Письма - Гай Плиний Младший Страница 11

(3) Эта статуя – дань его доблести, а вот утешение в горе: сын его, Коттий, умерший в его отсутствие, почтен статуей – для юноши случай редкий. И ее заслужил отец: его тяжкая рана требовала сильного лекарства. (4) Да и сам Коттий7 обещал так много хорошего, что его краткую, урезанную жизнь следовало продлить этим подобием бессмертия. В нем была такая чистота, серьезность, даже авторитетность; по своим нравственным качествам он не уступал тем старикам, с которыми он теперь сравнялся в почете. (5) Почтить хотели память умершего и скорбь отца, но – насколько я могу судить – тут имелось в виду и другое: пример. Молодежь загорится желанием совершенства: для юношей ведь установлена такая награда – были бы они только ее достойны; знать загорится желанием иметь детей, будет радоваться на живых, а если потеряет их, то утешением будет слава.

(6) Потому я радуюсь статуе Коттия как магистрат, но не меньше и как частное лицо. Моя любовь к этому безукоризненному юноше была так же горяча, как нестерпима сейчас тоска о нем. И мне будет так приятно часто смотреть на эту статую, часто на нее оглядываться, останавливаться около, проходить мимо нее. (7) Если изображения умерших, находящиеся дома8, облегчают наше горе – то, конечно, еще более те, которые стоят на самом людном месте9 и напоминают не только об их облике, но и об их славе и чести. Будь здоров.

8

Плиний Канинию1 привет.

(1) Ты работаешь, рыбачишь, охотишься или занимаешься и тем, и другим, и третьим? Всем можно на нашем Ларии2: озеро предоставит в изобилии рыбу; дичь – леса, опоясывающие озеро; возможность заниматься – полное, глубокое уединение. (2) Занят ты всем этим или чем-либо одним, но я не могу сказать «завидую»; я тоскую оттого, что все это мне заказано, а я так этого хочу, как больные – вина, бани, ключевой воды. Неужели я никогда не оборву эти путы, если развязать их не разрешено? (3) Никогда, думаю. К старой работе добавляется новая, а и прежняя еще не доделана. Так опутала меня эта со дня на день вытягивающаяся цепь непрерывных занятий!3

9

Плиний Аполлинарию1 привет.

(1) Меня тревожит и беспокоит кандидатура моего Секста Эруция2: я весьма озабочен. За себя я так не волновался, как волнуюсь сейчас, словно за второго себя. Сейчас, впрочем, дело идет о моей чести, моем достоинстве, уважении ко мне. (2) Я испросил Сексту у нашего цезаря «широкие полосы», испросил квестуру3; при моей поддержке он получил право на трибунат. Если сенат не сделает его трибуном4, боюсь, как бы не показалось, что я обманул цезаря. (3) Потому мне надо приложить все усилия к тому, чтобы все судили о нем как о человеке, за которого принял его принцепс, поверив мне.

Эта причина подогревала, конечно, мое рвение, но и не будь ее, я с удовольствием помогал бы юноше честному, серьезному, образованному, достойному вообще всякой похвалы, – со всем своим домом вместе. (4) Отец ему Эруций Клар, человек чистый, старинных нравов, красноречивый и опытный в ведении дел, защитник честный, надежный и совестливый. Дядя его К. Септиций5, я не знал человека правдивее, чистосердечнее, вернее. (5) Все они наперерыв и все одинаково любят меня. Я могу сейчас в лице одного поблагодарить всех.

Итак, я хватаю друзей, умоляю их, упрашиваю, хожу по домам и портикам; по успеху своих просьб сужу о своем влиянии и авторитете.

(6) Сделай милость, сочти стóящим делом снять с меня долю этой тяготы. Я, в свою очередь, помогу тебе, если потребуется, помогу и без требования. Тебя любят и уважают, у тебя бывает много людей; покажи только, чего ты хочешь, и не будет недостатка в людях, которые горячо захотят того, чего ты желаешь. Будь здоров.

10

Плиний Октавию1 привет.

(1) Терпеливый ты человек – нет, скорее строгий до жестокости! Так долго утаивать такие замечательные произведения! (2) До каких пор будешь ты лишать себя – громкой славы, нас – удовольствия? Пусть они будут на устах людей, пусть побывают всюду, где только говорят по-латыни2; мы ждем так давно, так долго! ты не должен больше обманывать нас и откладывать: стихи твои стали известны: хотя ты этого и не хотел, но они вырвались из темницы (3), и если ты не соберешь их вместе, то они, бродяги, наткнутся на человека, который объявит себя их автором3. (4) Помни о смерти; единственное, что вырвет тебя из ее власти, – это твои стихи; все остальное, хрупкое и тленное, исчезает и гибнет, как сами люди.

(5) Ты скажешь, по своему обыкновению: «этим займутся друзья». Я желаю тебе таких преданных, образованных и трудолюбивых друзей, которые могли бы и захотели взять на себя столько труда и забот, но подумай: не легкомысленно ли надеяться, что другие сделают то, чем ты сам для себя заняться не хочешь?

(6) Об издании пока что – как хочешь. Ты только выступай с публичными чтениями: тебе скорее захочется издавать, и ты наконец изведаешь ту радость, которую я давно и не зря за тебя предвкушаю. (7) Я представляю, что тебя ждет: стечение людей, восторг, приветственные клики, даже молчание; когда я выступаю с речью или чтением, я радуюсь молчанию не меньше, чем приветствиям, – только было бы оно от перехваченного дыхания, было напряженным, жаждало продолжения. (8) Такая награда готова тебе; перестань этим бесконечным промедлением делать никчемной свою работу. Если тут перейти меру, то как бы такое промедление не назвали ленью, бездельем и даже трусостью. Будь здоров.

11

Плиний Арриану1 привет.

(1) Тебя обычно радует, если в сенате совершено нечто его достойное. Хотя ты из любви к покою и отошел от дел, но мысль о достоинстве государства неизменно живет в твоей душе. Так вот: в эти дни решено было дело – громкое, в силу известности подсудимого, благотворное по своей примерной строгости, достопамятное по важности содержания.

(2) Мария Приска2, своего проконсула, обвиняли африканцы. Он отказался от защиты и «попросил судей»3. Я и Корнелий Тацит, которым была поручена защита провинциалов4, сочли своим долгом уведомить сенат, что преступления Приска таковы по своему бесчеловечию и жестокости, что и речи не может быть о «назначении судей»; за взятки он осуждал и даже посылал на казнь невинных людей. (3) С ответной речью выступил