Татьяна Москвина - Она что-то знала

Татьяна Москвина

Она что-то знала

…но света источник таинственно скрыт…

1a 2б 3в 4г 5д 6е 7ё 8ж 9з 10и 11й 12к

13л 14м 15н 16о 17п 18р 19с 20т 21у 22ф 23х 24ц

25ч 26ш 27щ 28ъ 29ы 30ь 31э 32ю 33я

Мой дорогой,

земля остыла, море ушло, солнце погасло, ветер утих – и мы с тобой разлучены. Между тем твоя оболочка часто встречается мне, и в её глазах я вижу всё ту же безотрадную пустыню, по которой упорно идёт презирающий сам себя верблюд. Что ж, теперь, когда мы несчастны, мы можем с тайной радостью мечтать о счастье. Оно, счастье, тихо копится в нас, откладываясь в душе лёгкими, нежными пластами, как жирок во время послеобеденного сна. И потом: счастливые и довольные, просыпаясь от солнца в объятиях друг друга – как мы были бы противны людям! И как мы, раздавленные колёсами судьбы, милы им сейчас!

Униженье – величайшая сила. Всё, что унижено, – будет торжествовать. У нас в России было время заметить неумолимость этого закона – но хватит ли мне моего, личного времени, чтоб достойно встретить грядущее торжество моей униженной души?

Ничего. Я подожду. Я открыла сегодня маленький кукольный театр. У меня есть целая корзинка забавных кукол, и я хочу разыграть с ними одну любопытную историю.

Мои куколки живые и умеют говорить. Они что-то знают обо мне, но никогда меня не видели.

Лилия, Марина, Роза, Алёна.

Пора, мои девочки. За работу…

Действие первое:

ЛИЛИЯ

Помилуй, сказала я однажды, охота тебе вмешиваться не в наше дело. Пусть мужчины себе дерутся и кричат о политике; женщины на войну не ходят… Глаза её засверкали. Стыдись, сказала она, разве женщины не имеют отечества?.. Я не признаю уничижения, к которому присуждают нас. Посмотри на M-me de Stael: Наполеон боролся с ней, как с неприятельскою силой… А Шарлотта Кордэ? а наша Марфа Посадница? а княгиня Дашкова? чем я ниже их? Я слушала с изумлением. Увы! К чему привели её необыкновенные качества и мужественная возвышенность ума? Правду сказал мой любимый писатель: Iln'est de bonheur que dans les voies communs – Счастье можно найти лишь на проторённых дорогах.

1a

Беда в том, что, как мне кажется, на свете уже давно вообще не осталось никаких секретов.

На приёме в ……ском дворце, затеянном после премьеры в ……ском театре, трое незнакомых между собой гостей вдруг заговорили о случившемся недавно самоубийстве поэтессы Лилии Серебринской.

Анна Кареткина, моложавая женщина тридцати трёх лет, излучавшая доброжелательную прохладу, которую так ценят любители мороженого, немного знала покойную, а потому отвергла предположение крупного, жаркого и несколько душного мужчины среднего возраста о том, что причиной ухода поэтессы из жизни явилось отсутствие личного счастья. Которое, что правда то правда, редко проживает в домах одиноких пожилых женщин.

– Лилия Ильинична никогда и не стремилась к личному счастью, – сказала Анна. – Она жила в обществе и для общества. Вы что, разве не читали её публицистику?

Крупный мужчина Артур, владелец процветающей радиостанции и сети музыкальных магазинов, в юности писал стихи, но никакой публицистики не читал с перестройки, чем неплохо сэкономил время. Однако он позволил себе усомниться в эффективности публицистики как заменителя женской жизни.

– Это другой случай, – терпеливо разъяснила Анна. – И кстати, у неё была довольно обширная женская жизнь, насколько я знаю. Всегда среди товарищей, всегда в борьбе… большой гостеприимный дом… в общем, находились любители. И потом, Лилия была интересная женщина. Конечно, без этой сладкой, кошачьей женственности, без этого искусственного кривлянья… Весёлая, энергичная, остроумная. Хорошие такие глаза – серо-голубые, ясные.

– Да, – подтвердил небрежно одетый старичок с толстым носом и седыми кое-как подстриженными кудрями (как потом оказалось – исторический романист Яков Фанардин). – Лиля была боец. А бойцов убивают.

Анна, раздумывавшая, осушать ли бокал дешёвого шампанского, каждый глоток которого вопил «Я– твоя изжога», или воздержаться, внимательно посмотрела на старичка. В его красных глазках светился недопитый ум.

– Вы думаете? – спросила Анна.

Мужчина Артур вкусно засмеялся. Он явился на приём без супруги и ждал от вечера чудес. Он их ждал всегда – и часто получал. Все психоаналитики мира, явившись изучать этого человека, ушли бы вскоре, посрамлённые и на фиг не нужные. У мужчины Артура не имелось в заводе ни подсознания, ни бессознания, ни комплексов, ни проблем. На дворе стояли его времена. В случае чего, виагра. Ему понравилась Анна – она не трепыхалась, бегая за пищей и людьми, но спокойно рассматривала очевидно чужой ей мир поддельно роскошного приёма. Маленького роста, аккуратная, в белой блузке. Такие сразу после идут в ванную. Без промедления, обязательного для больших и страстных женщин.

– Вы это что сказали, а! Просто как у Агаты Кристи – думали, самоубийство, а потом оказалось убийство. Даму пугаете, – сказал он Фанардину.

Старичок-то и затеял разговор. Он подошёл к Анне и Артуру, оглядел пространство и, вздохнув, произнёс: «„Мы во дворце, как самозванцы…» Права была Лиличка Серебринская, это она ещё десять лет назад написала…» Ну, и потекли речи-речушки, как оно бывает. Бог весть, кто правит разговором. Про самоубийство Серебринской знал даже мужчина Артур.

– Да кому нужно было убивать вашу поэтессу? Сейчас не как в девяностых, убивают только по делу.

– Ваше замечание справедливо, – согласилась Анна. – Но лишь для верхов нашего общества. Там действительно уже убивают, как вы выразились, «только по делу» – то есть из-за дележа огромных денег. Но внизу цивилизующий свет постепенно меркнет. Уменьшается и цена вопроса. Пожилую женщину вполне могут убить, например, из-за квартиры. Да вообще просто так могут убить.

– С квартирой чисто, – разъяснил Фанардин. – Квартира дочери. Дочь в Париже.

– Да, это у наших демократов уж обязательно – или дочь в Париже, или сын в Лондоне, – вставил мужчина Артур, удивив Анну некоторой игривостью ума. – Мои вот здесь, все четверо!

– Мои тоже здесь. Сын на Южном кладбище, а дочь – вон видите, за главным столом тусуется?

Высокая такая? Художник по костюмам, Ира Фанардина.

Наконец-то произошла идентификация. Якова Фанардина ещё помнили в городе, хотя он давно никуда не совался и тихо-интеллигентно пил в своём Комарове. Анна даже вполне отчётливо помнила его легкие, занимательные книжки, где она пропускала несносные описания военных действий ради крепко сколоченных любовных историй. Фанардин был писатель старой закваски и знал, что проза без женских образов – это не проза. Правда, все любовные истории Фанардина неумолимо заканчивались смертью героини – видимо, в жизни автора были обстоятельства, требовавшие подобной гиперкомпенсации.

Костюмы Иры Фанардиной сбили тему, и тень Лилии Серебринской обиженно удалилась – заговорили о спектакле. Спектакль, как осторожно сказал мужчина Артур, спавший из-за культурной жены во многих театрах страны и мира, был «современный», то есть абсолютно бессмысленный.

– Я удивлена, – объяснила Анна. – Издательский отдел театра попросил меня написать в буклет про Смутное время и царя Бориса. Я историк… Но в данном случае моя работа совершенно лишняя. То, что происходило на сцене, не имело никакого отношения к истории.

– К истории! – фыркнул романист. – Оно, то, что мы видели, вообще ни к чему отношения не имело. Вспомните хоть кровавых мальчиков. Я чуть не описался.

А нелишне заметить, что герои наши смотрели постановку оперы «Борис Годунов» М. П. Мусоргского, где несчастный царь, как вы помните, жалуется на муки нечистой совести. «И голова кружится, и мальчики кровавые в глазах...» — поёт он густым басом. Так вот, в финале спектакля, во время сцены смерти Бориса, сверху медленно опустилась громадная паукообразная конструкция и схватила царя металлическими лапами. Кровавые же мальчики в бархатных платьях появились в количестве двенадцати душ и образовали вокруг героя хоровод. Было от чего описаться.

– Так что вы хотите! – вздохнула Анна. – Это сейчас везде всё такое. Вы что, желали бы Кремлёвские палаты в натуральную величину, Годунова в соболях?

– Я бы согласился, – сказал Фанардин. – Я, может, завтра умру и никогда больше в оперу не попаду. Так мне, конечно, лучше бы по старинке, вот как вы говорите – Кремль, и чтоб в соболях, и чтоб задники писаные, и кубки из сусального золота, и бутафорские перстни на руках, и шаляпинский бас…

– И Самозванец на коне, и конь чтоб кучу наложил, – захохотал Артур. Профессия Анны его несколько отпугнула. Нет, он хорошо знал, что даже у запредельно учёных женщин это самое не на лбу, но не любил много разговаривать до. После – пожалуйста. А учёные дамы любят говорить до. Сами знают, что теряют таким образом три четверти возможных клиентов, но ничего не могут с собой поделать. «Мы поедем на Лидо, только после, а не до», – запрыгал в голове Артура дурацкий стишок.