Ирина Лобановская - Жена из России Страница 34

Значит, сама жизнь, которой он столько лет удачно, с большим успехом морочил голову, перестала в него верить. Ты обманщик! — резко заявила она, наконец. Ты совсем не тот, за кого себя выдаешь! Ты ничего из себя не представляешь, но пыжишься, стараясь совершенно напрасно сначала доказать свое своеобразие, а потом подтвердить эту уникальность, ум, прекрасный характер, талант победителя… На самом деле ты умеешь лишь выразительно и неповторимо надувать щеки. Получается красиво. Кое-кого впечатляет. И все, ничего больше…

Но с уходом високосной девочки в жизни Закалюкина стало чего-то очень остро недоставать. И Антон понемногу начал догадываться, что, оказывается, свою жизнь определял вовсе не он один…

Открытие было нехорошим, тяжким и чересчур запоздалым. Что теперь с ним делать, куда его пристраивать, Антон не знал.

Не страдающий от бурного темперамента, не зависящий от своих эмоций, бесстрастный Антон вполне удовлетворялся Машиной прохладностью. И даже считал ее постельное безразличие и ночную уравновешенность достоинствами, закономерностями, хорошо продуманными деталями его бытия.

И все-таки… Все-таки порой в неосознанной глубине, на самом донышке его навсегда задремавшей души ненадолго просыпалась странная, непрошеная, чужая по своей сути мысль: да разве так бывает?.. Оживая, она больно колола Антона неясными намеками: разве так должно быть?! Ну, подумай! Неужели именно так холодно люди любят друг друга?! Именно так живут годами, десятилетиями, почти равнодушные к рукам, губам и словам рядом живущего, близкого человека?! Так ли это?! И что делать, если это не так…

Тогда вся отлично продуманная, неплохо выстроенная и частично прожитая им жизнь полетела бы в тартарары. В никуда. У него нет выхода. Получалось, что он жил зря, понапрасну, впустую. Болтался на этом свете, ничего не понимая, не зная, не чувствуя, но в полной уверенности, что знает и понимает все и вся. Как надутый индюк.

Антон давно ощущал, что Маша его избегает и сторонится. Но не хотел об этом задумываться. В его жизни не могло быть никаких сбоев и трудностей! Они придуманы не для него! Ему не придется никогда бороться с неудачами, прорываться сквозь тяготы, страдать от потерь… Ему никогда…

Ему никогда еще не было так плохо, как сейчас.

16

Бертил очень развлекал Машу. Окажись он другим, она, наверное, давно бы бросила его, наспех, скомканно извинившись, и метнулась бы на электричку. Хотя это очень невежливо и некрасиво… Да плевать ей на эту дипломатию!.. Дипломатов у них в семье и так хватает с избытком!

Но швед вел себя на редкость забавно, во всяком случае, необычно, непривычно для Москвы, ее жителей и менталитета. И Маша очень быстро стала считать его какой-то своей новой игрушкой, как в детстве рассматривала родителей. Похоже, она вообще ни его самого, ни ситуацию целиком, ни свое грядущее, вполне реальное замужество всерьез не принимала. Но зачем же тогда она решила изменить свою и его жизни? И не только их двоих…

Маня задумалась и притихла. Она ничего никогда не решала, она просто хотела посмотреть, что получится из этой переписки… Маша не верила хэппи эндам. И очень испугалась, когда оказалась лицом к лицу к счастливой развязке, на которую отнюдь не рассчитывала… Счастливой лишь формально, если принимать за удачу переезд в Стокгольм. Что она выиграла? Эта ваша Маша…

Перед ней стоял совершенно чужой человек, незнакомый и непонятный. И у них уже нет времени познакомиться получше и хоть немного узнать друг друга. У них в запасе всего несколько дней, в течение которых оба должны принять четкое и продуманное решение. Может ли оно действительно быть продуманным?..

Берт вел себя свободно и раскованно. И хотя в России тоже довольно давно уже появились независимые и вольные характеры, порой даже чересчур, Бертил сильно отличался от москвичей не просто своей одеждой. Он не знал ни о каких внутренних зажимах.

Ему очень глянулись музыканты, играющие в метро и в подземных переходах. И Берт охотно насыпал мелочь в футляры от скрипок и гитар и радостно пританцовывал под музыку, не смущаясь обилием зрителей. Столичные лабухи были страшно довольны, это редкая везуха: иностранец в клетчатой панамке, приплясывающий под вальс Шопена, привлекал внимание не только к себе, но и к уличным музыкантам.

Вокруг смеялись, и Маша вместе со всеми, запрещая памяти нашептывать одно и то же…

Который час?.. Он до сих пор ждет ее звонка… Наверное, звонил на Сухаревку… Пожалей Вовку…

Потом Берт неожиданно показал Маше спрятанную в сумке истертую почти до дыр, изъеденную временем меховую рыжую шапку. Она была очень стара, и Маша объявила, что лучше всего ее просто выбросить. Но Бертил бережно разгладил шапку и сообщил удивленной Маше, что это образец, с которым расставаться еще рано. Берт собирается купить себе в Москве такую же новую меховушку. Ему сказали в Стокгольме — там теперь полно русских, Мари! — будто в Москве меховые шапки на рынке стоят очень дешево.

— Наверное, — согласилась Маша. — На рынке все недорого. Хотя меховые шапки мне там покупать не приходилось. Только учти — там могут обмануть! Надо смотреть очень внимательно и все проверять. Эти торговцы — сплошные обманщики!

Швед глянул недоверчиво — у него на родине, видимо, лжецы и воры либо не наблюдались вовсе, либо встречались крайне редко — но все-таки поверил Маше на слово.

— На рынок поедем вместе! — решила она. — Прямо завтра с утра! Какие у нас еще планы на сегодня? Что ты хотел бы посмотреть?

Бертил выразил горячее желание сначала сфотографироваться вместе с Машей на Красной площади, для чего попросили щелкнуть затвором праздно гуляющего по брусчатке юношу. Потом захотел посетить Центральный телеграф, чтобы послать телеграммы в Стокгольм. Они двинулись вверх по Тверской.

Бертил очень оживился, заговорив о доме, снова вспомнил обеих жен, засмеялся, довольно подробно рассказал о сыновьях и, в конце концов, попросил Машу найти жену его старшему сыну: мальчик очень несчастен в семейной жизни. Эти шведки совершенно невыносимы… Кроме ма Берты…

Маня снова удивилась и вздохнула. Она беспредельно устала. Пристраивать еще и Свена?.. Не многовато ли забот для одной Машки?..

— Я поищу, — вежливо пообещала она.

На телеграфе Маня изложила просьбу шведа даме за окошком и вручила Берту два телеграфных бланка. Он собирался послать отдельно телеграммы двум сыновьям.

Бертил довольно долго любовно сочинял два разных текста, обдумывая каждое слово. Маша в ожидании деликатно бродила по большому залу, рассматривая посетителей телеграфа. Ей очень хотелось горячего чая и сладкой булочки. А еще лучше — шоколадки… Который час?..

Наконец жених дописал, весело помахал Маше рукой, и она вместе с ним пошла отправлять телеграммы. Внизу каждой стояла подпись "па Берт".

Маня искоса взглянула на шведа. Па Берт… Он слишком любит сыновей… Это хорошо. И очень плохо. Мужчина может быть либо отцом, либо любовником, либо мужем. Четвертого не дано. Совмещать он умеет лишь формально. И его привязанность к детям обязательно станет камнем преткновения между ним и его новой русской женой. Между ним и Машей. Тут и думать нечего. А как же Антошка?.. Ведь Маша не собиралась оставлять его здесь с Инной Иванной, несмотря на грозные заявления матери. Только разве на время, пока она устроится и осмотрится в Швеции…

Что там делает Вовка? Наверное, ждет ее звонка… До сих пор?.. Господи, прости…

Маша закусила губу. Нужно все-таки поменять помаду… Какая-то редкостная гадость…

Они отправили телеграммы и снова вышли на холодную, продуваемую всеми ветрами Тверскую. Решенные в черно-серых тонах прохожие привычно ловко скользили по тротуарам, глядя себе под ноги и не замечая ничего вокруг. Именно за это Маша любили и ненавидела Москву — здесь никогда ни на что не обращали внимания. Впереди в снеговой карусели пристально и невозмутимо смотрели на город сверху вниз заиндевевшие башни Кремля.

— У тебя в Стокгольме однокомнатная квартира? — на всякий случай уточнила Маша, хорошо запомнившая рассказ жениха о его житье-бытье.

— Да, — радостно подтвердил Берт. — Если бы ты видела мою кухню! Чего там у меня только нет! У меня отличная квартира. И еще домик у моря.

— Да, я помню. Но втроем, с Антоном, в однокомнатной… — настойчиво продолжала Маня.

Она замучилась от вечной неопределенности, ей надоели туманности и намеки, и Маша решила разобраться со своим смутным будущим, расставить все точки над "и" и добиться четкости и ясности.

— Ведь сын поедет со мной! Как мы будем там жить втроем?

Берт заметно поскучнел. Он был явно не готов к подобному разговору. Интересно, а как он представлял себе их совместную жизнь в Стокгольме?..

— Я могу продать свою квартиру в Москве, — продолжала Маша. — Наверное, мы сможем купить там квартиру побольше?