Василий Дворцов - Каиново колено Страница 16

А еще была Таганка. Она была только три раза, но из трех один — «Гамлет». С ним.

Странно, но когда Сергей самыми возможно медленными шажочками покидал зал, то в черепе, как муха в пустой комнате, кружилась, зло обивая стены, только одна глупая мысль: «Такая жара. Жара. Как они, под софитами, в своих вязаных свитерах и платьях»? Янки и боши чванливо сверяли впечатления и часы. Русская публика молчала. Ее много оставалось ждать у театра, а он все теми же малюсенькими шажочками пошел вниз по косогору в сторону набережной. Что тут было не так? То есть, да, здесь все было не так, на то она и «Таганка», но дело вовсе не во внешних эффектах. Что-то ослепило и оглушило, лишив восприятие логики его, Сергея, человека вполне профессионального. Не лох же с улицы, на самом-то деле. Но тогда из-за чего он сразу потерял контроль над собой? От чего?.. Постоял на углу под желтым-желтым фонарем у желтого же от этого фонаря двухэтажного дома. Железный фонарный столб громко зудел своей неоновой лампой. Ослепленная ударами о рифленое стекло, большая мохнатая бабочка бешеными кругами опускалась вниз, продолжая колотиться о шершавую серебрянку трубы. Откуда она здесь? Почему именно об этот столб? Вокруг их столько… Вообще, как это у Булгакова Маргарита на метле летала? Над старыми московскими улицами столько проводов понавешено. Поэтому и Карлсон у нас не выжил бы.

Он вернулся и издалека увидел, как из дверей выскользнула Алла Демидова. Почти сразу появились и исчезли Славина и Шаповалова. Поклонники и поклонницы под наблюдением толстенного милиционера вели себя смирно. Сергей пошел на перехват: если и удастся встретить, то теперь только у «Гробиков». Что же все-таки не так? Нет, песни не мешали. То есть, не перетягивали на себя, чего он боялся больше всего. Они-то как раз были совершенно внутри организованного Любимовым действия. Секрет лежал вообще не в играх с шекспировским текстом. Сергей достаточно знал почти все роли, достаточно, чтобы не сбиться. Наизусть… Ладно, вот для сравнения, как всегда, игра Смоктуновского. Гамлет в фильме — умница, сверх умница, с двойным дном латентной паранойи. Все время прислушивается. Внешним ухом и внутренним. И играет — то есть живет! — на равновесии звуков этого, общедоступного мира и того, слышимого только им. В нем нет телесной страсти. Нет соблазнов похоти и честолюбия. Нет этой вот, сочащейся и парящей сквозь свитер жары. Для Смоктуновского «быть или не быть?» равно «есть ли Бог, который отомстит, или придется мстить самому? И, если все-таки есть, буду ли отвечать за это там?» И справедливо ли отвечать, если сомневаешься? Вопросы, от которых воспаляется не тело, не душа, а один только головной мозг… Стоп. Вот. Вот оно! Здесь, в любимовском чтении играл не Высоцкий. Играл занавес, непредсказуемо реагируя на каждую ситуацию. А Гамлет, его Гамлет, он знал, все знал заранее. «Быть иль не быть» для него совершенно проходной момент. Он не мучался собственным духом, его мучил дух отца. Отец — вестник смерти. Гамлет Высоцкого знал свой финал от начала, и от этого страдал не умом, не двоящимся в нравственном зазеркалье сознанием, а мучался — до пота, до разрывающегося сердца! — и протестовал против этого финала всей своей хотящей жить, гореть и потеть под свитером плотью. Его принц рефлексировал именно только плотью — занавесом духа:

О, тяжкий груз из мяса и костей,Когда бы мог исчезнуть, испариться,Каким ничтожным, плоским и тупымМне кажется весь свет в твоих стремленьях…

Здесь разгадка любимовской неправды о Гамлете! Это не Шекспир в принципе, это слишком примитивно для Шекспира: «Да, все вокруг подлецы, и все вокруг так несправедливо, и нужно только заставить себя ответить миру тем же». Но именно от этой режиссерской неправды спектакль настолько гармоничен: Высоцкий же никогда и нигде не перевоплощался. Он везде оставался Высоцким. Во всех ролях он был только собой. Сильным, плотным. Плотяным. И именно под этот его природный, его утробный бунт смертной крови против осознания приближающегося гробового финала, была так удачно исковеркана первооснова, первоидея драматурга. И как же это получилось хорошо!

Веселая компания задержалась на пороге, докуривали: Высоцкий, Шаповалов, Смехов и Бортник. Потолкались, вошли в кафе. Что можно сказать героям? И кому можно что-то сказать героям?.. У него-то завтра с утра «Красная Шапочка» на выезде…

«Возглавить всенародное предсъездовское соревнование, направлять трудовую и политическую активность советских людей на решение конкретных задач хозяйственного и культурного строительства, — говорится в постановлении ЦК КПСС „О социалистическом соревновании за достойную встречу XXVI съезда КПСС“, — первоочередная обязанность всех партийных, советских и хозяйственных органов, профсоюзных и комсомольских организаций».

«Десятый пленум ЦК профсоюза работников культуры рассмотрел вопрос о задачах комитетов профсоюза работников культуры СССР по выполнению решений июньского Пленума ЦК КПСС, указаний, изложенных в докладе Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Л. И. Брежнева на Пленуме и постановлении ЦК КПСС „О социалистическом соревновании за достойную встречу XXVI съезда КПСС“. Главное внимание соревнующихся сосредоточивается на достижении практических результатов по выполнению государственных планов и социалистических обязательств, создании значительных произведений театрального, музыкального и изобразительного искусства, улучшения театрально-концертного обслуживания населения, массовой политической и культурно-просветительной работы клубов, библиотек, музеев, парков, приведения в порядок всех учреждений культуры и искусства.

По театрам союзных республик социалистическое соревнование предусматривает выполнение планов по всем показателям…»

Трр-рык!«…Осторожно, двери закрываются. Следующая станция „Кутузовский проспект“.» На следующей и выходим. Ну, и что? Что вы там для нас запланировали, товарищ председатель ЦК профсоюза работников культуры Пашков М.?«…будет также подготовлен на сцене ГАБТа концерт „Молодежь Большого театра — навстречу XXVI съезда КПСС“, проведен вечер — творческий рапорт коллектива ГАБТа под названием „Москвичам — победителям в социалистическом соревновании в честь XXVI съезда КПСС“…» Спасибо. Журнал «Театр» полугодовалой давности с задумчивой Алисой Фрейндлих Сергей оставил на сидении. На фиг. Как нашел, так и потерял. Пусть читают другие пассажиры подземного транспорта. Им тоже будет полезно. Про соревнование. Хорошо, что мы самая читающая страна. Читающая все подряд. Обо всем подряд. И хорошо, что не все понимающая.

Шагнув на открытый перрон, поднимаешься из первого вагона по истоптанной лестнице в стеклянную будку послевоенной постройки, и за ее дверьми разом растворяешься в протяжный свистящий и шипящий шум Кутузовского проспекта. Широченная правительственная магистраль круглые сутки не знает продыха, и между ее монументальных архитектурных прославлений великому вождю и отцу счастливых народов в восемь рядов беспрерывно, шурша и ревя, сверкая или брызгаясь, годами не прерывается ток автомобилей. Интенсивней утром и вечером, чуть свободней в полдень, разгульней ночью… Меняются марки, формы кузовов, меняются цифры на транспарантах и поздравлениях с новым годом или годовщиной. Иногда с упредительным ревом сирен и метаниями мигалок расчищается центральная часть, по которой торпедами проносятся черные членовозы с разночинной охраной… От Новоарбатского моста до Триумфальной арки, и далее до Голицына, пульс Москвы определяется именно здесь. Размеренный трудовой пульс столичного мегаполиса. Очень далекий от проблем искателей удачи.

Выйдя на правую сторону, пройдешь мимо идиотского по своей невписываемости в окружающий ансамбль стеклянного кругляка панорамы Бородинской битвы, и еще раз повернув направо, оказываешься в более-менее демократичном районе. Дождик недавно кончился, в лужицах плавают сбитые, еще совершенно зеленые кленовые листья, грязные клочья тополиного пуха и, почему-то, большое количество прокомпостированных троллейбусных талонов. На минуту прорезавшееся в тучах низкое солнце парными лучами делит стену виднеющейся издали многоэтажки на розовый с золотыми окошками верх и сиреневый, с синими, низ. По этажам четко семь на семь. Но это там, а здесь, во дворе, уже просто сумрачно. У пивного окошечка пара амнистированных, банковавших в окружении блатнящихся пацанов, задумчиво осмотрела Сергея, но повода зацепить не нашла. Ну и душок от них. Ладно. Залпом осушил баночку из-под майонеза с разбавленным «Жигулевским». Главное, не сбиться с курса. Он, конечно, сегодня немного перебрал. Но кому какое дело? Родной подъезд, шесть ступеней вниз, два оборота ключа. Соседи глухонемые, это чрезвычайно удобно на подселении. Все. Спать.