило неясное волнение.

Они подошли к мастерским.

— Ну так вы подождете? — она остановилась и посмотрела ему прямо в глаза. — Я только примерю платье и вернусь. А хотите, пойдемте вместе, если это вам интересно.

— Конечно, интересно. Я занимаюсь живописью. Только удобно ли?

— Господи! Идемте! — она чуть не взяла его за руку.

— Как вас зовут? — спросил Вадим, когда они поднимались по лестнице.

— Тамара.

— А меня Вадим.

В мастерских она надела только что сшитое платье и пригласила Вадима к портнихам.

— Вам нравится? — она протанцевала среди мастериц и столов, заваленных тканями и кружевами.

Она сделала всего несколько легких свободных движений, но Вадим сразу понял, что перед ним незаурядная танцовщица. «Так и в живописи, — подумал он, — нужно увидеть всего несколько штрихов, два-три мазка, чтобы оценить художника».

— Отличное платье! — он вытянул руку с поднятым пальцем.

— Очень хорошо сидит, Тамарочка, — в один голос заговорили портнихи, а одна подошла и заколола еще какую-то оборку.

Выйдя из мастерских, они направились в сквер на улице Чехова. Было начало осени, на деревьях появлялись первые желтые листья, но дни стояли теплые и тихие — казалось, природа замерла в ожидании перемен. Они сели на скамью, закурили, и Тамара, повернувшись к Вадиму, с неподдельной прямотой спросила:

— Хотите, расскажу вам о себе? — и бросила на него испытующий взгляд.

— Конечно.

— Мне уже много лет. Вам сколько?

— Тридцать четыре.

— А мне немного больше… Так что мне иногда кажется, что я уже старая, что прожила длинную жизнь. А иногда кажусь себе девчонкой. Смешно, правда?.. Я закончила балетную школу и с восемнадцати лет в театре. Причем, когда меня отец привел в школу, меня нашли пластичной, но очень длинной. А я была переросток — мне было двенадцать лет. Взяли условно, и за год я всем доказала… Ну а потом работа, адская работа у станка, репетиции, пока ввели в основной состав… Я характерная танцовщица. Танцевала в кордебалете, в тройках, в двойках и, наконец, стала солисткой…

Она сидела неподвижная и прямая, с откинутыми назад плечами, словно жрица, и говорила просто, без всякого самолюбования.

— Вы, наверно, объездили весь мир?

— Нет, не весь, но побывала во многих странах… Я была замужем. Вышла замуж совсем девчонкой. Влюбилась в нашего балетмейстера, красивого, талантливого, как мне тогда казалось. Знаете, у каждой девчонки наступает момент, когда она влюбляется во взрослого мужчину. Ненадолго. У меня это затянулось… Повзрослев, я заметила, что муж не такой уж талантливый, а его красота просто недостаток мужчины. Он слишком привык нравиться женщинам. Потом он чересчур эстет, а я не терплю чрезмерной утонченности, искусственности. Чем больше в человеке заложено, тем он более прост… Наверное, когда-то муж любил меня, но за десять лет, которые мы прожили вместе, от нашей любви ничего не осталось. Было этакое однообразное унылое счастье. Наши отношения сами себя изжили, — на ее лице появилась гримаса давнишней горечи. — Наша любовь не перешла в дружбу, в необходимость друг другу… А вообще глупо ругать прошлое, его все равно не изменить.

«И откуда это желание выговориться? — подумал Вадим. — Похоже, все это наболело и сейчас вырвалось наружу. Большинство женщин хочет оставаться таинственными, загадочными, а эта совершенно не боится раскрываться. Видимо, она немало пережила, если такая искренняя».

— Сейчас я думаю, сколько людей, которые вообще не подходят друг другу, но живут по привычке, — с горячностью продолжала Тамара, — они ежедневно обедняют, а то и отравляют жизнь друг другу, но не расходятся ради детей, ради прошлого. Им не хватает сил изменить свою жизнь, они все надеются на что-то. По-моему, это глупо… Говорят, у меня плохой характер. Не знаю, наверное… Но я пришла к выводу, что брак не должен быть по любви и не должен быть по расчету… Он должен строиться на симпатии, уважении… А вы женаты?

Вадим покачал головой.

— Но были?

— Нет.

— Ну тогда я напрасно все это говорю. Вы все равно не поймете. А почему не были?

Вадим усмехнулся:

— Все откладываю на потом. Это очень сложно, найти себе пару.

— Да, это дело случая, — торопливо согласилась Тамара и повела в воздухе сигаретой, точно совершила неведомое священнодействие. — Но все-таки если мужчина до такого возраста не женат, он, извините, или бабник, или сам не знает, чего хочет.

Ее резкость и откровенность прямо-таки обезоружили Вадима.

— Я долго встречался с одной женщиной. Это был затянувшийся роман, ничем не наполняющие встречи. Наши отношения ни во что не перешли. Где-то мы упустили время, перегорели и все сошло на нет. Я ушел в работу, стали реже встречаться. Наверно, я не любил ее.

— С вами все ясно. Вы инертны, — в безобидной форме, с улыбкой произнесла Тамара, и Вадим смолк в ожидании жестокого предсказания, но неожиданно услышал:

— Конечно, с возрастом у людей повышенные требования. Особенно у творческих натур. Вы ведь художник? Но все-таки трудно поверить, что вы до сих пор не встретили замечательной женщины. Вы же интересный мужчина и наверняка нравитесь женщинам.

— Понимаете, я придумал идеальный образ, — оправдывался Вадим. — Взял что-то от всех знакомых женщин, выписал этакую заданную фигуру, настолько собирательную, что она уже стала нереальной, рассыпается на куски. Тем не менее я сжился с этим образом и мне трудно пойти на уступки.