Сон № 9 - Митчелл Дэвид Страница 34

Хряк брызжет слюной и скалит клыки:

– Ага! Ты прикарманиваешь деньги из кассы!

То ли я еще не совсем отошел от травки, то ли «Виртуа сапиенс» притупила чувство реальности, но неожиданно для самого себя я подхожу к этому типу и хлопаю его по плечу. Он оборачивается. Его рот кривит усмешка. Хряк еще здоровее, чем я думал, но отступать поздно, придется атаковать первым, чтобы не потерять преимущество. Выплескиваю кофе ему в лицо и бью головой в нос, очень, очень сильно. В глазах вспыхивают искорки рождественских гирлянд, а Хряк отступает с протяжным булькающим «ааааааааа». Зажимает расквашенный нос, кровь течет по пальцам. Я возвращаюсь в исходное положение, нащупываю, чем бы замахнуться. От боли в голове мой голос звучит нетвердо:

– Пошел вон, сейчас же, не то искрошу тебе долбаные зубы в долбаный порошок, – смотрю, что у меня в руке, – вот этой пепельницей!

Должно быть, я убедительно изображаю безумца – прогундосив что-то насчет полиции и нападения, Хряк ретируется. Посетители смотрят ему вслед. Лао-цзы хлопает меня по плечу:

– Чистая работа, Капитан.

Ослица подходит к своей коллеге, полная участия:

– С вами все в порядке? Я не поняла, что происходит…

Официантка с прекрасной шеей захлопывает кассу и гневно глядит на меня:

– Я и сама бы с ним справилась.

– Знаю, – отвечаю я.

Рождественские гирлянды зловеще мигают.

– Но все равно спасибо.

Она одаряет меня сдержанной улыбкой, так что, когда огоньки рождественских гирлянд начинают мелькать с новой силой, у меня есть чем отвлечься от боли. Сажусь на свое место, и на какое-то время боль получает мою голову в свое полное распоряжение.

Интересно, бывала ли моя мать в кафе «Юпитер», когда жила в Токио? Может быть – после того как родились мы с Андзю, – она сидела на этом самом месте, ожидая, когда с ней свяжется Акико Като. Трутни из «Паноптикума» работают даже по воскресеньям. Неиссякающим роем они залетают в здание и вылетают обратно. Прошло почти две недели с той бесполезной засады, а отца в Токио я так и не нашел. Может, он сейчас в каком-нибудь отдаленном пригороде, а может, читает спортивную хронику за соседним столиком. Лао-цзы сидит через две табуретки от меня, погрузившись в дурацкую игру.

– Привет. – Официантка с самой прекрасной шеей на свете держит в руках кофейник. – Налить?

– Боюсь, у меня больше нет денег.

– За счет заведения. В качестве оплаты за охранные услуги.

– Тогда с удовольствием. Спасибо.

Она наливает. Я смотрю. Потом она спрашивает:

– Как ваша голова?

Опираюсь на локоть, прикрываю рукой горло, чтобы она не увидела засос.

– Прекрасно.

– Еще что-нибудь?

– Что – что-нибудь?

– Еще один маффин? За мой счет.

– Чего я действительно хочу, если вы, э-э, не против, – боль придает мне храбрости, о которой я при обычных обстоятельствах и мечтать бы не мог, – так это узнать, как вас зовут.

Ее сдержанная улыбка на секунду запаздывает.

– Аи Имадзё.

Классное имя.

– А вас?

– Эйдзи Миякэ.

Не такое классное.

– Эйдзи Миякэ, – произносит Аи Имадзё, и я чувствую себя намного, намного лучше. Она изучает шишку у меня на лбу. – Наверное, это ужасно больно, когда бьешь кого-нибудь головой.

– Нет, если умеешь это делать. Как выяснилось.

– Значит, у вас нет привычки каждый день кого-нибудь бодать?

– Это был мой первый удар головой.

– Историческое событие.

На перекрестке загорается зеленый, и рой машин с жужжанием устремляется в туманную дымку.

– Я вас уже где-то видела, Эйдзи Миякэ.

– Да, в тот день, когда была гроза. Две недели назад. Вы решили, что я – ну, в общем, так оно и было – подслушиваю ваш телефонный разговор. В конце вашей смены. Я просидел здесь часа два.

– Ага, – кивает Аи Имадзё, – теперь вспомнила.

– Проклятые биоборги! – костерит Лао-цзы «видбой-3».

– У меня перерыв. Не возражаете, если я присяду?

Не возражаю ли я?

– Конечно нет.

И к моей радости и смущению – я еще не могу прийти в себя от ночи, проведенной с незнакомкой в отеле любви, – девушка с самой прекрасной шеей во всей вселенной садится рядом со мной.

– И как же прошла ваша встреча? – спрашивает она.

– С кем?

– С тем, кого вы ждали в день, когда была гроза.

– Нет, встреча не состоялась.

– С подругой?

Я останавливаюсь на сокращенной версии и перепрыгиваю через Акико Като.

– С родственником.

– И давно вы его ищете?

– Три недели.

– Три недели? С тех пор, как приехали в Токио?

– Откуда вы знаете?

Ее щеки надуваются мячиками, а глаза превращаются в два маленьких полумесяца. Мне нравятся такие улыбки.

– Ваш акцент. Через полгода вы его потеряете. Откуда вы родом?

– Вы, наверное, о таком месте даже не слышали.

– А давайте проверим.

– Якусима. Остров близ…

– …южного побережья Кюсю, где растут кедры Дзёмон, древнейшие обитатели восточного полушария. Итак, как вам Токио, этот непростой город?

«Токио, этот непростой город». Классное выражение.

– Полон сюрпризов. Иногда здесь одиноко. По большей части странно. Не получается ходить по прямой – я постоянно на кого-нибудь налетаю.

– Перестаньте думать о том, как вы ходите. Это все равно что подносить ложку ко рту: задумаешься, как это сделать, – промахнешься. Откуда вы знаете, что ваш родственник проходит мимо этого места?

– На самом деле я не знаю. Я даже не знаю, как он выглядит.

– Это дальний родственник?

– Ох, вам будет скучно слушать.

– А почему вы решили, что мне будет скучно? Вы смотрели в телефонном справочнике?

– Я даже не знаю, как его зовут.

Аи Имадзё недоуменно морщит лоб:

– А он знает, как вас зовут?

– Да.

– Дайте сообщение в колонки личных объявлений: «Родственников Эйдзи Миякэ просят написать на такой-то абонентский ящик». Ну, как-нибудь так. Большинство токийцев читают одни и те же три-четыре газеты. Если ваш родственник и не заметит объявления, то его увидит кто-нибудь другой и ему скажет. Что, не верится?

Я лихорадочно размышляю.

Аи Имадзё пристально на меня смотрит:

– Что?

Ах, как мне нравится, когда Аи Имадзё так на меня смотрит!

– Понятия не имею.

Снова эта улыбка, с долей замешательства.

– О чем?

– Понятия не имею, почему я так глуп, что не подумал об этом раньше. А в какие газеты?

– О, дикарь с Кюсю[76]! – встречает меня Бунтаро в «Падающей звезде». – Твои глаза как проталины от мочи на снегу.

Мой домовладелец ест черничное мороженое на палочке. На экране телевизора кто-то в черном костюме бредет по пустыне. Звуки слайд-гитары кружат вместе с перекати-полем. Черному костюму неплохо бы отправиться в чистку, а человеку – побриться и принять душ.

– Доброе утро. Что за фильм?

– «Париж, Техас» Вима Вендерса.

Бунтаро проглатывает остатки мороженого, стараясь, чтобы оно не сорвалось с палочки. Смотрю фильм. В Париже, штат Техас, не особо много происходит.

– Какой-то медленный фильм, правда?

Бунтаро облизывает руку.

– Это, парень, экзистенциалистская классика. Человек, которому отшибло память, встречает женщину с огромными титьками. Ну, рассказывай. Как ночка? Отшибло память или огромные титьки? Меня не обманешь, так и знай. Я тоже когда-то был молод. А ты парень не промах, скажу я тебе. Две недели в большом городе, а уже ухлестываешь за благоуханным полом.

– Я просто встретил друзей.

– Ну-ну. Кстати, о друзьях. Я тут сегодня видел огромного таракана.

– Все претензии – к домовладельцу.

– Нет, серьезно. Сперва я решил, что это облезлая крыса. А он как зашевелит своими рогами… Ну, я попытался его пришлепнуть, но он взлетел, пронесся над лестницей и исчез под твоей дверью с такой скоростью, что я даже не успел ахнуть. Может, его схрумкала твоя голодная кошка. А может, это он схрумкал твою голодную кошку.