Бхагаван Раджниш (Ошо) - Абсолютное Дао. Беседы о трактате Лао-цзы «Дао Де Цзин»

Ошо

Абсолютное Дао. Беседы о трактате Лао-цзы «Дао Де Цзин»

(Из цикла бесед Ошо «Дао: три сокровища»

Absolute Tao. Talks on Tao Te Ching by Lao Tzu

Перевод на русский язык О. А. Кудрявцевой (Ma Prem Disha) под редакцией В. И. Тимшина (Swami Prabodh Vardhan)

Глава 1. Об абсолютном Дао

Об Абсолютном Дао Лао-цзы говорит:

Дао, о котором можно что-то сказать, —

Не Абсолютное Дао.

О происхождении взаимосвязанных противоположностей он говорит:

Когда все в Поднебесной постигают прекрасное как прекрасное,

Появляется и признается уродство.

Когда все в Поднебесной постигают добро как добро,

Появляется и признается зло.

Поэтому

Бытие и небытие порождают друг друга;

Трудное и простое дополняют друг друга;

Длинное и короткое соотносятся друг с другом;

Высокое и низкое определяют друг друга;

Звуки и голоса сливаются в гармонии;

То, что впереди, и то, что позади, следуют вместе.

Поэтому мудрец

Совершает деяния, пребывая в бездействии;

Проповедует учение, не прибегая к словам.

В бесчисленном множестве вещей

Он ничего не отвергает;

Все принимая, он ничем не обладает;

Действуя, не ожидает вознаграждения;

Достигая совершенства, не требует уважения.

И именно потому, что он не требует уважения,

Уважение невозможно у него отнять.

Я говорю о Махавире из чувства долга – мое сердце не с ним. Он слишком математичен. Он не мистик, в нем нет поэзии существования. Он велик, он просветлен; но он похож на огромную пустыню; в нем невозможно найти ни одного оазиса. Но поскольку я родился джайном, мне приходится отдавать долги. Я говорю о нем из чувства долга, но мое сердце не с ним – я говорю о нем только из ума. Когда я комментирую Махавиру, я говорю как сторонний наблюдатель. Махавиры нет внутри меня, а меня нет внутри него.

То же самое я могу сказать о Моисее и Магомете. У меня нет желания говорить о них, и я не говорю о них. Если бы я не родился джайном, я бы никогда не говорил и о Махавире. Мои ученики-мусульмане и мои ученики-иудеи часто подходят ко мне и спрашивают: «Почему ты не комментируешь Магомета или Моисея?» Мне трудно им это объяснить. Глядя на их лица, я много раз принимал решение сделать такие комментарии; много раз я приглядывался к высказываниям Моисея и Магомета, но затем снова отодвигал их в сторону. Ничто не отзывалось в моем сердце. Если бы я стал говорить о них, это было бы нечто мертвое. Я даже не испытываю к ним чувства долга, как к Махавире.

Они все относятся к одной категории: они слишком расчетливы и придерживаются крайних взглядов, отвергая при этом другую полярность. Они представляют собой одиночные ноты – не созвучия, не симфонии. У одиночной ноты есть своя красота, строгая красота, но такая нота монотонна. Слышать ее время от времени – одно дело, но если нота продолжает звучать долго, вы чувствуете скуку, вам хочется прервать ее звучание. Личности Махавиры, Моисея и Магомета подобны одиночным нотам – простым, строгим, даже красивым – когда их слышишь изредка. Так что если я встречу на своем пути Махавиру, Моисея или Магомета, я отдам им дань уважения – и убегу подальше от них.

Я говорю о Кришне. В нем множество измерений, он сверхчеловек, чудотворец, но он больше похож на миф, чем на реально существующего человека. Он настолько экстраординарен, что такого человека просто не может быть. Такие люди не могут существовать на этой земле – они существуют только как сны. Мифы – это не что иное, как коллективные сны. Все человечество видит эти сны… красивые, но неправдоподобные. Я говорю о Кришне и наслаждаюсь, но я наслаждаюсь этим так, как можно наслаждаться красивой историей, и тем, что ее рассказываешь. В этом мало смысла – это просто вселенские сплетни.

Я говорю об Иисусе Христе. Он вызывает во мне чувство глубокой симпатии. Я бы хотел страдать вместе с ним, я бы хотел помочь ему нести его крест. Но мы остаемся в параллельных плоскостях, мы никогда не встречаемся. Он такой печальный, такой обремененный – обремененный страданиями всего человечества. Он не умеет смеяться. Если вы идете рядом с ним слишком долго, вы становитесь печальными, вы перестаете смеяться. Его окружает уныние. Я сочувствую ему, но я бы не хотел быть похожим на него. Я мог бы идти рядом с ним некоторое время и разделить его бремя, но потом бы мы расстались. У нас разные пути. Он добродетельный, но – чересчур добродетельный, почти не по-человечески добродетельный.

Я говорю о Заратустре – очень редко, – но я люблю его, как друг любит друга. С ним можно посмеяться. Он не моралист, не пуританин, он умеет наслаждаться жизнью и всем, что она дает. Он хороший друг, с ним всегда можно быть рядом – но он просто друг. Дружба хороша, но ее недостаточно.

Я говорю о Будде, я люблю его. В течение многих веков, в течение многих жизней я любил и продолжаю любить его. Он чрезвычайно прекрасен, невероятно прекрасен, великолепен. Но он не на земле, он не касается ногами земли. Он парит в небесах и не оставляет следов. За ним невозможно следовать, вы никогда не знаете его местонахождение. Он похож на облако. Иногда вы встречаетесь с ним, но это случайность. Он настолько совершенен, что не может пустить корни в земле. Его предназначение – высшие сферы. В этом отношении он односторонен. Земля и небо не встречаются в нем. Он божественен, но ему недостает чего-то земного. Он подобен пламени, прекрасному пламени, но у этого пламени нет фитиля, нет чаши с маслом – вы видите пламя, оно поднимается все выше и выше, но ничто не удерживает его на земле. Я люблю его, я говорю о нем из самого сердца, но дистанция все же остается. Она всегда остается в таком явлении, как любовь, – вы подходите все ближе и ближе, но даже в близости дистанция сохраняется. Из-за этого страдают все любящие.

О Лао-цзы я говорю совершенно по-другому. У меня нет к нему никакого отношения, потому что отношение подразумевает дистанцию. Я не люблю его – как можно любить самого себя? Когда я говорю о Лао-цзы, я как будто говорю о самом себе. Мое существо и он – одно целое. Когда я говорю о Лао-цзы, я как будто смотрю в зеркало – в нем отражается мое лицо. Когда я говорю о Лао-цзы, я полностью с ним. Даже сказать: «Я полностью с ним» – будет неверно. Я – это он, он – это я.

Историки сомневаются в его существовании. Я не могу сомневаться в его существовании, потому что – как я могу сомневаться в своем собственном существовании? В тот самый момент, когда я стал возможным, он стал реально существующим для меня. Даже если историки докажут, что он никогда не существовал, для меня это не имеет значения. Он, несомненно, существовал, потому что я существую, я – доказательство. В последующие дни, когда я буду говорить о Лао-цзы, я не буду говорить о ком-то другом. Я буду говорить о себе – так, как будто Лао-цзы говорит от имени другого человека, от имени другой намарупы, другого воплощения.

Лао-цзы не похож на Махавиру, он совсем не математичен, и при этом он очень-очень логичен в своем безумии. У него безумная логика! Когда мы перейдем к его высказываниям, вы постепенно сможете это почувствовать; его высказывания не совсем ясны и понятны. У него своя логика: логика абсурда, логика парадокса, логика безумца. Он задевает за живое.

Логику Махавиры могут понять даже слепые. Чтобы понять логику Лао-цзы, вам придется открыть глаза. Она очень утонченная; это не обычная логика логиков, это логика очень тонкой, скрытой жизни. Все, о чем говорит Лао-цзы, на поверхности кажется абсурдным, но глубоко внутри представляет собой величайшую последовательность. Вы должны проникнуть в нее; чтобы понять Лао-цзы, вам нужно изменить свой ум. Махавиру можно понять, вообще не меняя свой ум; вы можете понять Махавиру, будучи такими, какие вы есть. Он находится с вами на одном уровне. Как бы далеко он ни ушел от вас, несмотря на достигнутую цель, он находится на одном с вами уровне, его путь тот же, по которому идете вы.

Когда вы пытаетесь понять Лао-цзы, то обнаруживаете, что он движется зигзагообразно. Иногда вы видите, что он идет на восток, а иногда – на запад, так как он говорит, что восток – это запад, а запад – это восток, что они неразделимы, что запад и восток – это единое целое. Он верит в единство противоположностей. А жизнь именно такова.

Поэтому Лао-цзы просто говорит от имени жизни. Если жизнь абсурдна, Лао-цзы абсурден; если у жизни абсурдная логика, у Лао-цзы такая же логика. Лао-цзы просто отражает жизнь. Он ничего не прибавляет, ничего не убавляет. Он просто принимает все таким, каково оно есть.

Духовность Будды увидеть легко, очень легко; ее невозможно не заметить – настолько он великолепен. Но духовность Лао-цзы увидеть непросто. Он такой обычный – совсем как вы. Ваше понимание должно измениться. Будда проходит мимо – и вы сразу чувствуете, что это высшее человеческое существо. Он распространяет вокруг себя волшебный аромат высшего человеческого существа. Его трудно не заметить – почти невозможно. А Лао-цзы… Он может быть вашим соседом. Вы можете его не заметить, потому что он такой обыкновенный, такой удивительно обыкновенный. И в этом есть своя красота.