Кристи Филипс - Письмо Россетти Страница 21

Сильвио подошел к пленнику.

– Вот что, Луис Салазар. При тебе найдена записка, раскрывающая государственные тайны, связанные с обороноспособностью страны. Одно лишь обладание подобной информацией карается смертной казнью. Однако я даю тебе шанс спасти свою шкуру. Если расскажешь все о тех, на кого работаешь.

Сильвио говорил по-итальянски, и по выражению глаз пленного видел, что тот его понимал, однако должного страха в них не заметил. Обычно трех дней пребывания в темнице дожей было достаточно, чтобы заставить людей молиться собственным страхам, и ко времени, когда они попадали в камеру шнура, воля их была совершенно сломлена. Этот же, судя по всему, еще не созрел. Сильвио видел, как бьется жилка на шее Салазара, понял, что сердцебиение у него участилось, но на лице заключенного не дрогнул ни единый мускул и он по-прежнему не произносил ни звука.

– Это губернатор Милана? Или наместник Неаполя? Или же ты работаешь на испанского посла и самого короля Филиппа?

Мужчина продолжал молчать. Сильвио повторил свои вопросы на испанском, на всякий случай, но это ничуть не повлияло на поведение допрашиваемого. Он напуган, но недостаточно, подумал Сильвио. Глаза под тяжелыми веками смотрели столь же невыразительно и немного сонно, точно перед тем, как привести сюда, охранники его только что разбудили. Но разве тот, кто крепко спит в темнице дожей, не знает, какие ужасы поджидают его здесь? Эта мысль пронзила Сильвио, словно озарение, он понял источник бравады испанца.

– Если думаешь, что опиум позволит пройти через это безболезненно, то глубоко заблуждаешься.

Должно быть, Салазар запрятал пузырек с опиумом где-то в складках одежды и пронес с собой. Да, следует подумать о введении нового правила: чтобы заключенных не только обыскивали, но и раздевали донага, перед тем как бросить в темницу.

– Бату?

Едва заслышав свое имя, верный помощник Бату привел в действие подъемный механизм строппадо. Испанец застонал – руки, связанные за спиной, резко вздернулись вверх, ноги оторвались от пола. Теперь вся тяжесть тела приходилась на плечи. Пот градом покатился по лицу несчастного. Бату приподнял его на несколько метров от пола, потом вдруг резко опустил и тут же натянул веревку. Раздался знакомый звук, хруст в запястьях, поднятых над головой. А потом Сильвио услышал болезненный вскрик Салазара.

Сенатор снова подошел к шпиону.

– Еще раз спрашиваю. На кого работаешь?

Салазар весь вспотел. Слезы градом катились по лицу, дышал он неровно, судорожно хватая ртом воздух. Но говорить по-прежнему не желал.

– Не станешь отвечать на вопросы, очень меня рассердишь, – сказал Сильвио. – Все останется между нами – тобой, Бату и мной. Здесь, в этой комнате, у нас масса средств и предметов, могущих развязать язык кому угодно. И Бату настоящий мастер по части обращения с ними. А я приказываю ему, когда следует начать, а когда – остановиться. И единственный способ заставить меня произнести “стоп” – это сказать всю правду. Скоро ты поймешь, что ничем другим добиться этого невозможно – ни криками, ни слезами. Они на меня впечатления не произведут. – Сильвио выдержал паузу, затем отвернулся. – Ну, Бату? Что у нас там дальше? – Он снова задумчиво смотрел на пленного, словно перебирая в уме все варианты и возможности. – Есть такое хитрое креслице, в его спинку вделаны стальные шипы, которые так и впиваются в твою шею. Имеется дыба, очень ловко отделяет все суставы тела один от другого. Ну и еще несколько приспособлений, я бы сказал, более прозаических, таких, как, к примеру, тиски, молоток или же раскаленные на огне щипчики, которыми удобно отрезать соски, мочки ушей, корежить носы, вырывать языки и гениталии. И если думаешь, что мы просто убьем тебя, сильно ошибаешься. Ты будешь жаждать смерти, молить о ней, но мы не сделаем тебе такого подарка. Люди могут вынести куда более сильную боль, нежели испытал ты, и остаться в живых. Знаю это по личному опыту. Когда мне было пятнадцать, на меня напал бык. Ноги были сломаны, тазовые кости раздроблены в кашу. Никто не думал, что я выживу, но я выжил, несмотря на жуткую, просто невыносимую для многих боль. Думаешь, наверное, что это хвастовство, но я скажу тебе правду, и это очень личное, поверь. С тех пор я перестал испытывать сострадание, видя мучения других. Можно сказать, я стал большим специалистом по боли, а Бату – большим специалистом по причинению этой самой боли. Так что пощады и сострадания не жди. Спрашиваю еще раз: на кого ты работаешь?

Испанец поднял голову, заглянул ему прямо в глаза, а потом плюнул в лицо.

– Ты об этом очень пожалеешь, – спокойно произнес Сильвио.

ГЛАВА 6

Самолет сильно тряхнуло, это разбудило Клер. В кабине царили полумрак и тишина. Голова у нее кружилась, ее немного тошнило – очевидно, то были последствия кошмарного сна. Что ж, неудивительно, подумала она, взглянув належавшую на коленях раскрытую книгу. “Одним из самых распространенных в шестнадцатом – семнадцатом веках орудий пыток являлся у испанской инквизиции прибор, который они называли "грушей". То был металлический инструмент, и его вводили в…”

– Боже, – тихо простонала она, закрыла книгу и отложила ее в сторону.

Сиденье рядом пустовало. Вроде бы Гвен говорила, что сходит за содовой, но теперь Клер вспомнила, что то было часа два тому назад. Она сняла наушники – уснула под концерт Вивальди – и положила их на сиденье Гвен, рядом с ее портативным плеером. Затем поднялась, потянулась и пошла в прилегающий к салону отсек, заваленный немытыми чашками из-под кофе, который подавали после обеда. Болезненно яркий свет, льющийся откуда-то сверху, освещал ряды хромированных микроволновок, а также тележку из нержавейки – на ней стюардессы развозили напитки. Ни здесь, ни в проходе не было ни души.

Должно быть, Гвен просто пересела на другое место – ведь свободных полно – и там и осталась, подумала Клер. Что ж, неудивительно, что девчонка не захотела сидеть рядом с ней до конца полета: ведь ни малейшей симпатии между ними не возникло. Наверное, пристроилась где-нибудь в уголке и заснула. Клер осмотрела салон бизнес-класса, сонные лица людей. Гвен среди них не было.

Она, разумеется, понимала: существует вполне рациональное объяснение исчезновению Гвен, ведь деваться ей просто некуда, но в животе тревожно заныло. Интересно, как она объяснит отцу, что потеряла его дочь где-то над Северной Атлантикой?

Она раздвинула шторки, отделяющие салон бизнес-класса от соседнего. И быстро двинулась по проходу, выискивая взглядом свекольного оттенка волосы. Дошла до конца, но так и не увидела свою подопечную. В заднем хозяйственном отсеке царил тот же беспорядок, что и в первом, и тоже не было ни души. А тележка для напитков словно подверглась набегу – кругом валялись пустые банки из-под содовой и маленькие бутылочки от крепких спиртных напитков, тоже опустошенные. В хвосте самолета сидели и отдыхали в креслах стюарды. Клер направилась к ним спросить, не видели ли они девочку, но в этот момент самолет весь затрясся, затем накренился, и ее швырнуло к двери туалета. Она распахнулась внутрь. Изнутри донесся возмущенный мальчишеский голос:

– Эй, вы что?

Юнец оказался не один. В зеркале Клер увидела узкую спину парнишки в клетчатой рубашке, круглый затылок с коротко стриженными волосами, а рядом – перепачканное помадой лицо Гвен.

Тут Гвен увидела ее. Глаза испуганно расширились.

– О, черт! – выпалила она, и дверь с грохотом захлопнулась.

– Дьявол! – донесся из-за нее возглас мальчишки.

– А ну, выматывайтесь отсюда! – грозно прошипела Клер.

Внутри слышалась какая-то возня. Затем – звуки застегиваемых молний, от чего Клер стало не легче. Наконец парочка оделась.

– Это что, твоя мамаша? – осведомился юнец.

– Нет, – ответила Гвен. – Но мне пора сваливать.

Клер отступила на шаг. Дверь отворилась, и первым вышел паренек. Прошмыгнул мимо нее, стараясь не встречаться взглядом. Да ему не больше пятнадцати, со вздохом облегчения отметила Клер. Затем из туалета медленно выползла Гвен.

– Мы просто болтали.

– Не морочь мне голову. Ступай на свое место, быстро!

Клер едва не добавила: “юная леди”, но вовремя спохватилась и еще подивилась чуть ли не родительской своей реакции. Захотелось схватить девчонку за руку, быстро протащить за собой по всем проходам и швырнуть в кресло со словами: “Сидеть и не рыпаться!”. Импульс был силен, очевидно, изначально заложен в ДНК. Будет сидеть, куда денется, по крайней мере, пока они находятся в воздухе.

Она просто представить себе не могла, как бы поступила ее мама в подобной ситуации. Наверное, просто потому, что маме не доводилось сталкиваться с такими ситуациями. Клер даже в подростковом возрасте была милой, послушной и застенчивой. Словом, абсолютно нормальным ребенком. Это описание подходило Гвендолин Фрай, как корове седло или как джинсы, то и дело норовящие сползти до причинного места. Если бы Гвендолин Фрай была абсолютно нормальным подростком… Но нечего и думать об этом. “Черт в юбке”, вернее, в джинсах, вот самое подходящее для нее описание, думала Клер, протискиваясь на свое место у иллюминатора.