Галина Барышникова - Мастерская сновидений Страница 4

Предисловие

Однажды в кабинет к одному маститому учёному вошёл молодой человек – его аспирант – и выложил на стол несколько листов бумаги. Учёный надел очки, быстро пролистал текст и произнёс:

– Гоша, дорогой, я вас очень прошу, даже близко ко мне с этим не подходите! Рассказ об алхимиках! Ужас какой-то! Во-первых, кто его, этот ваш рассказ, читал? А во-вторых, кто вам разрешит опубликовать на него отзыв?

– Это не отзыв, а стилистический разбор. Вы же знаете, мне нужны публикации по теме.

– Ваша тема что – алхимия и оккультизм?

– Нет, моя тема – стилистика и анализ текста.

– Так возьмите живой читаемый текст, а не эту… эту… – Профессор покрутил пальцами карандаш, а затем резко опустил руку на стол. – А не эту калабурду, – наконец выдал он сигматическую интенцию. (Карандаш чудом остался цел).

– Хорошо, Петр Александрович, но, быть может, тогда вы просто посмотрите мой материал? – Молодой человек хитро улыбался. Рука его была в кармане – как буддистские колокольчики позвякивали ключи. – Мне почему-то кажется, что это вам будет интересно.

– Ну хорошо, хорошо, – согласился профессор. – Я позвоню вам. – Это, по всей видимости, означало «до свидания».

– Всего доброго.

Профессор рассматривал текст, на аспиранта он уже не поднимал своих чёрных усталых глаз.

Оставшись один, Пётр Александрович приступил к чтению:

«Примеры межтекстовых связей в рассказе Георгия Майрикова „Духовной жаждою томим…“»

(– Чёрти что! Где только он выкопал этого Майрикова! – буркнул про себя профессор и продолжил чтение.)

«Поскольку выбранное произведение является алхимическим рассказом, то нам придётся наряду с межтекстовыми связями вспомнить и о герменевтике – искусстве толкования текстов, необходимом для расшифровки древних манускриптов с многозначным смысловым объёмом.

Может сразу возникнуть вопрос – что такое, собственно, межтекстовые связи?

Необходимый и яркий атрибут стилистики, межтекстовые связи – это отсылка к другому конкретному тексту, выраженная с помощью определенных словесных приёмов (это почти то же самое, что и „интертекстуальность“ – термин, введённый французской постструктуралисткой Юлией Кристевой).

Итак, начнём разбор:

Приёмы межтекстовых связей – это цитата, автоцитата, эпиграф, цитатное заглавие, аллюзия, реминисценция…

(…Профессор, зевая, перевернул несколько страниц.)

• Рассказ Георгия Майрикова построен полностью на основе межтекстовых связей, и это видно уже по названию произведения «Духовной жаждою томим…» – этот приём межтекстовых связей получил название цитатного заглавия. Цитата дана по стихотворению А. С. Пушкина «Пророк» и отражает содержание всего произведения – о поиске духовной истины. Более того, один из главных героев – Ангел, что опять-таки даёт свою ассоциацию с Шестикрылым Серафимом Александра Сергеевича Пушкина и, в свою очередь, готовит читателя к непосредственному появлению этого персонажа, я имею в виду Ангела.

• Ко всему произведению дан эпиграф:

Если хочешь прийти ко мне – сначала вернись к себе.

(– А это ещё что за фрукт – никогда не слышал, – подумал профессор.)

Эпиграф – это ещё один приём межтекстовых связей. Слова известного восточного мыслителя прозвучали в этом контексте как скрытый призыв; герой услышит его только на последних страницах и поймёт, что найти истинный смысл Бытия можно, только обретя свою женскую половину. Таким образом, алхимическому браку всегда предшествует обретение себя. Вот как заканчивается этот рассказ, и мы видим, как органично сливается цитата Майнринка со словами самого автора, являя нам новое литературное пространство: «И вот… меня словно обжигает дыхание космоса… вхожу в гравитационное поле моей королевы… она передо мной… Близко… совсем близко… Кажется, мы вот – вот коснемся друг друга глазами… И, наконец, ближе её нет для меня никого во Вселенной… Поля наши свиваются в кокон… (автоцитата) И она становится невидимой для моих глаз, Ангел её тоже больше не видит… Каждым нервом, каждой клеткой своего сознания я понимаю, что кометы встретились, и свадьба состоялась. Больше мне нечего искать, больше мне нечего находить. Королева во мне – моя дочь, моя жена, моя мать… Я в королеве – её сын, её муж, её отец. „Нет больше женщины! И нет больше мужчины, – гремел во мне величественный хор неземного блаженства, – Если хочешь прийти ко мне, сначала вернись к себе…“»

Таким образом, вся композиция романа закольцевалась на начальные слова эпиграфа. И в этом кольце оказалась вся смысловая и художественная красота текста, подобно цветку. Символ розы – символ алхимиков – проходит по всему произведению, но кто бы мог подумать, что и сама композиция нам нарисует этот цветок?

(– А что? Может и оставить его „стилистику“? Дать в номер, в раздел отзывов… Текст вполне адаптирован. – Профессор почесал за ухом и сделал пометку в своём блокноте.)

• На страницах произведения рассыпаны многочисленные намёки на исторические факты и события, называемые аллюзией.

(– Так, с этим всё понятно, аллюзия, реминисценция… Пущу-ка я в следующий номер – пусть студенты вспомнят, что это такое, – он отложил рукопись в сторону, в этот момент зазвонил телефон.

– Да, Кудрявцев слушает. Какая конференция? Да, буду обязательно. Всего доброго. – Он повесил трубку, неловким движением задел стопку бумаг, и вся она рассыпалась по полу.

– Час от часу не легче, – профессор наклонился и стал собирать бумаги. Взгляд его упал на недочитанный текст.)

• И последнее, о чём мы поговорим – это приём под названием «текст в тексте»:

«Пьер взволнованно распечатал письмо, читать начал не с начала, а с первой открывшейся страницы:

„Во мне присутствует то, что некоторые психологи именуют ‚Комплексом Атлантиды‘. Вполне возможно, что я унаследовал его от родителей, хотя они умерли слишком рано, чтобы поведать мне о чём-то подобном, слишком рано, чтобы я сам мог что-то такое от них узнать. От меня же, полагаю, этот комплекс унаследовал лишь один сын. До недавнего времени я об этом и не подозревал, а он до сих пор не знает, что мы с ним видим одинаковые сны. Я имею в виду сон, в котором Гигантская Волна поднимается в море и накатывает на берег, сметая деревья, заливая поля…“»

(– Волна? Зелёная волна? – профессор сжал лоб своей большой рукой, словно силился вспомнить что-то.)

Автор использует письмо Дж. Р.  Р. Толкина к У.  Х. Одену. В данном случае этот приём даёт новый сюжетный виток всему роману и объясняет психологическую подоплёку поведения героя…»

(Учёный отложил рукопись, не дочитав её до конца, достал бледной рукой платок, вытер лоб. Зелёная волна спала, оставив несколько солёных брызг на его лбу. «Наваждение какое-то, – подумал он и положил материал в редакционную папку. – Нужно будет самому почитать этот роман, – решил для себя он. – Или это все-таки рассказ?»)

Глава первая

О пользе задавать вопросы и иногда выслушивать ответы

Если хочешь вернуться ко мне – сначала вернись к себе.

Георгий вышел из кабинета своего научного руководителя, посвистывая – он отдал свою рукопись, и это было ещё не всё, что он ему уготовил.

Более трёх лет Гоша, а для всех – Георгий Эдуардович Мейер, был аспирантом, хотя уже давно преподавал в институте. Защищаться не торопился, несмотря на то, что диссертация фактически была готова, и он считался одним из самых интересных преподавателей: студенты к нему шли валом, и даже заочники приходили на его дневные лекции.

– Ну, как дела, Гошенька? – спросила Людмила Сергеевна Болдырева. Она была его коллегой по кафедре, и должна была стать его оппонентом на защите.

Гоша ей весело подмигнул, он был таинственным молодым человеком. Людмила Сергеевна, дама пятидесяти лет, доктор филологических наук, поняла, что дела идут как надо. И, проходя мимо, только протянула ему тонкий буклет «Дольмены. Поиски себя». И улыбнулась. Она была маленькой худенькой женщиной и всегда улыбалась; казалось, её скуластое лицо просто светится радостью. «Людмила Сергеевна, – говорили ей в институте, – вам перед началом рабочего дня нужно оббежать все кафедры и аудитории, чтобы зарядить всех на новый день, вы – генератор бодрости и счастья». Да так оно, наверное, и было. Уже несколько лет на общественных началах она возглавляла Российское Общество ЗАщиты МИРА, и была не только президентом, но и активным лектором. И хотя книг по этой теме не писала, но писала их по своему предмету – древнерусскому и старославянскому языкам, и все свои выступления вела удивительно вдохновенно. Гоша был её последователем и единоверцем. Людмилу Сергеевну он называл своей крёстной мамой. Уже несколько раз в экспедицию они ездили вместе, к ним присоединялись и студенты, и всё это грозило изменением профиля института, как шутил ректор. Да, кстати, институт назывался ИФИР (Институт Философии и Русского Языка), а в народе попросту «эфир», студенты так и говорили: «Сегодня буду поздно, вышел в эфир».