Джоанн Харрис - Остров на краю света Страница 50

Он не ответил на мое приветствие, а когда я подошла и встала рядом, он отвернулся, но я все равно успела заметить покрасневшие глаза. Новости насчет Мерседес разошлись быстро.

— Пусть они все умрут, — тихо сказал Дамьен. — Пусть море поднимется и зальет весь остров. Смоет все дочиста. Чтоб никого не осталось.

Он подобрал из-под ног камень и швырнул его со всей силы в набегающие волны.

— Это тебе сейчас так кажется… — начала я, но он меня перебил.

— Не надо было им строить этот риф. Оставили бы море в покое. Они думают, они такие умные. Делают деньги. Смеются над уссинцами. Все только и заняты деньгами, а сами не видят, что у них под носом творится. — Он пнул песок носком ботинка. — Ведь, если бы не это, Лакруа на нее и не посмотрел бы. Он бы уехал в конце лета. Его бы тут ничто не держало. Но он думал, что может сделать на нас деньги.

Я положила руку ему на плечо, но он вывернулся.

— Он притворялся моим другом. Оба притворялись. Использовали меня, чтобы я передавал послания. Чтобы я шпионил для них в деревне. Я думал, если я могу для нее что-то сделать… может, тогда она…

— Дамьен, ты не виноват. Ты не мог знать.

— Нет, виноват… — Дамьен внезапно прервался и подобрал еще один камень. — А ты-то что об этом знаешь, э? Ты вообще не настоящая саланка. Тебе все будет хорошо, что бы ни случилось. Твоя сестра ведь Бриман, верно?

— Не понимаю, при чем…

— Оставь меня в покое, а? Это не твое дело.

— Нет, мое. — Я взяла его за руку. — Дамьен, я думала, что мы друзья.

— Я и про Жоэля думал, что он мой друг, — угрюмо сказал Дамьен. — Рыжий пытался меня предупредить. Надо было его слушать, э?

Он подобрал еще один камень и швырнул в набегающую волну.

— Я говорил себе, что это мой отец виноват. Все эти его дела с омарами и всякое такое. Стал водиться с Бастонне. После всего, что они сделали с нашей семьей. Притворяется, что дела пошли на лад, все из-за одного-двух хороших уловов.

— И еще Мерседес, — мягко сказала я.

Дамьен кивнул.

— Мотоциклетная банда, — вспомнила я. — Это ты с ними был? Ты сказал им про деньги? Чтобы сквитаться с Бастонне? Потому что ты завидовал Ксавье?

Дамьен уныло кивнул.

— Правда, я не знал, что они побьют Ксавье. Я думал, он отдаст им деньги, и все. Но после этого Жоэль сказал, мне ничего не остается, как начать ходить с ними; мне уже нечего терять.

Неудивительно, что у него был такой несчастный вид.

— И ты все время держал это в себе? Никому не рассказывал?

— Рыжему. Ему иногда можно рассказывать… всякие вещи.

— И что он сказал?

— Что я должен признаться отцу и Бастонне. Сказал, если я этого не сделаю, будет гораздо хуже. Я сказал, что он с ума сошел; что отец меня убьет, если узнает хоть половину того, что я сделал.

Я улыбнулась.

— Знаешь, я думаю — он был прав.

Дамьен безучастно пожал плечами.

— Может, и так. Все равно уже поздно.

Я оставила его на пляже и вернулась той же дорогой. Оглянувшись, я увидела одинокую фигуру, пинающую песок в море с такой силой, словно он хотел выпихнуть весь песок с пляжа обратно на Ла Жете, на его законное место.

7

Когда я вернулась домой, там были Марэн, Адриенна и мальчики — они как раз заканчивали обедать. Когда я вошла, они все посмотрели на меня. Кроме Жана Большого — он низко опустил голову над тарелкой, медленно, методично доедая салат.

Я сварила кофе, чувствуя себя непрошеной гостьей. Пока я пила, стояла тишина, словно мое появление помешало разговору. Неужели теперь так и будет? Моя сестра с семьей, Жан Большой и его мальчики — и я, чужачка, незваная гостья, которую никто не решается выгнать? Я чувствовала, как сестра наблюдает за мной, сузив свои синие глаза островитянки. Время от времени кто-нибудь из мальчиков что-то шептал другому — слишком тихо, я не разбирала слов.

Наконец Марэн произнес:

— Дядя Клод сказал, что он с тобой поговорил.

— И хорошо сделал, — ответила я. — Или вы сами собирались мне рассказать, когда сочли бы нужным?

Адриенна взглянула на Жана Большого.

— Это папина земля, он сам решает, что с ней делать.

— Мы это уже обсуждали, — сказал Марэн. — Жан Большой понимает, что у него нет денег, чтобы застроить землю. Он решил, что разумнее предоставить это нам.

— Нам?

— Клоду и мне. Мы обсуждали совместное предприятие.

Я поглядела на отца, который, кажется, был полностью поглощен собиранием масла со дна салатной миски.

— Папа, ты знал об этом?

Молчание. Он даже виду не подал, что слышал.

— Мадо, ты только зря его расстраиваешь, — пробормотала Адриенна.

— А как же я? — Я начала повышать голос. — Меня кто-нибудь подумал спросить? Или Бриман это и имел в виду, когда сказал, что хочет видеть меня на своей стороне? Он этого хотел? Чтобы я закрыла глаза и позволила вам раздавать землю за гроши?

Марэн многозначительно посмотрел на меня.

— Может, нам лучше это обсудить в другой…

— Это из-за мальчиков, правда? — Гнев бился у меня в груди, как птица в клетке. — Этим вы его подкупили? Жан Большой и Жан Маленький, восставшие из мертвых?

Я взглянула на отца, но он ушел глубоко в себя и спокойно глядел в пространство, словно никого из нас тут не было.

Адриенна взглянула на меня с упреком.

— Ах, Мадо. Ты же видела его с мальчиками. Их присутствие для него целительно. Ему стало настолько лучше с тех пор, как они тут.

— А от этой земли все равно никакого проку, — сказал Марэн. — Мы все решили, что гораздо лучше будет сосредоточиться на доме, сделать из него нормальный семейный летний дом, которым мы все сможем пользоваться.

— Подумай, как это важно для Франка и Лоика, — сказала Адриенна. — Дивный летний дом у моря…

— И хорошее вложение капитала, — добавил Марэн, — на то время, когда… ну ты понимаешь.

— Наследство, — объяснила Адриенна. — Для детей.

— Но это же не летний дом, — запротестовала я, чувствуя себя слегка нехорошо.

Сестра с сияющим лицом наклонилась в мою сторону.

— Мы надеемся, что он станет летним домом, — сказала она. — Вот что: мы пригласили папу поехать с нами в сентябре. Мы хотим, чтобы он круглый год жил у нас.

Я ушла так же, как пришла, — с чемоданчиком и папкой рисунков, но на этот раз не пошла в деревню. Я выбрала другую тропу, ту, что вела к блокгаузу над Ла Гулю.

Флинн так и не появился. Я вошла в дом и легла на старую койку, внезапно почувствовав себя очень одиноко, очень далеко от дома. В эту минуту я что угодно отдала бы, лишь бы оказаться опять в своей парижской квартирке, где рядом пивная и горячий серый воздух приносит шум с бульвара Сен-Мишель. Может, Флинн был прав, подумала я. Может, пора уже думать о том, чтобы двигаться дальше.

Я прекрасно понимала, каким образом отца обвели вокруг пальца. Но он сделал свой выбор; я не буду ему перечить. Если он хочет жить с Адриенной, пусть живет. Дом в Ле Салане станет их летней резиденцией. Я, конечно, смогу гостить в нем, когда захочу, а если я поселюсь где-то еще, Адриенна старательно изобразит изумление. Они с Марэном будут проводить здесь все праздники и каникулы. А в межсезонье, может быть, сдадут кому-нибудь. Внезапно я вспомнила себя и Адриенну детьми — как мы сражаемся за очередную игрушку, каждая тянет к себе, отрываются руки и ноги, набивка разлетается, а мы продолжаем драться за право обладания. Нет, сказала я себе. Мне не нужен этот дом.

Я приставила к стене свою папку с рисунками, а чемодан сунула под кровать, сделанную из ящиков, и опять вышла на дюны. Дневной жар уже чуть спал, и начался отлив. В заливе дрожал на фоне солнца, отраженного от воды, одинокий парус, далеко за пределами защитного кольца Ла Жете. Я не могла точно разглядеть очертания и совершенно не представляла, кто мог заплыть так далеко в это время дня. Я начала спускаться к Ла Гулю, время от времени поглядывая на крошечный парус. Птицы кричали на меня, закладывая виражи. В таком свете трудно было опознать парус — во всяком случае, это точно не был никто из деревенских. Никакой саланец не будет так неуклюже рулить, так нерешительно лавировать, терять ветер и наконец ложиться в дрейф, оставив распущенный парус хлопать на ветру и позволяя течению унести лодку.

Подойдя ближе к краю утеса, я наткнулась на Аристида — он наблюдал со своего обычного места. Рядом с ним сидел Лоло с холодильным ящиком фруктов — на продажу — и биноклем на шее.

— Да кто это? Если так дальше пойдет, его выкинет на Ла Жете.

Старик кивнул. Лицо его избороздили морщины неодобрения. Не потому, что кто-то оказался неумелым моряком, — на острове люди приучаются сами о себе заботиться, и просить о помощи стыдно, — но потому, что кто-то бросил на произвол судьбы хорошую лодку. Люди приходят и уходят. Имущество остается.