Ребекка Маккаи - Запретное чтение Страница 21

На часах было 13.16. Если мы забрались сюда, кружа и петляя, за шесть часов, то по прямой вернемся обратно часов за пять. А может, понадобится и больше, чем пять, если учесть, что теперь мне придется искать другой мост, чтобы вернуться в Миссури. К тому времени Иэн будет отсутствовать дома целые сутки — срок, достаточный для того, чтобы полиция поставила кордоны на все въезды и выезды из города. Если они увидят, что я подъезжаю к Ганнибалу с Иэном на заднем сиденье, меня схватят прежде, чем я успею что-нибудь объяснить, и обо всем случившемся им будет рассказывать Иэн.

Пожалуй, лучшим выходом из положения было ехать дальше, до тех пор пока Иэну все это не надоест, пока он не заскучает по родителям, пока не раздумает на меня наговаривать. Большинство детей сдаются и бросают идею побега через… сколько дней? Через день? Два? (Правда, я имела в виду детей, которые прячутся в гараже рядом с собственным домом, с банкой маринованных огурцов и плюшевым мишкой, и их родители прекрасно знают, где эти самые дети находятся.) А Иэн за это время хорошенько отдохнет от своей матери и пастора Боба. Я могла бы рассказать ему о знаменитых гомосексуальных персонажах. Могла бы дать ему почитать «Игру в Египет». Мы могли бы вместе отправиться на поиски волшебника.

В голове у меня наконец прояснилось, и я спохватилась, что надо срочно позвонить в библиотеку, иначе у полиции Ганнибала на руках будет уже два заявления о пропаже человека, и им понадобится не так-то много времени, чтобы связать между собой оба случая. Кстати! Приближающаяся суббота была той самой, про которую я наврала Рокки, сказав, что не смогу поехать с ним на свадьбу, — я держала в голове эту дату и все время напоминала себе, что надо хотя бы взять на этот день отгул и потом рассказать, как ездила в Филдовский музей, — можно будет как-то на этом сыграть. (На фоне теперешних событий, по мрачности напоминающих первый акт греческой трагедии, эта неожиданная удача показалась мне почти счастьем.) Когда Иэн будет готов, отправлю его обратно, а сама устрою себе каникулы до конца недели и сделаю вид, что так и было запланировано. Было бы здорово выкроить время, чтобы прийти в себя.

Если позвонить Рокки сейчас — прежде чем в библиотеку придет полиция и прежде чем у него появится повод мне не поверить, — ему может показаться, что он с самого начала знал про эти мои каникулы. А в том, что я не поделилась с ним подробностями, нет ничего удивительного: он в последнее время почти со мной не разговаривал. Когда я позвоню Лорейн и она попросит Рокки подтвердить мои слова, он с радостью меня выгородит. Он и без моего звонка инстинктивно принял бы мою сторону: мы оба всегда так делали, и не столько из чувства локтя, сколько из-за того, что слова любого человека, не пропитанного водкой, вызывали больше доверия, чем память Лорейн.

Я съехала на обочину и выключила двигатель.

— Ты можешь послушать, как я буду звонить, — сказала я, доставая телефон. — Если я сейчас же не свяжусь с библиотекой, они станут ломать голову над тем, куда я подевалась, и заявят о моем исчезновении в полицию. Полиция отследит местоположение машины, и наше с тобой путешествие будет окончено.

Бредовая идея, что полиция станет тратить силы на поиски 26-летней женщины, которая на четыре часа опоздала на работу, в то время как им надо заниматься спасением пропавшего ребенка, удивительным образом сработала — вместе с не менее бредовой идеей про электронное отслеживание машины, в которой не было даже CD-проигрывателя. Иэн медленно кивнул.

— Вам надо сказать, что вы сильно заболели, — посоветовал он. — Знаете хитрый способ, как изобразить больной голос?

— Мне не нужно никаких хитрых способов, — сказала я. — Мне нужно только, чтобы ты сидел как можно тише.

Я знала, что мобильный у Рокки выключен, в здании библиотеки он им не пользовался. Поэтому можно было просто оставить ему голосовое сообщение.

— Рокки! — воскликнула я на октаву выше, чем следовало. — Звоню узнать, как там Сара-Энн и Айрин, не спалили еще наш подвальчик? Только не говори, пожалуйста, что Лорейн забыла про эту мою поездку и в библиотеке творится полный бардак! Она уверяла, что все уладила с Сарой-Энн, но бог ее знает, что там она уладила.

Я перевела дух и приказала себе говорить помедленнее.

— В Чикаго страшный холод, я тут с самого утра. Но в остальном все в порядке. Желаю тебе хорошо повеселиться на свадьбе, если мы до этого не свяжемся! Еще раз прости, что не смогла с тобой поехать, честное слово, мне самой это было бы куда веселее! А, и еще: посмотри, пожалуйста, я не оставила вчера солнечные очки у вас там наверху на столе? Позвони, когда будет время!

Я нажала отбой и тут же отключила телефон. Мне совсем не хотелось отвечать на звонок Рокки, если он вздумает перезванивать, и я не была готова сочинять новое вранье.

— Это было круто! — воскликнул Иэн. — Про солнечные очки!

— Да уж, спасибо.

А здесь я хотела бы уточнить, что, несмотря на все видимые доказательства обратного, у меня все-таки есть совесть. Я представляла себе безутешных мистера и миссис Дрейк, которые беспрестанно молились и не могли ни есть, ни пить. Они рисовали себе страшные картины, думая, что их сын мертв, изнасилован или заблудился в лесу. Но я сама пребывала в состоянии шока и под властью адреналина и понимала, что, если позволю себе думать о Дрейках дольше двух секунд, тут же выеду на встречную полосу. В общем, я не то чтобы не думала о них — я просто не могла о них думать.

Днем Иэн стал молчалив, и я была благодарна за спокойствие и тишину. Он немного поспал, а проснувшись, велел мне сворачивать влево.

— Дорога выглядит очень знакомо, — сказал он, когда мы проезжали мимо знака с информацией о расстоянии до ближайших городов и магазина «Видео-Палас». — Точно, мы правильно едем!

Я осталась на крайней правой полосе. Спешить нам было некуда. Я по-прежнему делала вид, что ищу способ развернуться и переехать обратно через реку. Но в то же время мысль о возвращении в Ганнибал с каждой милей казалась мне все более и более неудачной. Разве это не самая глупая ошибка, на которую способен преступник? Вернуться на место преступления? К тому же чем дальше мы ехали, тем ближе становился Чикаго, а там я все знаю, и еще там никому не придет в голову искать Иэна, и нам даже будет где остановиться. Мои родители были в Аргентине — проводили отпуск и навещали «родственницу», которая на самом деле никому из нас родственницей не приходилась, и вернуться должны были только в пятницу. К сегодняшней ночи мы туда не доберемся, но завтра, если до вечера меня не посадят в тюрьму, у нас будет прекрасный ночлег.

Иэн все спал и спал. Это был необыкновенно глубокий сон — так спят после приступа астмы или эпилептического припадка. Очень может быть, что прошлой ночью он так и не сомкнул глаз. А теперь наконец-то позволил себе расслабиться, и я не могла понять почему. С каждой милей я чувствовала себя все хуже и хуже. Вчера вечером его родители наверняка позвонили в полицию, и в полиции к их звонку отнеслись очень внимательно и тщательно расспросили обо всех подробностях, но самый высокий уровень тревоги еще не объявили. Десятилетние мальчики то и дело сбегают из дома, чтобы поселиться в лесу, и возвращаются, как только проголодаются. Но к этому времени они наверняка уже всерьез всполошились. Добрые жители Ганнибала, вероятно, устроили голосование — какого цвета должны быть ленточки, которые они привяжут к антеннам автомобилей и почтовым ящикам. Мне было любопытно, звонил ли мне Рокки, чтобы рассказать обо всем этом, но я так и не решалась включить телефон.

К десяти часам вечера я стала беспокоиться, как бы не уснуть за рулем. Мы выбрали наиболее удачный съезд с магистрали, и вскоре Иэн заприметил недорогой отель, который с виду производил не самое ужасающее впечатление. Я расплатилась наличными, которые добыла на заправочной станции, и мы сняли два номера на имя Чарли Бакета и Веруки Солт[52]. (Хоть мы и были ограничены в средствах, я сочла необходимым снять именно два отдельных номера, потому что мне страшно было представить, что подумали бы люди — судья, присяжные, родители Иэна, журналисты, если бы когда-нибудь открылось, что мы с ним провели ночь в одной комнате. В свое оправдание я могла бы только кричать: «Нет! Нет! Ведь он, кажется, голубой!») Когда мы поднимались по лестнице, я спросила:

— Ты ведь не оставил родителям записку?

Не знаю, почему мне раньше не пришло в голову спросить об этом.

— Оставил, — сказал он, и я застыла как вкопанная посреди лестницы.

Иэн нацепил рюкзак спереди и тащил его на груди, еле переставляя ноги.

— Я просто написал, чтобы они не волновались, и оставил указания относительно тунца.

— Относительно тунца? — переспросила я.

— Это моя морская свинка. Ее зовут Тунец, она из породы белых хохлатых. Я назвал ее в честь рыбы тунец.