Александр Муленко - Возвращение Панды

Александр Муленко

ВОЗВРАЩЕНИЕ ПАНДЫ

Шняга первая

Город на костях

Здесь будет город заложён

Назло надменному соседу!

Есть в каждом городе место, где был заложен первый камень, срублена первая клеть или сказаны исторические слова, упомянутые выше. И по сей день иной царь или президент нет-нет да и намажет на кирпич раствор, и останется в истории, если не зодчим, то миротворцем наверное. Рукоплещут современники; средства массовой информации наперебой отображают произошедшее. А через много-много лет потомки достают из архива потёртые снимки и оживают геройские лица наших пращуров.

Но случается и обратное. Исторические места перекапывают, следы вчерашних деяний тщательно прячут, журналисты протирают очки — они близоруки, и шёпотом рассказывают очевидцы, стараясь не попадаться на глаза тем, кто думает иначе…

Зима в наших краях суровая. Западный ветер пуржит, и горе тому, кто по злой воле или недоразумению решится в степи двигаться или жить. Уснёт уставший, и только весною найдут собаки оттаявший труп и поднимут вой.

Шесть тысяч человек военных строителей, не годных к строевой службе в далёком уже 1942 году, разбили бивак в оренбургской степи. Дети солнечного Узбекистана не попали на фронт. С хроническими заболеваниями хромые и полузрячие калеки начинали строить металлургический комбинат: укладывали рельсы, срезали горы, готовили полигон для строительно-монтажных работ. Русский язык им был не знаком, тёплые вещи достались не многим, продовольствие не везли… Окрёстные села пустовали — война парализовала хозяйство. Завьюжило, и стройка встала…

А весною Сталин поинтересовался, как идёт в степи строительство нового оборонного предприятия, легированные марганцем стали становятся вязкими к снарядам врага. И помчались его «подмогалы» искать гарнизон, пропавший без вести в глубоком тылу. Шесть тысяч законопослушных граждан — солдат Отчизны были преданы «отцами», они вымерли на посту в ту далёкую зиму.

На костях он стоит — Новотроицк, а ночами, когда перекатываются снега и становиться особенно зябко, вы только прислушайтесь к ветру, как истошно рыдает природа — это души мёртвых поют. Они упрекают сильных мира сего в измене и немилосердии.

Весенняя слякоть нарушила все планы производства работ. Не спали вербованные на строительство города, переселенцы. Неземные ужасы тупили их волю, и парализованные от страха люди ругались матерно и пили шадым… Чтобы их как-то отвлечь от ночных кошмаров, места захоронения усопших обнесли колючей проволокой — отныне военнопленные немцы поддержали многоголосый хор. Ветра дорывали мундиры невольников, озноб колотил и вколачивал их с головою в грунтовые воды России.

— Это стонут враги, — утешали политики.

И успокаивались строители… И гордились страной, победившей фашизм.

Седой учитель в бурсе ведёт урок:

— Война унесла миллионы жизней. С кем была война, осужденный Корзинкин?

— С немцами? — неуверенно вопрошает ученик.

— Да, с немцами! — утверждает историк. — А кто был главным у наших, у русских?..

— Может быть, Жуков? — припоминает чела.

— Есть такой военноначальник, — утверждает учитель, — А кто же в таком случае был Сталин?

— Сталин? — задумывается ученик и отвечает ему: — Сталин был президентом России.

— А Гитлер был президентом Германии? — весело смеётся гуру.

— Не знаю, учитель.

Пленные немцы вымирали дольше. Их били прикладами, травили собаками, кидали в них камни и хоронили на пустыре. Металлические прутья со свастикой долго ржавели под русским небом. Бурьян обволакивал могилы, и ни в радуницу, ни в троицу никто не поминал усопших. Только непослушная детвора изредка навещала это место, нефальсифицированная история страшила, и, покидая немецкие могилки, каждый взрослел и задумывался о войне и о расплате… О жизни в неволе…

Спустя тридцать лет эту часть кладбища по решению городских властей перемололи тракторами. Беспокойные вороны кричали миру о страшной неправде. Чёрное облако распушилось над степью, и долго оседал птичий пух на репейники и на полынь… На расколотую зноем землю… Когда последний солдатский крест ушёл на переплавку, стоны мёртвых опять стали пугать население города и сеять сомнение в души живущих. К Админу Творцу долетали они, но прощал Господь Бог палачей и оставлял без движения жалобы павших…

А за колючую проволоку, чтобы не было пусто, собрали душегубов, воров и мошенников. Всю тяжёлую и грязную работу отныне выполняли они. Собачий лай и крики командиров убили нервы памяти. Затянулись траншеи, поседели курганы, поросли ковылём. Канули в лету упрямые факты.

Фашисты пытали скелет. Он прозрел и сознался во всех грехах, он оговорил друзей и близких. Но спустя много лет его всё-таки простили и клонировали. И живёт сегодня образцово-выращенная душа в цивилизованном мире, не зная мук.

Но иное у нас — кричащие кости охрипли, сорвали голос. Мятеж захороненных масс был подавлен. Однако случается: «вскипишится» зона, и летят под ноги палачам отрубленные пальцы, битое стекло со звоном рассыпается по асфальту, трещат металлические засовы. В конвульсиях сворачиваются больные, и кровью пенятся губы упавших. Внуки Железного Феликса бьют людей руками и ногами, да так размашисто, что папаха иной раз летит у них с головы и катится по плацу… Таковы традиции русской охранки, и нет слаще чувства, чем «чувство выполненного долга» перед страной.

Шняга вторая

Отрицалово волк

«Отрицалово — отрицательно настроенные осужденные, которые с точки зрения администрации ИУ мешают её работе, отрицательно влияют на других осужденных. В отрицалово попадают не только блатные, но и все неугодные администрации (например, те, кто обращается с жалобами на администрацию, отказывается выполнять «левую» работу на сотрудников и т. п.)»

Однажды ночью в город приехал зверинец. Запылённые вагончики расположились на самой его окраине с наветренной стороны от жилого массива, чтобы едкий запах кормов и экскрементов не тревожил обоняние горожан. Наглухо завинченные клетки стояли полукругом — загадочные для зрителей. На каждой из них были нарисованы питомцы, живущие внутри: полосатые зебры, жующие траву, олени и барсы. В этой незатейливой рекламе они выглядели сильными, а в действительности: списанные из большого зоопарка, звери влачили несчастное существование. Голод не тётка, выручка не ахти. Рассчитаться бы с рабочими, заправиться и дальше — в путь. Вот и весь доход бродячего артиста. Животные рычали и злились, метались из угла в угол — скрипели клетки.

Солнце к полудню согрело землю. Кружились листья, и дул щекотливый ветерок. Осень стояла ласковая, как лето, она бескорыстно дарила людям последнее тепло, и вездесущие мальчишки, сующие свой нос в каждую щель, словно разведчики, искали брешь в этой Бастилии. Они сверлили гвоздями дырки в стенах зверинца, надеясь бесплатно увидеть животных, и, протирая на коленках штаны, словно разведчики, ползали за карданами, осторожно заглядывая из-под колёс в центр таинственного круга. Дежурные рабочие их ловили, журили немного и выпроваживали вон, пугая метёлками. Озорники же разбегались кто куда, дразнили взрослых и показывали издалека им носы и рожки; а, собравшись вместе, дети, захлёбываясь от восторга, рассказывали друг другу, кто что увидел и что услышал. Как тяжело плюхнулся в клетке медведь или фыркнула в загоне зебра, как пережёвывал траву огромный верблюд и клокотал орлан. Рабочие же возвращались назад: марафетили рисунки, смахивали дорожную пыль со стен и охорашивали лагерь.

Маленькая Таня боялась подойти слишком близко: а вдруг выскочит серый волк и съест её. Она ещё верила в сказки. Да и мама категорически запретила девочке одной приближаться к зверинцу.

— Вот получу деньги, — объяснил ей дедушка Вася, — и мы с тобою обязательно сходим посмотреть на диковинных зверей и птиц. А так, как это делают мальчишки — зайцем, так делать нельзя. Это не честно и опасно.

Поэтому Таня не шалила и стояла послушная у входа в зверинец, заглядывая в глаза рабочим, суетившимся возле клеток.

— Приходи, девочка, в субботу, — сказал ей парень-маляр, — для детей билеты недорогие, почти бесплатные.

Вечером она рассказывала уставшим родителям байки из жизни животных и была паинькой. Правда ночью долго не могла уснуть, но делала вид, что спит, закрывая глазки, когда кто-нибудь из близких подходил послушать, почему она так неровно дышит.

В субботу Таня проснулась сама. Она без напоминания умылась и на удивление всем стала молча кушать овсяную кашу. Девочка не любила её — невкусную, но сегодня она хитрила: часто облизывала ложку и даже попросила у мамы добавки: