Рейчел Кинг - Полет бабочек Страница 5

Доктор Диксон повышает голос и переводит на нее взгляд.

— Я сказал, что эта рана под повязкой была очень грязной. Я промыл ее и заново перебинтовал. Как по-вашему — вы сможете сами сделать новую перевязку? Через пару дней? Не позволяйте ему вставать с постели. Пусть как следует отдохнет.

Она кивает.

— А что с его речью? Постельный режим поможет?

— Не могу сказать.

— Доктор Диксон, прошу вас!

Тепло от камина греет ей щеку, когда она поворачивает голову к врачу. Софи неотрывно смотрит ему в лицо, изо всех сил стараясь не плакать. Он отвечает на ее взгляд, сощурив глаза при мягком освещении.

— Миссис Эдгар, боюсь, я попросту не знаю.

— В таком случае каково же ваше мнение?

— Мое мнение?

Он поджимает губы и некоторое время разглядывает пол. Затем улыбается ей. Через силу, уверена она.

— Мое мнение заключается в том, что во всем остальном он ведет себя вполне адекватно. Или вы заметили нечто такое, что могло бы свидетельствовать об обратном?

Она думает о муже — он выглядит таким опустошенным, с безжизненными глазами.

— Нет, — говорит она. — Впрочем, утром произошел некий казус…

И она рассказывает ему о бабочке на подоконнике, о том, как у Томаса тряслись руки.

— Понимаю. Вы уверены, что он смотрел именно на бабочку?

Она кивает.

— Уверена.

— Почему он так реагировал?

— На первый взгляд здесь нет никакой связи, я знаю. Но он одержим ими. И уехал, чтобы изучать их. Он поехал, чтобы собирать бабочек, но больше всего рассчитывал найти одну разновидность.

— И что это за разновидность?

— В том-то все и дело. У этой бабочки нет названия — официально ее еще не открыли. Но до Томаса дошли о ней какие-то слухи, и он вознамерился стать первым среди тех, кому действительно удастся поймать экземпляр и привезти в Англию. Он даже придумал, что назовет ее в свою честь — каким-нибудь латинским вариантом своего имени.

— Ну и как? Он нашел ее?

— Судя по письмам, что я получала от него, — нет. Правда, он перестал писать…

Она отводит взгляд в сторону. Краснея от стыда, она понимает, что сказала лишнее, касающееся не только Томаса.

— Я так и не знаю, нашел он ее в конце концов или нет. Но нам это все равно не поможет, как по-вашему?

— Нет, не поможет, — соглашается доктор. — Мне очень жаль, миссис Эдгар. Скорее всего, он страдает от какого-то нервного расстройства. Потребуется время и постельный режим. И терпение. И пожалуйста, не огорчайтесь так, сударыня. Вы всегда сможете отправить его куда-нибудь, чтобы там…

— Нет!

Ома роняет носовой платок и прячет лицо в юбки, наклоняясь, чтобы поднять его. Это невыносимо — признать, что муж может быть душевнобольным.

— Я не пойду на это, — заявляет она.

— В таком случае наберитесь терпения, — говорит доктор.

Она видит, что глаза его полны жалостью к ней, и от этого становится тошно. Это тот самый взгляд, который ей уже приходилось видеть у других людей, и он ей никогда не нравился. Она поднимает выше подбородок — этот взгляд обижает ее, пусть даже, возможно, за ним скрываются добрые чувства. Она совсем не знает этого человека; и он, кроме того, что лечил ее прошлой зимой от кашля, не знает о ней ничего.

— Не трогайте его, — продолжает он. — Оставьте его как есть. Может, все, что ему нужно, — это забота любящей жены. Он целый год пробыл в джунглях, миссис Эдгар, вдали от всех благ цивилизации. Старайтесь общаться с ним в деликатной форме. Когда он немного отдохнет, сделайте так, чтобы он занимался тем, что любит. Ему нравится музыка?

Софи согласно кивает.

— Гулять в парке? Что-нибудь в таком духе, миссис Эдгар. А если захотите обследовать его голову, можете поместить в больницу…

— Нет.

Она улыбается ему через силу.

— Думаю, до этого не дойдет. Благодарю вас, доктор Диксон. Постараюсь набраться терпения, как вы говорите. Я уверена, мы найдем какой-нибудь способ общения.

Глава 2

Моя дорогая Софи!

Наконец-то могу тебе написать. Путешествие морем из Лиссабона заняло меньше времени, чем я предполагал, но порой мне казалось, что ему не будет конца. Когда море становилось особенно неспокойным, я по нескольку дней не выходил из каюты — так мне было плохо. Не могу в точности передать, что это за чувство — когда ты скорее готов принять смерть, чем терпеть до скончания века эту тошноту, от которой желудок лезет наружу, и в то же время понимаешь, что именно до скончания века так все и будет. Тем не менее за пару дней до того, как показался берег суши, море успокоилось — этого оказалось достаточно, чтобы я пришел в себя и был уже в состоянии выпить воды и даже что-то съесть.

Во время морского путешествия я познакомился со своими новыми компаньонами. Я расскажу тебе о каждом из них пока совсем немного, но уверен, что за те месяцы, что нам предстоит провести вместе, я узнаю о них гораздо больше. Джордж Сибел выглядит всегда безукоризненно. Даже в то утро, когда мы добрались до суши — признаюсь, я тогда просто накинул на себя что под руку попалось, совершенно забыв про жилет, и, скорее всего, выглядел жалким пугалом, — Джордж, на которого я наткнулся в коридоре, был причесан и успел даже напомадить волосы, прежде чем покинуть каюту. У меня такого терпения не оказалось, поскольку мне вот-вот предстояло ступить на землю нового континента! Пока мы все по очереди разглядывали джунгли и Амазонку через подзорную трубу Эрни Харриса, один Джордж выглядел невозмутимым, лишь бормотал себе что-то под нос про свою прошлогоднюю экспедицию в Африку. Он даже наклониться., чтобы счистить с туфли налипшую грязь, совершенно не обращая внимания на чудесные виды проплывающего мимо тропического леса. Повсюду росли пальмы и подорожники, и, не будь вода в Амазонке ядовито-желтого цвета, наверняка весь лес отражался бы в реке. В сердце джунглей обнаружился какой-то город — его белые здания, кое-где с башнями и красными крышами, высились среди пальм. Но все они терялись на фоне огромных кораблей, которые стояли в порту На якорях — явно груженные каучуком, в ожидании таможенного досмотра.

Два других моих компаньона — Эрни, военный врач, к тому же опытный, хоть и не профессиональный, орнитолог (это про птичек, моя любовь!) и искусный таксидермист, а также Джон Гитченс, охотник за растениями — похоже, как и я, были под … сильным впечатлением. Наш стюард указал на гигантских птиц, круживших над городом, и Эрни, наведя на них свою подзорную трубу, пришел в страшное волнение. Он дал мне посмотреть в окуляр, но только мельком — это оказались грифы — и почти сразу же вырвал трубу из моих рук. При мысли об этих уродливых созданиях мне стало немного неприятно, и я ничего не мог с собой поделать, хотя с этого расстояния они выглядели вполне изящными и грациозными.

Но вернемся к Джорджу — он славный малый, помимо прочего изучал зоологию и энтомологию в Кембридже. Он как раз и является официальным собирателем насекомых в нашем путешествии. И я безумно счастлив, что меня тоже взяли с собой, невзирая на мой любительский статус. Это свидетельствует о том, что, когда у тебя есть друзья в нужных местах (я, конечно, имею в виду мистера Кроули из Кью, который познакомил меня с агентом Райдвелом), можно рассчитывать на чудеса. Джордж согласился с тем, что я буду собирать бабочек, а также помогать ему; он будет более чем занят, изучая муравьев, жучков — одному Богу известно, что скрывается в этом лесу! Полагаю, я смогу многому научиться у мистера Сибела, если мне только удастся проникнуть за его суровый внешний облик, похоже напускной.

Что касается остальных двух участников, ты не представляешь, какое чувство облегчения испытал я, узнав, что с нами в экспедиции есть врач. Правда, когда я страдал от качки на борту, от него было мало пользы (его тошнило одновременно со мной), но сама мысль о том, что он будет с нами в джунглях, со всеми своими медицинскими инструментами и лекарствами, утешает меня безмерно. Не знаю, как тут, в Бразилии, обстоит дело с больницами, но в любом случае может так получиться, что мы окажемся слишком далеко от них, а болезни, подобные малярии, здесь дело обычное. Сам Эрни очень энергичный парень. У меня язык не поворачивается называть его доктором Харрисом, поскольку он ведет себя как задиристый мальчишка, — порой это доставляет мне удовольствие, но иногда раздражает. Он взял за привычку поддразнивать Джорджа, на что я никогда не решился бы, но, как мне кажется, он просто шутит, пользуясь выдержанностью этого человека.

Джон Гитченс чем-то напоминает мне доброго великана. Он очень молчаливый, и у него огромные огрубевшие загорелые руки и большая борода, которая не нравится Джорджу, потому что он считает ее старомодной. О себе Джон ничего не рассказывает, но, по словам Эрни, он повидал на своем веку столько приключений, что двух наших жизней не хватит, чтобы вместить хотя бы часть из них. Из всех нас он самый старший — ему почти сорок, — и когда он смотрит на меня, такое чувство, что он читает каждую мою мысль. У него карие глаза, такие большие и выразительные, каких я, наверное, не видел ни у кого, зато все остальное лицо прячется за бородой. Во время морского путешествия, вечерами, когда мы все сидели и читали, он обычно вставал у иллюминатора и пристально всматривался в море. Если мы хотели поиграть в карты, нам стоило большого труда уговорить его стать четвертым в бридже, иногда он все равно отказывался; в таких случаях нам приходилось брать в игру капитана, который относился к нам как к почетным гостям, или же кого-то из пассажиров. Как только мы прибыли сегодня в наше жилище, Джон скрылся в лесу и отсутствовал четыре, часа. Когда он вернулся, щеки его порозовели, по всему было видно — он будто опять ожил.