Светлана Метелева - Чернокнижник (СИ) Страница 34

— Не нужны мне твои деньги, милый. Да и тебе они не нужны.

Она перебирала карты, то ли тасовала, то ли просто рассматривала, потом велела мне вытянуть одну. Положила передо мной, спросила: что видишь?

— А что тут видеть-то, бабуля? Придурок в колпаке и лосинах за ногу подвешен…

Старуха заглянула мне в глаза (до костей проняло — мурашки по коже — точно череп отодвинула и читает там) и стала говорить — медленно, спокойно, все тем же басовитым, почти мужским голосом.

— Точно пес неприкаянный, ходишь ты по земле — не знаешь куда, не понимаешь зачем. Висишь вниз головой, между мирами болтаешься, ищешь — найти не можешь. Судьбу свою не принимаешь, одних слов не слышишь, других не говоришь. Чужие книги читаешь, а свою не пишешь. Но жертва не будет напрасной — если себя уничтожишь. Свои страницы сожжешь, а чужие не тронешь. Слава придет с топором, а в тюрьме получишь свободу…

Старуха замолчала, закрыла глаза и повалилась назад. Я схватил ее за руки:

— Эй, бабуля, ты что?..

Вздрогнула — распрямилась. Обнажила зубы — открыла глаза — подмигнула — нагло, разбойничьи. Вот ведьма старая. Попросил:

— А можешь — то же самое, только попроще?

— Чего ж не мочь? — проворчала старуха. — Могу. Душу ты потерял. Умрет собака. А колдун — спасется. И ты воскреснешь. Если сумеешь…

Из всего этого бреда понял только одно — оставил каргу, кинулся — телефон, срочно. Набрал номер. Не успел спросить — Татка ответила сама, бесцветным каким-то голосом:

— Хорошо, что позвонил. А то я не знала, как тебя найти. Я в больницу ложусь. Собаку твою отвела обратно. Оставила там. К тебе на квартиру менты заходят. Сказали: присмотрят…

…Ночь. Снег. Такси. Тени бросались под колеса — уже это было; где? Когда? Не важно. Квартиру я открыл своим ключом. В темноте еще радостно залаял Жулик, прыгнул ко мне. Я включил свет. Нагнулся к нему. И тут услышал сзади:

— Стоять, руки за голову…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

Декабрь 1995 года.

…Паучок. Маленький, серый. Вот он ползет. Куда? Ух ты! К моей шконке. Это — к вестям. Хорошим? А откуда они — хорошие? Но и плохих не жду.

Вернулся к хозяину — стало спокойней. Все, что весь последний год жизни рвало душу безумными скрипками, отступило. И сейчас — то сном выглядывало, а то проявлялось размытыми белыми строчками, точно книжку кто-то писал обо мне.

На Петровке меня приняли хорошо. С радостью приняли — прямо скажу. Пришли двое оперов, знакомых еще по прошлым моим делам.

— Боря, мы в удивлении! Ты — и книги?

— Это дебют.

— Ха! Ха-ха! Удачный у тебя дебют. На сто тысяч «у.е.», не меньше. Или — лет на десять-пятнадцать! Эх, Боря-Боря… Только ведь предыдущий срок закончился! Только встал, можно сказать, на путь исправления…

— А вы, гражданин оперативник, меня не совестите. Тут коллизия. Как по-вашему выходит: божья благодать на меня свалилась или дьявольское искушение?

— В смысле?

— Вот! Вы ж и не задумывались никогда! А я думал. Долго. Считай — весь год. Так и не придумал. Поэтому требуется услышать мнение людей, которых этот вопрос заинтересует искренне. Вас тут сколько? Пятеро. Вот и ответьте — нашел хранилище с книгами. Это — благодать Божья? Или — искушение дьявола?

— Ну, ты силен, Горелов!

— Демагог! В камеру его, пусть там агитирует!

— Да подожди ты, это ж Боря, мы ж его не первый срок знаем…

— Я тебе прямо скажу, Горелов: то, что заставляет воровать — точно не от Бога.

— А вот я сомневаюсь, граждане. Что есть искушение? Дьявольская провокация для обезумевшей порочной души. А разве язык повернется назвать так целое хранилище раритетов, которое будто с неба упало?

— Слышь, Вить, че несет — с неба упало… Нет, Горелов, не упало. Сам пошел, отмычку сделал, сам вскрыл хранилище, украл…

— Ау, граждане, разбейте понт, создайте обстановку! Вы еще и полслова у меня не спросили, а уже торопитесь с выводами. Я расскажу, как есть, в деталях — хранилище я вообще случайно нашел!..

…Да-да, вот так. Разговаривали. Общались. Активно — часа четыре. С точки зрения уголовного кодекса, разногласий в квалификации моих действий не возникло. Но мнения об искушении — благодати разошлись. Однако с тем, что устоять было невозможно, никто не спорил. Сделал для себя вывод: то, что я сижу в наручниках, а они, опера, — со свободными руками — дело случая. Могло, значит, быть и наоборот.

Вообще-то, мне повезло с операми — нормальные мужики. Виктор — постарше, вечно усталый, невыспавшийся, судя по физиономии — закладывает регулярно. Тот самый типаж, которых полно в реальности — и почти нет в литературе. В детективах если герой положительный, — то непременно Глеб Жеглов. Опытный, прожженный, матерый фанатик, который не стесняется кошельки подбрасывать. На крайняк — идеалист Шарапов. Юноша с горящими глазами, который требует, чтобы все было «честно». Не знаю, что за люди пишут детективы. Ведь ясно же: прожженный и матерый фанатиком быть не может. Никак. Он будет таким, как Витя, что сидел напротив и вздыхал, на меня глядя. Опытный. Матерый. Не дурак. И уж совсем не фанатик. Он, может, и был бы честным опером — только все вокруг мешает. Бабла не хватает — а семью корми. Наверняка, жена пилит постоянно. Детям все время надо — то одно, то другое. И — несут со всех сторон. Вроде по мелочи; ничего страшного. Убивать не надо, подставлять не надо. Просто — глаза прикрыть на это, на то… Ерунда… А с другой стороны, не дай бог начнет принципы отстаивать! Либо найдут коллегу посговорчивее — и будут нести ему, либо вообще кранты: натравят своих же, поднимут начальников — и вылетит с работы. И хорошо, если сам не сядет…

А Дима? Молодой и горячий — до тех пор, пока не вникнет в суть. Пока не поймет, что и он, и Витя на самом деле поляну расчищают для таких, как президент Киприадис. А может, и начал уже понимать — тоже вон небритый и перегаром несет…

…Для меня дальнейшее вырисовывалось ясно — осознанное хищение культурных ценностей с целью реализации. Неожиданным было только количество украденного: менты сообщили, что я установил рекорд. Это стоило отметить. Опера принесли кубик раствора и шприц — не знаю, кто у них варит, но варит хорошо. Профессионально.

Ну что ж… Начало удачное, душа на подъеме. Так в камеру и вошел. Обычная КПЗ — десять мест. Сидят девять. Все хмурые, злые; присмотрелся — понял: побитые. Кто-то и встать не может. Оказалось, все — c вооруженного нападения, только с разных объектов. Кто-то напал на обменный пункт, кто-то — на инкассаторов. Но всем не повезло, да еще и с приемом не посчастливилось.

— Ты откуда к нам попал такой радостный?

— А кто спрашивает? Ты — старший по камере?

— Нет.

— Тогда повтори, будь добр, вопрос от своего имени — а я тебе объясню, кто тут попал и куда.

— Заткнись, Коляныч, не видишь — нормальный человек. А ты проходи, располагайся, вот свободное место, одеяло, подушка.

— А чай-то есть у вас? Варим?

— Спрашиваешь!

…Кто-то оторвал от своего одеяла полосу сантиметров пятнадцать шириной, зажег — на «дровах» быстро сварили чифир, собрались в круг. Чифирнулись, разговорились, познакомились. Потом улегся на шконку — спать не хотелось категорически.

Думать. Рассуждать. Проблема одна, но главная. Статья — от пяти до пятнадцати лет. Очень хочется пять. По странной прихоти сознания вдруг вспомнил книжку — ту, что Комментатор давал. «Агасфер», во! Про пассажира, который однажды Христу отдохнуть не дал. А тот вроде как пообещал: будешь и ты теперь ходить все время. Вот он и ходит. И все время в одно и то же место возвращается. Как будто обо мне написано. Куда бы ни шел — все равно вернусь в тюрьму. Ладно, о высоком еще успею подумать. Пока — о насущном. Начнем сначала. От пяти до пятнадцати. И — как же получить ее, пятерку эту? Что следователю отвечать? А что он, интересно, будет спрашивать: как пройти в библиотеку?

И только тут я осознал: все проблемы, что не давали вздохнуть на свободе, закончились. Новая жизнь началась. Завтра придумаю, что делать и как себя вести. Авось найдется лазейка. Счастье фраера — оно ведь ярче солнца.

С этими мыслями я и уснул.

— Горелов, собирайся, вызывают.

— Кто вызывает?

— Не разговаривать! Руки назад! Лицом к стене! Пошел!

Повели на верхний этаж — в комнату для допросов. Конвоир так дышал в затылок, что я сразу уловил нехитрый ход его мыслей. Уверен, что меня будут бить. Посмотрим.

В комнате сидели те же опера — Виктор и Дима. Первым делом поинтересовались, как здоровье и нет ли жалоб. Есть, — говорю, — на сантехников. Попросил, чтобы не отнимали у меня бумагу и ручку и еще — чтобы принесли большую общую тетрадь. Моя заканчивалась, а писать на чем-то надо. Зачем же тебе, Боря, тетрадь, да еще большая? Отвечаю: чтобы заниматься литературной деятельностью. А чифир на чем варите? Как на чем? На мелованной формата А-3, нам ее приносят как туалетную. Вот на ней и пиши — а мы потом в переплет отдадим. А интересы камеры? — спрашиваю. Пообещали сегодня же все передать — да вдобавок попросить администрацию, чтобы не мешали мне медитировать под прикрытием литературной деятельности. Вот, значит, как. Приятно поговорить с умными людьми. Слова знают разные…