Лариса Печатнова - История Спарты (период архаики и классики) Страница 11

От главного предложения со сказуемым ajpellavzein зависит придаточное, вводимое союзом ou{tw" и состоящее всего из двух инфинитивов - ou{tw" eij"fevrein te kai; ajfivstasqai. В этой краткой фразе, как кажется, определены полномочия апеллы: теперь граждане могли вносить предложения и отклонять их. Однако краткость отрывка, состоящего из двух инфинитивов, отсутствие подлежащего и не совсем ясный смысл второго инфинитива ajfivstasqai (уже в силу многозначности употребленного здесь глагола) вызвали немало споров среди исследователей[002_115]. Значение инфинитива eij"fevrein особых разногласий не вызывает. В аттическом диалекте eij"fevrein означает "вносить предложение (на рассмотрение Совета или народного собрания)". В таком же значении данный глагол употреблен и в Ретре.

Что касается глагола ajfivstasqai, то решить, что он означает в данном контексте очень непросто. Подспорьем, правда, может служить то, что он использован в тесной связи с глаголом eij"fevrein. С учетом этого обстоятельства в словаре Лидделль-Скотта удовлетворительными нам представляются два значения глагола ajfivstasqai: первое - "окончательно решать", "принимать окончательное решение", второе - "отставлять от себя", "распускать"[002_116]. Впрочем, отчасти помогает определить, в каком именно смысле употреблен в Большой Ретре глагол ajfivstasqai, выбор подлежащего. Если за логическое подлежащее принять народ в целом, то выражение eij"fevrein te kai; ajfivstasqai, скорее всего, означает "вносить и утверждать народу его решения". Если же выбрать для ajfivstasqai значение "распускать", то тогда мысленным подлежащим при eij"fevrein te kai; ajfivstasqai скорее будут инициативные власти, и, соответственно, данную фразу можно будет понять как "вносить властям предложения и распускать властям собрание". Этот последний вариант нельзя исключать.

Однако общий недетализированный характер документа, как нам кажется, свидетельствует скорее в пользу первого варианта: речь идет о праве народа вносить в народное собрание предложения и утверждать их[002_117].

В какой-то мере смысл фразы ou{tw" eij"fevrein te kai; ajfivstasqai помогает понять описание механизма принятия решений в апелле. Вот как об этом пишет Плутарх: "А когда народ собирался, никому из прочих (граждан) не дозволялось высказывать свое мнение (eijpei'n me;n oujdeni; gnwvmhn tw'n a[llwn ejfei'to), но во власти народа было утвердить предложения (th;n (gnwvmhn)... proteqei'san) геронтов и царей" (Lyc. 6, 6 / Пер. наш). Из этой фразы следует, что апелла была последней инстанцией для утверждения или отклонения предложения, представленного на ее рассмотрение герусией. Под выражением th;n (gnwvmhn)... proteqei'san, очевидно, имеется в виду заранее подготовленный герусией проект решения наподобие пробулевмы афинского совета. Данное замечание Плутарха помогает лучше понять значение инфинитивов eij"fevrein te kai; ajfivstasqai из Большой Ретры. Удовлетворительный смысл мы получим, если признаем, что эти инфинитивы имеют одно и то же логическое подлежащее - "народ"[002_118]. В столь древнем законодательстве, каким является Большая Ретра, процесс принятия решений не был и не мог быть детализирован. Поэтому нам нет никакой нужды вслед за Г. Гилбертом и Н. Хэммондом предполагать, что логическим подлежащим при eij"fevrein является герусия[002_119], хотя на практике проекты решений в народное собрание, скорее всего, вносили только геронты. Впрочем, вряд ли это происходило на основании закона. Скорее всего, все спартиаты без исключения теоретически обладали правом законодательной инициативы, но на практике они данным правом не пользовались в силу привычки подчиняться тем, кто занимал более высокое положение в возрастной, социальной или военной иерархии. В психологическом плане спартанская апелла была много ближе гомеровской сходке воинов или собранию римской общины эпохи царей[002_120], чем афинской экклесии. Общий, почти абстрактный характер Большой Ретры, по-видимому, позволял и в древности толковать данный документ так, как это было выгодно правящему сословию, чьи интересы всегда представляла герусия.

Как бы то ни было, Большая Ретра закрепила верховную власть за народным собранием, апеллой. Народное собрание, которое, конечно, существовало и до Ликурга, из органа, подчиненного герусии и царям, превратилось в правящий орган наравне с этими аристократическими институтами. Ликург сумел увековечить спартанскую апеллу в ее преобразованном виде, сделав заседания апеллы регулярными и проходящими в фиксированном месте и в фиксированное время.

Все институты, перечисленные в Ретре, не являются изобретением Ликурга. Они существовали, без сомнения, и до него. Спартанскому демосу не пришлось насильственным путем избавляться от своей аристократии и через тиранию идти к демократии, как это было во многих греческих полисах. У Спарты модель политического развития оказалась иной. Большая Ретра Ликурга - это знак начавшейся консолидации гражданского коллектива, в котором не аристократия была низведена до народа, а наоборот, весь спартанский народ превратился в правящее сословие. Недаром спартанцы очень рано стали именовать себя гомеями, т. е. равными. Но их равенство было очень своеобразно - это было равенство внутри слоя господ (в данной связи можно вспомнить членов английского парламента, которые также называли себя пэрами, или равными). Таким образом, Ликургу и его сторонникам, которые сами были представителями высшей аристократии, удалось заложить фундамент для дальнейшей консолидации общества и превращения всех полноправных граждан в военную элиту, устраненную от всякой производственной деятельности.

Античная традиция в том виде, в каком она представлена у Плутарха, приписывает Ликургу всю коллекцию особенностей государственной и общественной жизни Спарты. Данная традиция идет еще от Аристотеля, который считал, что Ликург создал совершенно новую конституцию, регулирующую всю жизнедеятельность полиса, точно так же, как Солон двумя веками позже сделал это для Афин (Pol. II, 9, 1 1273 b 30-35)[002_121]. И в этом Аристотель по большому счету прав. Как правило, радикальные политические реформы всегда сопряжены с одновременным социальным реформированием общества. Конечно, не все преобразования, как мы увидим далее, были осуществлены Ликургом, но в главных чертах именно он был автором политического и социально-экономического реформирования спартанского общества на рубеже IX-VIII вв.[002_122] Именно это основное качество законодательства Ликурга - его всеобъемлющий характер - и зафиксировала наша традиция. Спартанцы на протяжении всей своей истории воспринимали законы Ликурга как безальтернативный стандарт и его именем, и под реставрационными лозунгами проводили подчас самые радикальные реформы. Достаточно в данной связи вспомнить реформаторскую деятельность спартанских царей конца III в. Агиса и Клеомена. Их реформы несли на себе печать исключительной архаизации и проводились под лозунгом возврата к прошлым институтам.

Аристотель находит, что лучшие греческие законодатели, к которым он причисляет и Ликурга, принадлежали скорее к среднему сословию, чем к высшей знати или простому народу. "Наилучшие законодатели, - пишет он, - вышли из граждан среднего круга: оттуда происходили Солон (что видно из его стихотворений), Ликург (царем он не был), Харонд и почти большая часть остальных" (Pol. IV, 9, 10, 1296 a). По мнению Аристотеля, именно выходцы из среднего класса были способны подняться над партийными интересами и предложить конституцию, учитывающую интересы общества в целом[002_123]. Судя по творчеству Солона, древние законодатели (номофеты) и устроители (эсимнеты) прекрасно понимали неизбежность социального компромисса как единственно возможного варианта для предотвращения смуты, ведущего к полной анархии и дезинтеграции. Великий афинский законодатель, отвечая на обвинения, раздававшиеся справа и слева, объяснял, что он действовал ради пользы всего общества. Как и Ликург двумя веками раньше, Солон, прибегнув к спасительному компромиссу для установления длительного социального мира, сознательно пошел на конфронтацию с частью общества (fr. 5, 1-6 Diehl3)[002_124].

Однако компромиссные по духу своему реформы Ликурга столь глубоко затронули интересы части спартанской знати, что это отразилось даже на судьбе самого законодателя. Он стал жертвой реакции и был вынужден отправиться в изгнание. Традиция единодушна в том, что умер Ликург в изгнании. Среди мест его смерти называли остров Крит и городок Кирру, контролируемый Дельфами (Plut. Lyc. 31)[002_125].

Став главной фигурой спартанской истории, Ликург после смерти почитался как герой. По словам древних авторов, в Спарте существовал храм Ликурга, где ему приносили ежегодные жертвоприношения и оказывали почти божественные почести (Her. I, 66; Ephor. ap. Strab. VIII, 5, 5, p. 366; Arist. ap. Plut. Lyc. 1; Paus. III, 16, 6)[002_126]. Но Аристотелю, питавшему к Ликургу величайшее уважение, даже такой почет кажется недостаточным, и он сетует на то, что Ликург в Спарте почитается недостаточно (ap. Plut. Lyc. 31).