Гетика - "Иордан" Страница 12

Общее положение в последний период войны, соотношение сил и наличие двух направлений в политических взглядах и действиях готов и италийцев определили замысел, которым должен был руководствоваться Иордан при составлении «Getica». Естественно, что политическая установка Иордана в 551 г. была иной, чем Кассиодора в 526—527 гг., когда он приступил к своему сочинению.

Политическая направленность Иордана выражена в последних фразах «Getica» и сквозит в конце «Romana». Автор представил племя готов как весьма древнее и прославленное, но он признавал, что в его время высшая слава и господство над всеми племенами принадлежали только императору. Иордан подчеркивает, что, воздав хвалу готам и роду Амалов, он – и в этом главное – признает, что еще большей хвалы достойны Юстиниан и его военачальник Велисарий: «сам достойный хвалы, род этот („haec laudanda progenies“) уступил достохвальнейшему государю („laudabiliori principi cessit“), покорился сильнейшему вождю». В этих словах – преклонение перед империей, пренебрежение былой фактической независимостью своего государства; хотя оно названо famosum regnum , хотя готы – fortissima gens , тем не менее их «покорил победитель всяческих племен („victor gentium divesarum“), Юстиниан император».

В заключительных словах – двукратное, настойчивое повторение глагола vicit : трактат написан «во славу того, кто победил» («ad laudem eius qui vicit»), и на этом закончен труд о «древности и деяниях гетов, которых победил („devicit“ – „окончательно осилил“) Юстиниан император».

При каких же обстоятельствах и где написал Иордан «Getica»?

Прежде всего надо напомнить, что хотя в 540 г. Велисарий и был победителем, хотя он и привез в Константинополь сдавшегося ему готского короля и жену его, внучку Теодериха, вместе с захваченными в Равенне сокровищами Амалов, тем не менее на этом война в Италии, как известно, не кончилась. Иордан же намеренно прервал свое повествование именно на моменте, который был победоносным для Византии и финальным для остроготского королевства со столицей в Равенне и с династией Амалов во главе.

В дальнейшем военные действия принесли удачу готам, отчаянно боровшимся под руководством Тотилы. Вначале готы имели небольшое войско и чуть ли не один город, оплот готов в северной Италии – Тицин. Но с годами их сила (причем не только военная, но и моральная) очень возросла. К Тотиле стекались, кроме его соплеменников, и солдаты, переходившие к готам из римского войска120 . К Тотиле бежали крестьяне (γεωργοί), «поля которых он старался щадить»121 , и рабы, которым он твердо обещал защиту от бывших господ122 .

Таким образом, с ходом войны положение Тотилы заметно укреплялось не только в результате значительных территориальных завоеваний, но и потому, что к нему обратились симпатии широких масс местного населения и его поддерживало большинство италийцев123 .

Простые обитатели Италии испытывали бедствия от войны и от «обоих войск»124 , но они сочувствовали готам 125 и ждали их победы. Характерно, что, когда Велисарий в 544 г. обратился к людям, ушедшим к Тотиле, никто из них не пожелал вернуться к византийцам, причем Прокопий записал, что «не пришел никто из врагов – ни гот, ни римлянин»126 . Не менее показательно и то, что если в «готском» войске Тотилы были римляне, то в римском войске против своих же сражались, правда единичные, готы. Это были, по-видимому, только крупные командиры127 . Таким образом, противники в готской войне в Италии в значительной мере различались по классовому признаку, а не только по происхождению или по подданству.

После больших военных успехов, двукратного взятия Рима и захвата многих областей Италии 128 вплоть до Сицилии силы Тотилы стали истощаться, силы же византийцев укреплялись. Свидетельства Прокопия об этом периоде поистине замечательны своими подробностями. В его сообщениях о посольствах Тотилы к Юстиниану видно, как менялось соотношение сил в пользу империи. После первого захвата Рима готами (17 декабря 546 г.) Тотила предлагал императору мир на условиях, которые, как он писал в своем послании, должны были возродить «прекраснейшие примеры» (παραδείγματα κάλλιστα) отношений, установившихся некогда между Анастасием и Теодерихом. Если бы Юстиниан согласился на это, то Тотила звал бы его отцом, а готы стали бы его союзниками129 . Юстиниан принял послов (это были дьякон Пелагий и ритор Феодор) и ответил Тотиле письмом. Однако он уклонился от определенного решения, сославшись на то, что Велисарию предоставлены чрезвычайные полномочия по всем делам в Италии.

После того как готы вторично заняли Рим (6 января 550 г.), Тотила снова отправил посольство к Юстиниану, предлагая кончить войну и заключить с готами договор (ένσπόνδους δε Γότΰους ποιεΐσθαι)130 . На этот раз Юстиниан не разрешил послу (это был римлянин Стефан) явиться к нему («не пустил его на глаза») и не нашел нужным как-либо реагировать на предложения Тотилы. Хотя Велисарий был недавно отозван из Италии и там не было главнокомандующего, но Юстиниан, объявив выдающегося полководца Германа «автократором войны с готами и Тотилой»131 , надеялся на победу. После этого было еще несколько посольств 132 от готов в Константинополь, но император не обращал на них внимания, не допускал к себе послов и проявлял полное пренебрежение к своим врагам, не желая даже слышать их имени133 . Война подошла к решающему моменту, значительность которого понимали обе стороны. Таким моментом стал морской бой за Анкону. Ему Прокопий посвятил немало страниц (Bell. Goth., IV, 23, 1—42). Анкона находилась во власти византийцев: она была единственной их опорой на Адриатическом побережье, и отстоять ее значило выиграть войну, тянувшуюся уже почти семнадцать лет. Для готов же было предельно важно захватить эту прибрежную крепость и, таким образом, отрезать Равенну по берегу от богатого продовольствием юга Италии. Серьезность предстоящей схватки отражена Прокопием в приводимых им «речах»134 византийских полководцев (Иоанна и Валериана) и Тотилы. Как бы риторичны ни были эти, вероятно, никогда не произносившиеся речи, все же они рисуют подлинную картину той фазы войны, которая проходила в интересующие нас 550—551 гг. Обе «речи» недлинны, выразительны и даже взволнованны. Византийцам положение представлялось особенно трудным. В их «слове» констатируется, что готы занимают бóльшую часть италийских земель и даже господствуют на море (θαλασσοκρατούντων των πολεμίων), что предстоит бой не за одну Анкону, а за победу в целом: наступил кульминационный момент борьбы (το τοΰ πολέμου κεφάλαιον), исход битвы определит окончательный поворот судьбы (της τύχης το πέρας). Тотила же, видя, что война разгорается с новой силой, был еще полон решимости и уверенности в победе135 , хотя знал, что для его противника Анкона – решающая ставка, и потому натиск может оказаться неодолимым. Так и случилось. Византийский флот выиграл сражение, потопив или разогнав все готские корабли. Если в 544 г. начальник византийских войск в Италии Константиниан писал из Равенны императору, что он бессилен (αδύνατος) противостоять готам, а византийские командиры не могут скрыть страха перед этой войной (τηςες την αγωνίαν οκνήσεως)136 , то теперь, в 550 г., после поражения при Анконе, готы впервые пали духом: «Эта битва совершенно разрушила и самоуверенность, и мощь Тотилы и готов»137 . К 551 г, война для готов, несмотря на то, что они продолжали сопротивляться, была, собственно, кончена. Они понимали это, и силы их от такого сознания еще более слабели; в страхе (περίφοβοί τε γεγενημένοι), испытывая настоящее страдание (περιαλγουΰτες), они после разгрома под Анконой «оставили мысль о войне» (τον πόλεμον απεγίνωσκον)138 . Допуская в данном случае со стороны Прокопия некоторое преувеличение слабости и отчаяния готов, нельзя не видеть в его словах и большой доли истины.