Джойс Оутс - Венец славы: Рассказы Страница 18

— Почему вы спрашиваете меня? — сказал Барри. — Я о нем ничего не знаю.

— Вы о нем знаете больше, чем все мы, — возразил Бласс.

Тэйер, словно догадываясь, что Барри его защищает, стал после лекций приглашать Барри к себе в кабинет. Он запирал дверь, предлагал Барри рюмку хереса — Барри обычно отказывался, — потом усаживался в кожаное кресло, поворачивался к окну и молча смотрел на синевато-серое небо Онтарио, будто раздумывая, о чем бы поговорить со своим молодым гостем. Однажды в конце ноября, откашлявшись, Тэйер нерешительно сказал:

— Если хотите, можете снова отрастить волосы. Я ведь видел вашу фотографию на анкете, так что знаю, как вы выглядели раньше. Честно говоря, когда я разбирал заявления — вы, вероятно, знаете, что я председатель комиссии по зачислению аспирантов, — ваша тогдашняя внешность нисколько меня не шокировала. Честно говоря, у вас довольно яркая внешность, что-то от елизаветинской эпохи.

От удивления Барри не нашелся что ответить. А Тэйер продолжал монотонно говорить, не глядя в его сторону, словно хотел поскорее кончить и сменить тему. Как получается, что, несмотря на такую низкую посещаемость лекций, на экзамене студенты умудряются правильно отвечать на большинство вопросов, спрашивал он, Барри не думает, что они ходят на лекции по очереди, а потом обмениваются конспектами? Ему не кажется, что в студгородке у кого-то есть конспекты всего лекционного курса, собранные за несколько лет, и их размножают на ротаторе и продают? Эти конспекты не попадались ему на глаза? Нет, не попадались. Тэйер опять надолго замолчал. Он вертел в руках бронзовый нож для бумаги: ручка была сделана в форме львиной пасти, из которой выглядывали огромные клыки и язык. По щеке Тэйера поползла струйка пота, от левого виска вниз к подбородку.

Барри хотелось уйти, но он не решался пошевелиться.

Тэйер налил себе хереса, выпил рюмку залпом и налил снова. Потом искоса посмотрел на Барри.

— …Конечно же, это открывает прекрасные возможности для нас всех… старшее поколение ученых и молодежь… да, без сомнения… Я ничуть не возражаю против тесного сотрудничества с подающими надежды молодыми людьми… что ни говори, за вами будущее. И вы мне гораздо симпатичнее, чем тот варвар в комбинезоне. Его отчислили после первого семестра, он совершенно не подходил мне как ассистент, и я, право, не понимаю, как администрация могла рассчитывать, что я с ним сработаюсь. Заведующий кафедрой — но это строго между нами, Барри, — пытался восстановить этого субъекта, более того, пытался со мной по этому поводу конфликтовать, у меня даже есть подозрение — впрочем, публично я на эту тему не высказывался, — что родители парня давали профессору Барту взятки. У нас здесь очень сложная обстановка, опасности на каждом шагу, но это даже увлекательно — главное, не дрогнуть. Все как в шекспировских пьесах, но без пятого акта. Только бесконечный четвертый акт, сцены высокой трагедии чередуются со сценами грубого, вульгарного фарса, но я от всего этого получаю истинное наслаждение. Когда вы доживете до моих лет, Барри, вам это тоже будет нравиться… Что вы так смотрите?

— Да нет. Ничего…

— Мне показалось, вы меня разглядываете.

— Я? Нет, что вы.

— …этот нож — подарок профессора Митльштадта, вы ведь его знаете? Заведующий театральным отделением. Он преподнес мне этот нож в знак глубочайшего и, я бы сказал, по-своему извращенного восхищения, которое я ему внушаю… Как и многие другие мои коллеги, он ошибочно полагает, что я человек необузданных страстей. Отсюда и нож. Своего рода намек, несколько театральный намек. Весь этот мир, Барри, — с внезапным пылом сказал Тэйер и подался вперед, размахивая руками над полированной гладью широкого письменного стола, — весь этот мир — театр. И до тех пор, пока вы помните, что все вокруг лихорадочно сочиняют разные сюжеты и сценарии, чтобы поймать вас в свои сети, до тех пор, пока вы об этом помните, вам не грозит гибель. Ничем другим я вас ободрить не могу. Вы меня понимаете?

Барри не понимал. Он смотрел на бронзовую львиную пасть и недоумевал, что привело его сюда, в этот кабинет, в заставленный книжными стеллажами сумрачный кабинет профессора Тэйера, где сладко пахнет хересом и где стыдливо поблескивает нож. У Барри вдруг мелькнула нелепая мысль, что за дверью кто-то стоит, что кто-то подошел к кабинету, хотел постучаться… но застыл под дверью и слушает.

— Сложная цепь обстоятельств, которые привели вас сюда, в этот кабинет, — сказал Тэйер, будто читая мысли Барри, — кажется загадочной только вам, но отнюдь не автору, сочинившему этот сценарий. Представьте себе: некто перебирает кипу анкет, ему это слегка наскучило, возможно даже, он слегка устал… и его внимание привлекают лишь несколько фотографий, лишь несколько ярких лиц. Из сотен фотографий всего несколько приковывают к себе его взгляд… Барри, вы что, куда-то спешите? У меня впечатление, что вам хочется поскорее уйти.

Нет, сказал Барри, ему вовсе не хочется уходить, но, к сожалению… он должен сейчас идти…

— …в библиотеку, или в книжный магазин, или на лекцию, — быстро проговорил Тэйер, словно заканчивая за Барри его реплику в диалоге. — Понимаю. «Ломает буря майские цветы, и так недолговечно лето наше!»[1] — Он допил херес и задумчиво застыл с рюмкой в руке, точно боялся, что если поставит рюмку на стол, Барри истолкует это как разрешение уйти. — Вообще-то я собирался поговорить с вами по одному важному вопросу профессионального характера, а именно о вашей стажировке в качестве преподавателя. Я хочу, чтобы вы прочли свою первую лекцию во вторник утром.

— Во вторник?!

— Да, во вторник утром. Надеюсь, вы понимаете, что стипендию вам здесь платят не просто так и вы, кроме всего прочего, обязаны вести некоторую преподавательскую работу? Или вы думали, что достаточно только сидеть у меня на лекциях в последнем ряду, мечтать неизвестно о чем и, чтобы потешить мое тщеславие, притворяться, что вы что-то там записываете? Я, между прочим, не настолько тщеславен. Кстати, вы ходите не на все лекции, в прошлый вторник вас, кажется, не было.

Барри начал было объяснять, что болел гриппом, и…

— Нет, нет, можете не извиняться, — прервал его Тэйер. — «Не проклинаю горькую разлуку, за дверь твою по знаку выходя».[2] — Он махнул рукой, показывая, что не обижен; и все-таки в этом жесте была обида. — Мне будет весьма интересно присутствовать на вашей первой лекции, тем более что вы выказали желание избрать педагогическое поприще… В заявлении вы, помнится, написали: «хочу быть преподавателем университета»… отсюда следует, что мы должны конкретно и на практике проверить, соответствует ли ваше желание вашим данным. Как вам, вероятно, известно, я обязан оценить ваши способности и решить, можно ли оставить вас в аспирантуре для соискания ученой степени более высокой, чем степень магистра… Вы ведь указали в заявлении, что желали бы защитить докторскую диссертацию… «в области английской литературы»… не так ли?

— Да, — сказал Барри. — Но я не думал, что… Я еще не вполне готов…

— Да, да, я знаю, вы человек очень скромный, — перебил Тэйер, вставая из-за стола. Он поставил рюмку и потер руки, как бы давая понять, что разговор закончен. Барри медленно поднялся с кресла. — Тем не менее, судя по диплому, выданному вам Мичиганским университетом, у вас достаточно высокий уровень подготовки… конечно, не такой высокий, как у большинства наших аспирантов, но они все, на мой взгляд, довольно примитивный и легко предсказуемый народ, а вы совсем другое дело, как вы сами понимаете. В общем, посмотрим.

Барри почувствовал, что должен попрощаться и уйти. Он пристально посмотрел на Тэйера. И впервые увидел, что тот намного выше его, что лицо у него хитрое, чопорное, самодовольное и при этом какое-то зыбкое. У Барри возникло смутное ощущение, что это лицо может внезапно принять любую форму, стать каким угодно.

— …но что мне нужно готовить? На какую тему? Я…

— Не скромничайте! Это ваша первая публичная лекция, так что возьмите что-нибудь посложнее, что-нибудь малоизученное, скажем, загадку временной двойственности в сюжетах «Отелло» и «Троила и Крессиды». Или, еще лучше, встречающиеся у Шекспира заимствования из Стерджеса, с упором на «Короля Лира».

Барри кивал как в полусне. Тэйер вздохнул, словно отпуская его, словно готовился заняться другим делом, — казалось, он нетерпеливо дожидается, когда его гость наконец уйдет. Но Барри стоял и не уходил.

— Вы ведь читали «Короля Лира»?

— Да, конечно. «Короля Лира» я читал.

Тэйер подошел к двери и открыл ее, медленно, любезно и чуть нерешительно, будто понимал, что с его стороны невежливо так явно выпроваживать гостя, но в то же время дверь открыть необходимо. Иначе гость не уйдет никогда. Барри с ужасом глянул в открытую дверь, сам не зная, что его ожидает, и растерянно пробежал глазами по коридору: за дверью никого не было, только в конце коридора уборщица толкала перед собой тележку с мусором. Из тележки торчала швабра.