Виталий Васькин - Триколе. Позволение вернуться к себе Страница 4

Боря вздохнул, повернулся к огню. Отблески пламени затанцевали на бритой голове.

– Диван, ага, покрасить и выбросить… В каком-то ченнелинге я вычитал интересную мысль: «Просветление – это естественный процесс.» Ну, а раз естественный, то ничего делать не надо, ничему учиться не надо. Захотел – стал просветленным. И раньше мне попадались в литературе похожие намёки, но врубиться не могу. Моя задумчивая коробка передач гудит, а на выхлопе ничего не появляется. Сержант, в чём фишка? Ты-то как «взломал границу»?

– Брось, забудь, – отмахнулся Сергей. – Нечего тут разбираться. Границы на самом деле нет никакой. Что посмеешь, то и пожнёшь.

– Если так просто, то почему так сложно? Да, бывает временами, кажется, что ещё чуть-чуть – и соскользну в неизвестность. Но искра быстро проходит, и ничего не меняется. Что значит это ваше фирменное «выбрать просветление»? Ну, выбрал я, и уже давно. Занимался по разным системам. Дошёл даже до того, что тупо ходил и постоянно внушал себе «Мастер, просветленный, Мастер, я выбрал просветление…» Толку – ноль целых ноль десятых.

– И в чём вопрос? – тихо спросил Сергей.

– Я хочу знать: почему буксую! – рявкнул Бутан и хлопнул ладонью по колену.

– Пусть это войдёт в суп…

Гидравлический домкрат внутри Татарникова перепустил клапан. Бутан сразу обмяк, откинулся на спинку стула и уставился в потолок. Волнение, резко накинувшееся на него, куда-то пропало. Взамен появились тоска и вялая боль в затылке. «Сейчас передо мной живой просветленный Мастер. Ну и что? Это ничего не меняет. Я, как был дундук, так и остался. А если быть честным с собой, то стало ещё обиднее. Он смог, почему я не могу? Хотя, нет. Мне уже не обидно, да и не было обидно никогда. Чувство какое-то незнакомое. Наверное, так себя чувствует иголка патефона срываясь по царапине. Заменить бы пластинку, а лучше сразу выкинуть патефон. Как надоела эта возня с просветлением! Чего-то ждешь, надеешься…»

Задумчивость Бутана дотянулась до остальных. Время словно убавило ход.

В камине громко треснуло полено. Герман обернулся, заглянул в кастрюльку. Когда её только принесли, снег горкой высился над краями. А как растаял, то вода лишь на палец прикрыла дно.

– Вот так и мы, как этот снег в кастрюле, – сказал Герман, прерывая общую задумчивость. – Сначала много чего из себя строим, из краёв выпираем. А чуть жарковато станет – едва донышко прикроем.

– Ты это к чему? – подозрительно спросила Зина.

Ответить Антохин не успел. Зазвонил телефон у Марии. Разговор был недолгий. Короткие «привет, ага, пока».

– Макс звонил. Твой телефон, Зинуль, недоступен. Он сказал, что не приедет и выслал тебе письмо на «мыло».

Зина проверила мобильник, всплеснув руками, посетовала:

– Опять не работает. Как выпал вчера из кармана, так и начал глючить. А я уж обрадовалась, думала, мир забыл про меня. Наверное, новый покупать надо, этот старый уже, Дима дарил…

Слёзы заблестели в глазах Зинаиды. Она спешно упорхнула на второй этаж за ноутбуком.

Тем временем Андрей достал кастрюльку из камина и водрузил на подставку в центре стола. С видом алхимика Сергей взял половник и стал помешивать воду.

– Что скажете: уместнее было бы надеть поварской колпак или мантию чародея?

– Да что угодно, лишь бы стринги не было видно! – брякнул Герман.

Снежинки на окне опешили от такого панибратства с Мастером. А публика в доме восприняла нормально, ухмыльнулись, да и только.

– Ты думаешь, что просветленные носят стринги? – зловеще прошептал Сергей и радостно ответил на свой же вопрос: – Ага, вот почему ты стремишься в наш клуб! Могу я поместить в суп это твоё стринговое желание?

– Ничего подобного! Я протестую! И вообще, я вспомнил моё самое страстное желание – хочу ясно видеть, что приближение к просветлению есть. Мне нужны доказательства того, что я иду правильным путём.

– Как скажешь, – ответил Сергей и махнул половником над кастрюлей, как дирижерской палочкой.

Сверкнула нержавеющая сталь, и волосы встали дыбом у Германа. Внезапно он осознал, что каждое слово, слетевшее с губ, имеет определённый вкус, свою кровь и желание родиться. «Кто это сказал? Разве я это хотел сказать? У меня же совсем другое на уме. Я приготовил заранее вопросы… Кто рулит мной?» В немыслимой глубине сознания Германа что-то огромное сдвинулось, начало свой путь. Он понял это по нахлынувшей теплоте, по взвившемуся страху перед неизвестностью. Мысли закружились, их уже нельзя было отделить одну от другой, тем более понять. Голова стала непомерно тяжёлой, лень расползлась по телу. «Покой, мне нужен покой…» Поддавшись теплоте, Антохин начал сползать под стол, но друзья вовремя подхватили. На шум прибежала Зина, кинулась к аптечке, но Сергей посоветовал просто отнести парня на кровать и оставить в тишине.

Глава 2

Мужчины отнесли Германа на второй этаж в комнату для гостей, положили на кровать. Зинаида укрыла его ярким разноцветным пледом. От этого побелевшее лицо Антохина приобрело ещё более страдальческий вид. Вдруг он слабо улыбнулся, обморок перешёл в сон. Все столпились возле кровати и участливо смотрели на Германа, не зная, что делать.

С первого этажа сержант крикнул:

– Эй там, консилиум собрали, что ли? Идите сюда!

Печально, чтобы не сказать скорбно, гости двинулись назад. Замыкала колонну хозяйка дома, в её испуганных глазах читалось: «Хорошенькое дело! Пока не поздно, не свернуть ли мероприятие?»

Войдя в комнату, Зина обратила внимание на руки Новеева. Они словно жили сами по себе. Правая ловко отстукивала пальцами бодрый марш, а левая сонно покачивала карандаш, следуя ритму другой, более медленной мелодии. Зина решила, что у Новеева крутятся в голове сразу две музыкальные темы, как различные задачи на компьютере.

– Что с ним, Сергей? Это серьёзно? – спросила Мария. – Вызвать скорую?

Улыбаясь, Новеев дождался, когда все вернулись на свои места, и ответил:

– Всё о-очень серьезно! Он впервые почувствовал разницу между собой и собой.

Видя, что объяснений не достаточно, Сергей вздыхая на каждом шаге медленно подошёл к окну.

– Вот смотрите, снизу окно прикрыла белая пелена конденсата. Сейчас я провожу пальцем по стеклу и конденсат стекает струйкой вниз. Неровно, зигзагами, то останавливаясь, то делая рывок. И мы знаем, что вода доберётся до подоконника. Ей потребуется какое-то время, но она стечет. Появится лужица, а на стекле останется чистая полоска, пока не соберётся новый конденсат. Сейчас у Германа стекла слишком большая капля конденсата из иллюзий. Чистая полоска оказалась неподъёмно широкой. Мир через неё выглядит совсем другим, и это не совсем устраивает разум. Он взял передышку. Хочет переждать, пока новый конденсат прикроет полоску. Но это не сработает. Осознанность может только повышаться. Назад дороги нет.

– Моё самое заветное желание – это чтобы с Германом всё хорошо закончилось! – готовая вновь заплакать попросила Зина.

В ответ сержант погрозил пальчиком, упёр руки в бока, и на манер гусляра ответил:

– Ой вы гой еси, люди добрые! Доколе вам быль с небылью путати?! Али вам нужны калики перехожие, среброволосые, с очами-озёрами, кои подымут вас с печи, аки Илюшеньку Муромца, и алатырь-камень в руки вложат?

Люди добрые недоумённо воззрились на Сергея. Хоть бей, хоть шей, но никак не вязался старинный сказ с видом молодого сержанта. Нестыковка больно ударила по сердцебиению каждого. Пошто изгаляется, пережить просветлённая, с панталыку сбивает?!

Оценив эффект, Сергей продолжил уже нормальным тоном:

– Другими словами – я не джин и желания не исполняю. Всё, что могу сделать – столкнуть вас и энергию ваших страстей. Это всего лишь сократит время манифестации и без того идущих изменений или даст ясность по некоторым вопросам. Но только вы можете внести настоящие перемены… А за Германа не беспокойтесь, через несколько минут он присоединится к нам, довольный и отдохнувший.

Посидели немного молча. Мария глубоко вздохнула и спросила:

– Недавно я стала осознавать, что болтаю без умолку в мыслях. Вечно идёт какая-то говорильня. Подозреваю, что и раньше было то же самое, но сейчас это ужас какой-то! Столько сил уходит на борьбу! Я стала вечером дольше засыпать, а когда проснусь, понимаю, что болтовня уже со мной. Голова просто раскалывается иногда. Могу я попросить убрать этот кошмар?

– Вот-вот, у меня такой же туман, – подхватил Андрей. – Вечно чего-то боюсь, какие-то страхи непонятные повылазили вроде: «Просветление – это чушь, жизнь проходит, а ты всё фигнёй занимаешься». Я постоянно себе говорю: «Цыц! Всё нормально!» Но это не уходит. И больше всего раздражает то, что я уже понимаю – концерт подготовлен и оплачен мной. Мне это для чего-то нужно. А для чего и когда финал – непонятно.