Записки Юлия Цезаря и его продолжателей - Цезарь Гай Юлий Страница 11

82. На эти работы и соображения пошло два дня. На третий день часть работ Цезаря уже подвинулась вперед. Чтобы помешать их окончанию, неприятели дали около девятого часа боевой сигнал, вывели легионы и выстроили их у самого своего лагеря. Цезарь отозвал свои легионы с работы, приказал собраться всей коннице и также построил все свои силы в боевую линию: предположение, что, вопреки доброму мнению о нем солдат и своей общепризнанной славе, он боится боя, могло бы очень повредить ему. Но те же самые, уже известные нам основания удерживали его от решительного сражения, и теперь еще более, чем прежде, так как, ввиду краткости расстояния между фронтами, даже обращение противников в бегство лишь немного содействовало конечной победе. Ведь лагери отстояли друг от друга не более чем на двести футов. Две трети этого пространства занимали оба фронта, и только одна треть оставалась свободной для атак и для боя. В случае сражений даже совершенно разбитая сторона, вследствие близости лагеря, нашла бы в нем убежище. Поэтому Цезарь решил давать отпор атакам неприятеля, но самому не вовлекать его в бой.

83. Афраний образовал из пяти легионов две боевые линии, а третью, в качестве резерва, занимали вспомогательные когорты. Фронт Цезаря также состоял из трех линий, но в первой линии было по четыре когорты из его пяти легионов, за ними следовали, в качестве резерва, по три, а затем снова также по три когорты из соответствующих легионов; стрелки и пращники стояли в центре, конница прикрывала фланги. Такое построение, по-видимому, соответствовало тем целям, которых твердо держались обе стороны: Цезарь не хотел сражаться иначе, как по необходимости, Афраний желал помешать окончанию осадных работ Цезаря. Выжидание затянулось надолго, и оба войска простояли до захода солнца друг против друга, а затем вернулись в свои лагеря. На следующий день Цезарь приступил к окончанию начатых укреплений, а противники стали нащупывать брод на реке Сикорисе, в надежде на возможность переправы. Заметив это, Цезарь переправил через реку легковооруженных германцев и часть конницы и расставил по берегам ее частые посты.

84. Наконец неприятели, чувствуя стеснение во всем, продержав обозных животных уже четвертый день без корма, оставаясь без воды, дров и хлеба, обратились с просьбой об открытии переговоров, и притом по возможности в таком месте, которое было бы недоступно для солдат. В этом Цезарь им отказал и согласился только на публичные переговоры, если они их пожелают. Они дали в заложники сына Афрания и явились на указанное Цезарем место. Перед лицом обеих армий Афраний сказал: ни на них, ни на солдат не следует гневаться за то, что они пожелали соблюсти верность присяге, данной ими своему главнокомандующему Гн. Помпею. Но они уже достаточно исполнили свой долг и довольно испытали мучений, перенеся нужду во всем: точно диких зверей их загнали в ловушки, их не пускают к воде, им не дают свободы движения; тело отказывается уже выносить страдания, душа — бесславие. Поэтому они признают себя побежденными и усердно просят — если у Цезаря есть для них какая-либо жалость — не считать необходимым прибегать к крайне суровой каре для них. Все это было сказано в высшей степени смиренно и покорно.

85. На это Цезарь ответил: Афранию менее, чем кому-либо другому, прилично жаловаться на судьбу и взывать к состраданию. Ведь все остальные исполнили свой долг: исполнил его он, Цезарь, не пожелавший даже при выгодных условиях, в удобном месте в удобное время, дать сражение, чтобы можно было вполне беспрепятственно приступить к заключению мира; исполнило его войско, так как оно пощадило и защищало тех, которые уже были в его руках, несмотря на оскорбления, которым оно подверглось, и на убийство своих товарищей. Наконец, исполнили свой долг и солдаты армии Афрания, которые по собственному почину завязали мирные переговоры, причем сочли нужным позаботиться о спасении всех остальных. Так люди всех классов постарались проявить милосердие, но сами вожди и слышать не хотели о мире; они не уважали ни права переговоров, ни права перемирия и людей неопытных и соблазнившихся беседой бесчеловечно казнили. И вот теперь с ними случилось то, что большей частью случается с людьми слишком упрямыми и высокомерными: они прибегают и страстно стремятся к тому, что не так давно презирали. Но, впрочем, ни теперь в их унижении, ни вообще при каком-либо удобном случае он не склонен требовать того, что увеличило бы его силы, он желает только, чтобы были распущены те войска, которые его враги в течение уже многих лет содержали против него. Ведь не для иной же цели были отправлены в Испанию шесть легионов, а 7-й набран там, изготовлено столько больших эскадр и посланы вожди, искусные в военном деле. Все эти меры принимались отнюдь не для замирения Испании, отнюдь не для потребностей Провинции, которая вследствие долгого мира не нуждалась ни в какой военной поддержке. Но все это уже давно готовится только против него: против него учреждается новая форма верховной власти, и, таким образом, одно и то же лицо, находясь под Римом, заведует римскими делами, и оно же заочно в течение стольких лет распоряжается двумя очень воинственными провинциями>(72), против него изменяют коренные права магистратуры и посылают в провинцию не тех>(73), которые только что отправляли должность претора или консула (как это до сих пор всегда делалось), но любимцев олигархии, выбранных с ее одобрения; против него — не признают действительной ссылку на старость и вызывают для командования армиями людей, отличившихся в прежних войнах; ему одному не разрешается того, что до сих пор предоставлялось всем полководцам, именно ему отказывают в праве после успешной войны возвращаться домой с почетом, или, по крайней мере, без позора, и уже дома распускать свое войско. Но все это он переносил терпеливо и будет переносить; да и теперь он не добивается того, чтобы отобрать у них войско и присвоить его себе, хотя это для него было бы и нетрудно; он желает только, чтобы у противника не было оружия, которое они могли бы употребить против него. Поэтому, как уже сказано, они должны оставить провинции и распустить войско. Вот его единственное и непреложное условие мира.

86. Солдатам это было в высшей степени приятно, как это можно было заметить по проявлениям их чувств: и действительно, вместо заслуженного наказания, которого они до известной степени имели основание ожидать для себя, они получили даже награду в виде отставки. Когда поднят был спорный вопрос о ее месте и времени, то они все до одного криками и жестами давали понять с вала, на котором они стояли, что желают немедленного роспуска: какие бы гарантии им ни давали, не может это дело быть верным, если отложить его на другое время. После краткого обсуждения этого вопроса в том и в другом смысле в конце концов согласились на том, что имеющих жительство в Испании или чем-либо там владеющих отпустить немедленно, а остальных — у реки Вара. С своей стороны, Цезарь поручился в том, что никто из них не пострадает и никого не будут против воли принуждать к переходу в нашу армию.

87. С этого времени до прихода к реке Вару Цезарь обещал снабжать их хлебом. Кроме того, он пожелал возвратить им все потерянное ими на войне, поскольку оно окажется в руках его солдат; своим солдатам он выплатил за эти вещи деньги по справедливой оценке. Вообще по всем тяжбам, которые после этого возникали у неприятельских солдат, они по доброй воле обращались за посредничеством к Цезарю. Когда легионы готовы были взбунтоваться и потребовали жалованья, которому, по мнению Петрея и Афрания, не пришел еще срок, то они изъявили желание, чтобы это дело было расследовано Цезарем, и его приговором остались довольны обе стороны. Именно за эти два дня было распущено около трети войска (остальные две трети он поместил в середину своей армии); при этом два его легиона должны были идти впереди афранианцев, а остальные следовать сзади и располагаться лагерем в недалеком друг от друга расстоянии. Это дело он возложил на своего легата — Кв. Фуфия Калена. Согласно с этим распоряжением, шли из Испании до реки Вара, и там была распущена остальная часть войска Афрания.