Эльмира Нетесова - Колымское эхо Страница 51

—    Нет. Тут одни зэки. В эту зону другие не пошли работать. Далеко и страшно показалось им. Никто собою рисковать не станет. Жизнь одна и у нас и у них.

—    Мне, конечно, терять особо нечего. Я уже пожил сколько надо. А вот тебе, Игорь, рановато голову в волчью пасть пихать. Поживи. Ты еще многим людям нужен.

Они возвращались узкой тропинкой. Вслед им, не мигая, смотрели сотни волчьих глаз. Они с радостью побежали бы за людьми, но было очень светло и слишком близко от зоны. Звери тоже не хотели рисковать.

—    Слышь, Игорь, а ведь не помчались за нами стаи. Значит, обоим нужно жить. Что-то еще не сделано на земле. И волки почуяли, не стали мешать.

—   Это уже мистика, старик. Не очеловечи­вай зверя. Они испугались близости зоны. А и у самих полно волчат. Они маленькие. Их под­ставлять не захотели, вот и вся разгадка. Сам говоришь, волк — зверь осторожный.

—   Ладно, Петрович! Как бы ни было, живы­ми воротились. С той стороны это редко кому удается,— ускорил шаг Игорь Павлович.

Вскоре они вернулись в избу, грелись чаем, вспоминали подробности прогулки.

—    Завтра я в другую зону поеду. Подальше к северу, у тебя здесь тоскливо, все как в пре­жних зонах, ничего новенького, необычного. Обо всем, что ты рассказал, я уже слышал раньше, а впустую время тратить неохота.

Старик заметно обиделся, но спорить не стал. Не понравилось у него журналисту. Что делать? Дед и не знал, кто ж был у него на самом деле.

Игорь Павлович грелся возле печурки, наби­рался тепла на предстоящий день. Он знал, бу­дет трудно и холодно. Но надо выдержать.

—   Ты вот что, Игорек, оденься потеплее, возьми мой тулупчик. Мне он уже не нужен, а тебе сгодится. Да и великоват, мешком мотается как на колу, тебе в самую пору придется. Авось, сгодится не раз, когда-то добрым словом помянешь,— предложил дед свое единственное сокровище и вскоре проводил Игоря к трассе.

—    Вот эта зона обитаемая. И народ веселый тут дышит. Хоть погост вокруг, не унывают, не хандрят, наверно привыкли. И ты с ними не со­скучишься. Они часть кладбища расчистили и теперь там в хоккей играют.

—    На погосте? — икнул Бондарев.

—   А что тут такого? Живое для жизни жи­вет,— ответил водитель улыбчиво.

И вправду, в скрытом дворике зоны зэки иг­рали в хоккей. Мужики даже внимания не обра­тили на чужака. Играли, как озорные мальчиш­ки, выбивали друг у друга шайбу.

—    Эй, мужики, где у вас старший? — спро­сил их Бондарев.

—    Наверху. Иди по лестнице. Как раз к нему попадешь,— ответили хором.

—    Что? Удивились? Зэки и хоккей? Как это можно увязать? Зато драк, попоек, наркоты, во­обще нет. Курильщиков стало меньше. Наруше­ний режима нет. Работают без замечаний и меж собой не базарят,— ответил начальник зоны.

До вечера проговорил с ним Игорь Павло­вич. Начальник — человек новый, ничего инте­ресного не знал. Слышал, что прежнее руковод­ство убрали до единого человека.

—    Не за добрые дела! — ответили коротко, но в подробности вдаваться не захотели.

—    Скоро новых пришлют. Вот тогда круто задышим. Может, девок подкинут в спецчасть. Вовсе веселуха наступит. А то прокисаем за­живо.

—    Что нового? Что хорошего в службе? — спросил Игорь Павлович у начальника зоны.

—    У нас порядок! Мы свой второй участок добили, можем законно отдыхать. Вот как трас­су закончим, товарищеским матчем отметим. Я думаю, мои победят.

—   А я к вам в командировку! — встрял Бон­дарев.

—    На кой черт? Без тебя дел хватает...

—   Да я ненадолго,— попытался успокоить.

—    Ну чего хочешь? — спросил сморщась.

—    Это что? Перерыв у ваших зэков?

—    Кой черт? Лишних двадцать минут у них выдались. Пусть поиграют, чем в рамса на нарах резаться, да чифир глотать! Авось и для здоровья полезнее. Это ж хозбригада. Вот теперь три ма­шины ждем с харчами, их разгрузить надо. Меш­ки, ящики путем уложить, дров нарубить, воды принести, полы, столы, скамейки помыть. Все на них ляжет. Остальные трассу утюжат. У них уже все. Нулевая точка. Мы свое закончили. Теперь куда начальство пошлет, туда поедем. Мы рань­ше других справились. Хотя участок выпал не приведи Бог, одни надолбы и наледи. Ребята до седьмого пота вламывали. Равняли каждую кол­добину и ямку. Бульдозером равняли. Рубахи на спинах вставали коробом. А уж от ломов да ки­рок все ладони в крови. Шкура слезала. Но надо было успеть. Это мои мужики понимали. Спра­вились вовремя. Нам иначе нельзя. И добавил:

—    Нет, чрезвычаек у нас не бывает. Некогда дурью маяться. Без того жизнь короткая. Вся­кую секунду бережем.

—   А чья это могила? — указал Бондарев на захоронение в стороне

—   Случайность вышла. Наш мужик не рас­считал. Обмишурился. Вышел утром глянуть ка­кой порядок вокруг. Случается всякое. Ну и вре­зался внизу на тракторе в ледяную глыбу. Все вдребезги разбил, сам весь в мелкие осколки. Пока мы его осмотрели со всех сторон, он уже готов был. Так что первую неудачу имеем. Дай Боже, чтоб она последней стала.

—   А где же остальные ваши ребята

—    Они уже внизу. Площадку под харчи гото­вят. Без нее нельзя никак. Иначе медведи все утащут. А тут мы охрану поставим. Харчи в па­латку сгрузим.

—    Медведю палатка, как паутина.

—   Она на металлическом каркасе, не спра­вится. Как только загремит, пулей угостим. Мы на все случаи жизни приспособлены.

Вечером за чаем ребята рассказывали Иго­рю, как им приходится жить и работать в невы­носимых полярных условиях.

—    Колыма в сравнение, просто цветочек аленький. Вот здесь холода и впрямь адские. На нос хоть валенок надевай. Лицо в три мину­ты покрывается коркой льда. Наши белые мед­веди ничего не боятся, если почуяли жратву, до­станут хоть из-под земли. Их ничего не остано­вит. Оружие против них пугалка. Слой жира гро­мадный, непробиваемый. От них ничего не спрячешь. И, главная беда,— всеядны. Им пле­вать, человек или рыба в лапы попались. Со­жрет и не подавится. Он не приручаем и никог­да не будет другом человеку. Он сильнее и сви­репее всех своих бурых собратьев.

—   А случалось, что нападал на людей?

—    Сколько раз! Уже счет потерян.

—    Я смотрю, могил нет,— удивился Игорь.

—   Это белый медведь. Он выкопает на лю­бой глубине. От него не спрячешь.

—   Да ладно тебе с этим косматым, расска­жи лучше, как вам живется здесь? Много ль еще до воли осталось, кем вкалываешь? — спросил Игорь Павлович.

—    Не сыпь так много сразу. Лучше скажи, кто сам будешь? Откуда взялся?

—    Журналист? А зачем ты мне нужен? Одно слово тебе скажи, десять придумаешь! Ну, вла­мываем, как и все. Готовим лед для рыбы, для рефрижератора, целыми днями с ломом и кай­лом. Пупок к концу дня того гляди развяжется. Целыми днями грузим и разгружаем. Шкура на плечах трещит то от мороза, то от жары, то от тяжести. Ну, что тебе еще? Больше сказать не­чего. Мы подневольные рабы своих ошибок. Ждем, когда нам откроют ворота на волю. Это вам, свободным, неизвестна ее цена. А мы-то знаем каждый глоток ее, как поет под ногами земля, как кружится от счастья голова, а грудь распирает от счастья и хочется петь во все гор­ло, чтоб каждая букашка на земле знала, что я свободен и уже не сижу «под запреткой». Сво­бода— это самое лучшее, что есть в жизни. Свобода — это чувствовать себя крылатой пти­цей, какая может взлететь к самому солнцу. И я доживу до той минуты и крикну облакам и небу:

—    Эй, вы! А ведь и я на воле. Я буду сме­яться, как солнце, как ребенок, всех обниму, потому что стану свободным, как птица.

Говорили, он не дожил до воли совсем не­много. Скалывал лед с вершины горы, тот разле­тался в глыбы, искры, сползал вниз холодными ручьями. Человек, словно играючись, крошил его. И вдруг не удержался на пятке. Она соскользну­ла, и человек поехал вниз. Вот он упал. Хотел зацепиться за что-то. Но на снегу ничего не рос­ло. Он был совсем голый. Недаром звали эту гору Лысая голова. На ней никто не мог удер­жаться: ни человек, ни зверь.