Джойс Оутс - Блондинка. том I Страница 17

И его Принцесса.

Куда бы ты ни направилась, я тоже буду там. Но в школе это не всегда получалось.

Обитателями бунгало на Хайленд-авеню были преимущественно люди взрослые. Исключение составляла лишь кудрявая малышка Норма Джин, и все соседи ее очень любили. («Хотя, конечно, не слишком тут подходящая атмосфера для детей, иногда такие типы ошиваются», — сказала как-то Глэдис одна из соседок. — «Как это понять, «типы»? — несколько раздраженно осведомилась Глэдис. — Все мы работаем на Студии». — «Именно это я и хотела сказать, — рассмеялась женщина, — все мы работаем на Студии».) Но в школе были дети.

Я так их боялась! Особенно волевых ребят. Чтоб одержать над ними верх, надо было действовать быстро. Второго шанса могло и не быть. Без братьев и сестер ты совершенно одинока. Ты здесь совсем чужая. Наверное, я страшно старалась им понравиться, так мне теперь кажется. А они придумали мне прозвища: Пучеглазая и Пьяница. Почему — так никогда и не узнала.

Глэдис говорила друзьям, что «удручена жалким образованием», которое получает в школе дочь. Но за те одиннадцать месяцев, что проучилась в начальной школе Хайленда Норма Джин, мать побывала там лишь однажды. Да и то только потому, что ее вызвали.

Темный Принц не показывался там ни разу.

Даже в мечтах наяву, даже с крепко зажмуренными глазами, Норме Джин никак не удавалось увидеть его. Он ждал ее в других мечтах, в кино; и то была маленькая тайная ее радость.

— А у меня есть на твой счет кое-какие планы, Норма Джин. И это касается нас Обеих.

Маленькое белое пианино было так красиво, что Норма Джин не сводила с него завороженных глаз, робко гладила кончиками пальцев полированную поверхность. О, неужели это для нее?

— Будешь брать уроки музыки. Я всегда этого хотела.

Гостиная в трехкомнатном бунгало Глэдис была совсем крохотная и забита мебелью, но место для пианино все же нашлось. Раньше инструмент принадлежал самому Фредерику Марчу, часто хвасталась знакомым Глэдис.

Знаменитый мистер Марч, сделавший себе имя в немых фильмах, работал на Студии по контракту. Он «подружился» с Глэдис в студийном кафе; и он продал ей пианино «просто по смешной цене», в качестве чуть ли не одолжения, зная, что денег у нее немного. По другой версии, которую любила излагать Глэдис, когда ее спрашивали, как это ей удалось приобрести столь необыкновенное пианино, мистер Марч просто подарил ей инструмент, «в знак уважения». (Глэдис водила Норму Джин на фильм с Фредериком Марчем «Я люблю тебя, честно!», где играла также Кэрол Ломбард. Водила во все тот же «Египетский театр» Граумана. Мать и дочь смотрели эту картину раза три. «О, твой отец ревновал бы, если б узнал», — таинственно говорила при этом Глэдис.) Поскольку нанять профессионального преподавателя для Нормы Джин она не могла, пришлось договориться с соседом, тоже обитателем бунгало. Время от времени Норма Джин могла приходить к нему и брать уроки. То был англичанин по фамилии Пирс, работавший дублером нескольких ведущих актеров, в том числе Чарлза Бойера и Кларка Гейбла. Среднего роста мужчина, довольно красивый, с тонкими усиками. И однако никакой теплоты от него не исходило — не было «шарма». Норма Джин старалась угодить ему, дома занималась с усердием; ей нравилось играть на «волшебном пианино», когда она была одна. Но, слыша ее игру, мистер Пирс лишь вздыхал и корчил гримасы, и она начинала нервничать. И быстро обрела скверную привычку повторять ноты.

— Моя дорогая, зачем же так молотить по клавишам?.. — насмешливо и с легким акцентом, глотая слоги, говорил мистер Пирс. — Достаточно того, что вы, американцы, совершенно изуродовали английский язык.

Глэдис, которая в свое время немножко «насобачилась» играть на пианино, пыталась заниматься с Нормой Джин, но эти уроки носили еще более нервный и напряженный характер, чем у мистера Пирса. Потеряв терпение, Глэдис принималась орать на дочь:

— Неужели не слышишь, что берешь совсем не ту ноту? Неужели не чувствуешь разницы? Бемоль, диез? Ты что, напрочь лишена музыкального слуха? Или просто глухая?

И тем не менее уроки игры на пианино спорадически продолжались. Кроме того, время от времени Норма Джин брала у одной из приятельниц Глэдис уроки пения. Она обитала в тех же краях, в бунгало на Хайленд-авеню, и тоже работала на Студии, в музотделе. Мисс Флинн, так ее звали, часто говорила Глэдис:

— У вас совершенно замечательная малышка, милая, искренняя. Очень старается. Куда больше, чем некоторые молодые певцы, что работают у нас по контракту. Но пока что, — тут Джесс Флинн начинала говорить совсем тихо, так, что Глэдис едва слышала, — голоса у нее нет, совсем.

На что Глэдис отвечала:

— Ничего, будет!

Вот чем мы занимались, вместо того чтобы ходить в церковь. Вот каким богам поклонялись.

По воскресеньям, когда у Глэдис находились деньги на бензин (или же мужчина, который мог дать ей денег), они с Нормой Джин ездили смотреть особняки звезд. В Беверли-Хиллз, Бель-Эр, Лос-Фелиз и Голливуд-Хиллз. Всю весну, лето и часть засушливой осени 1934-го Глэдис с гордостью поясняла меццо-сопрано: дом-дворец Мэри Пикфорд, роскошный особняк Дугласа Фэрбенкса, великолепные владения Тома Микса и Теды Бара.

— Бара подцепила мультимиллионера, бизнесмена, вышла за него замуж и ушла из кино. Очень умно поступила.

Норма Джин смотрела во все глаза. Ну и огромные же дома! Действительно, прямо дворцы или замки, что она видела на картинках в сказках. Не было на свете людей счастливее матери и дочери, разъезжавших по этим сверкающим великолепием улицам. В такие моменты Норма Джин не раздражала маму заиканием, она вообще не раскрывала рта, говорила только Глэдис.

— А вот дом Барбары Ла Марр, ну, из фильма «Слишком красивая девушка». (Звучит как шутка, правда, дорогая? Ведь слишком красивой быть нельзя. Как и слишком богатой.) Дом У. К. Филдса. А вот это бывший дом Греты Гарбо — прелестный, правда, но мог бы быть и побольше. А вон там, видишь, вон за теми воротами, особняк в испанском стиле, там живет несравненная Глория Свенсон. А это дом Нормы Талмидж, «нашей» Нормы.

И Глэдис останавливала машину, чтобы вместе с дочкой вдоволь полюбоваться элегантным особняком из серого камня, в котором проживала в Лос-Фелиз Норма Талмидж вместе со своим мужем-продюсером. Вход в него охраняли целых восемь великолепных гранитных львов — точь-в-точь как с эмблемы «Метро-Голдвин-Майер»! Норма Джин смотрела и смотрела. И трава на лужайках тут была такая зеленая и сочная! Если Лос-Анджелес действительно был городом из песка, это никак не сказывалось здесь, в Беверли-Хиллз, Бель-Эр, Лос-Фелиз или же Голливуд-Хиллз. Дождей не выпадало уже несколько недель, трава повсюду была выжжена солнцем, лежала поникшая, мертвая, сухая, но в этих сказочных местах лужайки всегда были зеленые. А розовые и пурпурные бугенвиллеи — вечно в цвету. И еще там росли деревья совершенно необыкновенной формы — таких Норма Джин не видела больше нигде — итальянские кипарисы, кажется, так называла их Глэдис. И пальмы здесь были совсем другие, мощные, высокие, выше крыши. Совсем не то что растущие повсюду растрепанные хилые пальмочки.

— А это бывший дом Бестера Китона. А вон там — Хелен Чандлер. А вон за теми воротами — Мейбл Норманд. И Гарольда Ллойда. И Джона Барримора, и Джоан Кроуфорд. И Джин Харлоу — «нашей» Джин.

Норме Джин страшно нравилось, что Джин Харлоу и Норма Талмидж живут в таких прекрасных, утопающих в зелени дворцах.

И всегда над этими домами солнце почему-то светило мягко и нежно и совсем не слепило глаз. И если появлялись облака, то были они здесь какие-то особенно пушистые, белые, воздушные и так красиво выделялись на фоне безупречно голубого неба.

— Вон Кэри Грант! Такой молодой, а уже звезда. А вон там — Джон Гилберт. Лилиан Гиш — это только один из ее особняков. А вон тот, на углу, принадлежал покойной Джин Иглз. Бедняжка…

Норма Джин тут же осведомилась, что случилось с Джин Иглз.

Раньше Глэдис ответила бы грустно и просто: Она умерла. Но теперь мать лишь презрительно фыркнула:

— Иглз! Заядлая наркоманка. Тощая, как скелет, черт знает во что превратилась перед смертью. Уже в тридцать пять была старухой.

Глэдис ехала дальше. Экскурсия продолжалась. Иногда Глэдис начинала прогулку с Беверли-Хиллз, и лишь к концу дня поворачивали они обратно, к Хайленд-авеню. Иногда она отправлялась прямиком к Лос-Фелиз; а порой начинала с менее популярного места, Голливуд-Хиллз, где жили молодые звезды или личности, только собирающиеся стать звездами. Иногда, как будто против собственной воли, она, словно сомнамбула, сворачивала на улицу, по которой они уже проезжали сегодня, и повторяла свои реплики: