Малькольм Брэдбери - Профессор Криминале Страница 31

«Бесподобная?» — переспросил я. «Его супруга Сепульхра, — сказала мисс Уччелло. — Мы ее прозвали Бесподобной». Илдико повернулась ко мне: «Ты должен ее помнить. В Будапеште я показывала тебе ее фотки в голом виде». «В голом? Ошизительно!» — развеселившись до слез, мисс Белли пала на грудь мисс Уччелло. «Нон поссибиле!» — воскликнула мисс Уччелло, утирая глаза. «Почему?» — спросил я. «Вы что, ее не знаете? — ответила мисс Белли. — Эта леди похожа на эскадренный миноносец». «Повсюду шныряет и открывает огонь без предупреждения, всегда в готовности номер один», — сказала мисс Уччелло. «Мужу ее не позавидуешь, — добавила мисс Белли. — Вот не повезло так не повезло». «Угораздит же такого милого человека жениться на эдакой стервозе!» — посетовала мисс Уччелло. «Смотрите, — перебила мисс Белли, — вот и наше ошизительное озеро!» «Теперь надо пересаживаться на эти ошизительные катера», — подхватила мисс Уччелло. Наша машина остановилась в самом хвосте длинной процессии; шофер вылез из-за руля и открыл нам дверцы; мы вышли.

У дощатого причала рокотали в ожидании пассажиров три белых скоростных катера с цветными брезентовыми навесами. За спиной зудел мотороллерами маленький итальянский городок; у ног раскинулось большое итальянское озеро в изумрудной оправе холмов и падубовых рощ. Вдоль всего берега лепились селеньица, и жемчужно-серая вода отражала их мерцающие огни. Узкое, вытянугое к северу озеро упиралось в гранитные беловерхие кручи Альп, точно гигантский палец в гигантскую стену. Над горами занимался багрец заката. «Зачем нам пересаживаться на катер?» — спросила Илдико. «Потому что мы поплывем к острову, к изола Бароло, — ответила мисс Белли. — Там и располагается вилла. Поднимайтесь по сходням, смелее». Остальные участники конгресса уже устраивались на скамьях под навесами, причем некоторые успели закутаться в шали и пледы. Матрос в беловерхой фуражке подал нам с Илдико руку, и мы пробрались на нос, а мисс Белли и мисс Уччелло — за нами.

Набирая ход, катер взрезал тихую, студеную серую воду, и озеро, как шампанское, вспенивалось за кормой. По обоим берегам виднелось множество уютных старинных вилл, охряных или терракотовых, красующихся на утесах или прячущихся в расщелинах; наманикюренные садики кишели парковой скульптурой, у длинных причалов теснились яхты, моторные и весельные лодки. Отводя от губ развеваемые ветром пряди, мисс Белли и мисс Уччелло объяснили нам, что виллы эти по большей части античной постройки и что на них некогда обитали Плиний и Вергилий, сиятельные графини и благородные принцессы, свергнутые подданными короли и отвергнутые родиной писатели в изгнании. В новейшую эпоху их, напротив, почти подчистую скупили миланские мебельщики и арабские предприниматели — те, кто в силах содержать дорогую дачу, но наезжает сюда лишь в редкие выходные, благодаря чему над озером теперь царит покой, какого оно не видывало аж со времен гвельфов и гибеллинов. «Тут мы будем предоставлены самим себе, — сказала мисс Белли. — Сейчас вот повернем, и покажется Бароло».

Нас обдало брызгами: катер рывком поменял курс и устремился к длинному приплюснутому острову, на дальней оконечности которого вздымалась зазубренная обрывистая скала. У ее подножья притулилась деревенька: гавань, набережная, торговая улица, унизанная кафе и сувенирными лавками, крохотные гостиницы, церковь с колокольней давнишней кладки. Выше склон полосовали земледельческие терраски, фруктовые сады, лиственные рощи. У самой вершины, точно бдительный страж всей озерной акватории, угнездилась среди кипарисов, падубов и бигноний вальяжная розовая вилла — гораздо внушительней тех, которыми мы недавно любовались. «Экко, вилла Бароло!» — воскликнула мисс Белли. «Там нас и поселят? Правда, что ль, там?» — спросила Илдико. «Си, си, — заверила мисс Уччелло. — Ошизительно красивая, вы согласны?» Немногочисленные зимние постояльцы, поглощавшие спагетти на застекленных верандах гостиниц, оторвались от тарелок, чтобы понаблюдать за нашим беспримерным десантом. Писатели стран и народов выгрузились на пристань, где их ждали микроавтобусы, готовые к форсированному рейду из деревенской юдоли к блистающим эмпиреям виллы.

Мы разместились в салоне, и автобус мигом подкатил к высоченным воротам, чьи железные створки надежно предохраняли владения фонда Маньо от непрошеных посетителей; зато перед нами этот автоматический сезам гостеприимно распахнулся. Аллея, обсаженная падубами, попетляла меж вольно разбредшихся по участку плодовых деревьев, чьи дебри перемежались вымуштрованными шпалерами дикорастущих пород, и уткнулась в коротко стриженную лужайку, над коей нависал портик пресловутой виллы. Лакеи в бирюзовых ливреях расхватали нашу ручную кладь; дворецкие в белых — проводили нас в роскошный гулкий вестибюль. В глубине его уже маячил низкорослый профессор Монца, хлопал в ладоши и выдавал ценные указания. Он умудрился прибыть на виллу задолго до нас, каким способом — непостижимо: то ли его доставили сюда на вертолете, то ли переслали по световоду в виде голографического изображения. Шушукаясь, осваиваясь, повизгивая от восторга, разглядывая потолок с росписями Тьеполо и стенные ниши со скульптурами Каноны, мы разбрелись по залу — литераторы стран и народов, романисты и критики, репортеры и обозреватели; короче, элитные представители мира современной словесности, каковой, бесспорно, является наилучшим из существующих миров.

И тут рядом с профессором Монцей возник, словно соткался из воздуха, ладный, крепкий, плечистый человек лет шестидесяти — шестидесяти пяти. Впрочем, слово «человек» тут не совсем подходит; вернее назвать его персоной. Светло-синий шелковый костюм с нежнейшим отливом первосортного венецианского стекла; мне представилось, что костюм сшит неким портным из Гонконга, который годами смаковал в уме пропорции своего заказчика и лишь потом отважился на первую выкройку. В нагрудном кармане — синий шелковый платок; под обшлагом голубой шелковой сорочки бликуют швейцарские золотые часы. Запонки, скорее всего, иранского производства; туфли, вне всяких сомнений, — от «Гуччи», галстук — от «Гермеса». Над седой шевелюрой, мнилось, как следует поработала взбивалка лучшего парижского кондитера. На первый взгляд облик незнакомца мог показаться отчасти топорным: пухлые предплечья, кряжистый торс, и из-под узла галстука выбилось несколько курчавых волосков. Но при внимательном рассмотрении в этом человеке проступала неподдельная грация. Он держался с безукоризненными изяществом и деликатностью, руки участников конгресса, что по очереди подскакивали к нему засвидетельствовать почтение, пожимал ласково, будто пианист, который склонился над клавиатурой «Бехштейна» и извлекает из рояля пробные аккорды. Один я понятия не имел, кто это такой; попросту не узнал, столкнувшись с ним наяву. «Эссе хомо!» — воскликнула мисс Белли, стиснув мою ладонь и указывая в его сторону. «Ага, ага, вон он, это он и есть, — сказала Илдико таким же взволнованным тоном. — Гляди же, гляди: это Басло Криминале».

8. Криминале превратил хаос в космос...

Соткавшись из воздуха в гуще гостей, Басло Криминале мгновенно превратил беспорядочный хаос в сбалансированный космос. Корифеи пера перестали клохтать и хлопотать над грудой чемоданов и, как по команде, насторожили уши. Фотографы шмыгнули вперед, вроде бы смекнув: пробил час таких вспышек, перед которыми померкнут все прочие вспышки, минувшие и предстоящие. Хоть численность журналистского корпуса и была жесточайше лимитирована, единичным корреспондентам итальянских масс-медиа, естественно, удалось выпросить у оргкомитета аккредитации; теперь эти единичные корреспонденты, тесня залетных коршунов пера и объектива, смыкали вокруг знаменитости сплоченное кольцо весьма приличного радиуса. Для виду Монца попытался их шугануть, но быстренько сник — ведь все понимали, что лично он, в первую очередь он помог им протыриться на виллу Бароло наравне с легальными участниками конгресса. Дело житейское. Как-никак итальянцы, родная кровь.

Криминале невозмутимо лоснился голубым шелком; уж он-то был привычен к любому ажиотажу. Ввинчиваясь в гущу коллег, я расслышал его слова: «Да ладно тебе, Монца. Эта шатия все равно урвет свой кусок, не сегодня, так завтра». «Ну, пусть снимка. Ну, в крайнем случчи, два!» — снизошел Монца, и в благодарность некий паренек мгновенно протаранил его диктофоном: «Радио Итальяна»! Прего, будьте добры, дотторе Криминале!» «Радио? Радио нам абсолютно не над-да, — отрезал Монца. — Или уна минутта разрешима, ык?» «Так и быть, так и быть, на один вопрос я отвечу, — стоически согласился Криминале. — Если мне, конечно, удастся всех тут перекричать». «Силенца, силенца!» — гаркнул Монца. «Дотторе Криминале, — спросил комментатор «Радио Итальяна», на редкость жгучий брюнет, — вот реформы в Советском Союзе, они обратимы или необратимы? Ваша точка зрения?» «О-хо-хо, — сказал Криминале, — нынешний курс правительства России подкреплен лишь грядущим курсом российского рубля». «Си, си, — заторопился комментатор. — А как обстоят дела в Восточной Европе?»