Анатолий Алексин - «Окей!»

Анатолий Алексин

«О'кей!»

Медсестра, которая принесла новорожденного Зяму в палату к Берте Ароновне, убежденно произнесла:

– Он – красавец!

Так она называла всех новорожденных мужского пола. А женский пол был представлен исключительно красавицами. Но догадываться об этом Берта Ароновна не хотела.

Медсестра принялась заигрывать с Зямой: подмигивать ему, кокетливо с ним ворковать. «Моего сына погубят женщины!» – решила Берта Ароновна. И эту тревогу пронесла через всю свою жизнь.

Прежде она внушала себе, что женщины непременно погубят ее мужа. А потому держала его не на коротком, а на кратчайшем поводке. С таких поводков срываются… Поэтому она придумала целую систему профилактический действий. К примеру, Берта Ароновна лишила супруга не то что яркости, а вовсе какой-либо окраски – внешней и внутренней. Чтобы не бросался в глаза! Имя Натаниел в глаза не могло бросаться, но в уши могло. Укоротив его ровно наполовину, Берта Ароновна стала называть мужа – Ниел. Он не ел, не пил и вообще ничего не предпринимал без соизволения Берты Ароновны. За собой же – для упрочения авторитета! – она сохранила издалека привезенные имя и отчество, хотя не только супруг ее, но и все кругом звались по именам.

Берта Ароновна так запугала мужа женской опасностью, что он при столкновении с противоположным полом устремлялся в противоположном от него направлении. Если же все-таки доводилось столкнуться, у Ниела от растерянности опускались руки, глаза и все остальное. Одним словом, от женщин он держался подальше. А для близости ему нужна была только Берта Ароновна. Это оказывалось спокойней и не имело последствий.

Другой поводок был уготован Зяме. Итого, поводков было два, поскольку и рук у Берты Ароновны было лишь две. Хотелось бы держать на цепи и женщин представлявших угрозу. Но это оставалось мечтой.

Таким образом, полностью оградить Ниела и Зяму от опасности она не сумела. Но старалась, чтобы на пути им попадались женщины неприметные, а чтобы привлекательные к общению не привлекались.

Она была из тех матерей, которые оставляют взрослых сыновей при себе. Для этого сыновья должны осознать, что, во-первых, все остальные женщины их не достойны, а, во-вторых, что супружеские узы – это вериги. Зяма все это уяснил в раннем возрасте. Берта Ароновна оповещала об ужасающем количестве семейных драм и разводов. А раз все кругом разводились, сходиться Зяме ни с кем не следовало.

Подобно папе Ниелу, Зяма жил без успехов и неуспехов, без потрясений и даже еле-еле заметных событий. Его и самого никто как бы не замечал, что, по мнению Берты Ароновны, являлось самой выгодной позицией в бушующем мире. Не говоря уж о мире страстей. Сын тоже не бросался ни в глаза, ни в уши… ни в менее доступные органы.

Пока вдруг не случилось такое, что до основания сотрясло Берту Ароновну (к счастью, со знаком плюс!). Один из двух ее поводков предельно напрягся, будто стал металлическим. Ибо на Зяму принялись взирать буквально во все глаза, а навстречу его тихому голосу сразу распахнулись все уши. Главным образом это происходило с невестами, внезапно обнаружившими в нем жениха. Что стало тому причиной?

Оказалось, что за океаном, в непосредственной близости от статуи Свободы, проживала тетя Берты Ароновны, которая возлюбила свободу и независимость до такой степени, что когда-то, очень давно, дала непримиримый обет безбрачия. С младых лет тетя люто возненавидела тех своих родственниц, чьей руки кто-нибудь домогался. Однажды тетя произнесла историческую фразу про тех своих «однополчанок» (имея в виду общий пол!), к рукам которых тянулись мужские руки:

– Вскоре каждая из них протянет руку в мою сторону… За подаянием!

Вероятно, ненависть к покорительницам была у Берты Ароновны генетической.

В тете сублимировалась, а проще говоря, сбереглась мощная неиспользованная энергия. И всю ее тетя устремила на удовлетворение своих финансовых потребностей. От удовлетворения иных потребностей отказавшись…

Своим союзницам по независимости и безбрачию тетя благоволила. С теми же, кои по женской линии благоденствовали, она вообще не здоровалась.

Так как считалось, что Берта Ароновна на семейной ниве весьма успешна, тетя наследством ее обошла. А все завещала единственному своему родственнику по мужской линии – двоюродному внуку Зяме… Который, кроме того, подчиняясь наущению мамы, регулярно отправлял письма тете, приходившейся ему двоюродной бабушкой. На русском языке, который бабушка не забыла, Зяма уверял, что любит ее (хоть ни разу не видел!) и что нежно ее целует. Подобных слов она от мужчин не слыхала.

– Кто тебе с утра до вечерам повторял: «Пиши бабушке»?

Причины всех семейных удач Берта Ароновна неукоснительно приписывала себе. В неудачах же были виноваты все остальные. В таких случаях оказывалось, что она «с утра до вечера предупреждала»… Выходит, бездействовала она только в ночную пору. Если хоть в чем-то не внимали ее советам, наваливались беда за бедой. А если указаниям ее следовали беспрекословно, наваливались одни сюрпризы. К примеру, выяснилось, что нью-йоркская тетя скопила не только много энергии, но три с лишним миллиона долларов. Сперва конкретная сумма тель-авивским соседям была неизвестна, но миллионером Зяму стали именовать сразу.

– Хотела бы я оказаться на ее месте! – мечтательно и отстраненно произнесла Берта Ароновна.

– Но она же… скончалась, – чуть слышно напомнил муж. – Поэтому быть на ее месте…

– Я имею в виду прежнюю пору! Прожить на Манхэттене, на Бродвее, а не на улице Алемби…

– Но тогда бы не было Зямы, – немного погромче предположил Ниел. – А если бы его не было? Ты себе представляешь!.. – Похоже, он начинал ощущать себя папой миллионера.

– Можно подумать, что я не обошлась бы без твоей помощи! Это смешно.

Иногда Берта Ароновна произносила фразы хоть и уверенные, но лишенные конкретного смысла.

– Это единственное, чего бы ты без меня не смогла достичь. – Ниел все уверенней устремлялся на волю. – И тете некому было бы завещать свои миллионы.

– Никакие миллионы не стоят волоска с головы моего мальчика! – провозгласила Берта Ароновна еще один лозунг, лишенный конкретного смысла. Вообще, сотрясшись вначале, она затем пришла в обычную норму – и ей стало казаться, что три с половиной миллиона не такие уж деньги для ее сына. Тетя вроде даже была виновата, что не оказалась богаче. К тому же, американский налог на наследство показался Берте Ароновне бесцеремонным и алчным. Однако вряд ли, конечно, она придавала одному волоску – даже с Зяминой головы! – большее значение, чем тетиному наследству. Но наследство-то было фактически у Зямы в руках – и потому можно было провозглашать что угодно!

– В Нью-Йорк ты поедешь один. Потому что тебе одному принадлежит все наследство, – объявила Берта Ароновна. – Меня в завещании нет – и мне незачем появляться. Мозолить глаза!

Мозолить глаза было, как считала Берта Ароновна, еще опасней, чем в них бросаться.

– Но Зяма не владеет английским языком, – напомнил окончательно расхрабрившийся муж.

– Он не владеет языком, но владеет тремя миллионами!

Фраза тоже была напыщенной, но не вписывалась в суть диалога. За собой Берта Ароновна не признавала сбоев и оговорок. А если изредка и отступала, то на прочные, заранее подготовленные позиции.

– Ты полагаешь, я не подумала о переводчике? Это смешно!

На самом деле она забыла.

– Или о переводчице… – проявлял застоявшуюся инициативность Ниел. – У нас на первом этаже живет Рива.

– Это смешно! – Берта Ароновна часто вспоминала о смехе, вовсе не собираясь смеяться. – Ты, стало быть, додумался… А я – нет?!

Монополия на озарение и бесспорные мысли принадлежала исключительно ей.

– Я с утра до вечера говорила, что надо изучать английский язык, – обратилась она к Зяме. – А ты изучал французский… Зачем? Ты ждал наследство из Франции?

– Из Америки я тоже не ждал.

Это была правда. Но правду о том, что про английский мама ни разу не заикалась, Зяма произнести не посмел.

Кандидатура же Ривы на роль переводчицы являлась по всем параметрам идеальной: она была вызывающе некрасива. И это выглядело благородным с ее стороны. Нелюбимых женщин Берта Ароновна очень любила.

– Она умница! – восклицала Зямина мама. Женский ум, по ее мнению, магнетическими свойствами не обладал. – И заклинаю: не проявляй, пожалуйста, самостоятельности. Она же – юрист… Ничего без нее не подписывай!

Зяма давно уяснил, что не проявлять самостоятельности гораздо удобней, чем ее проявлять.

Встреча в аэропорту имени Кеннеди превзошла все Ривины ожидания. Вялотекущий по жизни Зяма ничего особенного и не ожидал. Их встретили адвокат покойной тети и двоюродной бабушки, а также его жена. Оба как бы прикрывали грудь букетами по-американски неохватной величины. У американцев все неохватно: автомобили, ресторанные порции и букеты.