Метаморфозы - Публий Овидий Назон Страница 24

Нектаром, — память гласит, — меж тем Юпитер упившись,

Бремя забот отложив, со своею Юноною праздной

320 Тешился вольно и ей говорил: «Наслаждение ваше,

Женское, слаще того, что нам, мужам, достается».

Та отрицает. И вот захотели, чтоб мудрый Тиресий

Высказал мненье свое: он любовь знал и ту и другую.

Ибо в зеленом лесу однажды он тело огромных

325 Совокупившихся змей поразил ударом дубины.

И из мужчины вдруг став — удивительно! — женщиной, целых

Семь так прожил он лет; на восьмое же, снова увидев

Змей тех самых, сказал: «Коль ваши так мощны укусы,

Что пострадавший от них превращается в новую форму,

330 Вас я опять поражу!» И лишь их он ударил, как прежний

Вид возвращен был ему, и принял он образ врожденный.

Этот Тиресий, судьей привлеченный к шутливому спору,

Дал подтвержденье словам Юпитера. Дочь же Сатурна,

Как говорят, огорчилась сильней, чем стоило дело,

335 И наказала судью — очей нескончаемой ночью.

А всемогущий отец, — затем, что свершенного богом

Не уничтожит и бог, — ему за лишение света

Ведать грядущее дал, облегчив наказанье почетом.

После, прославлен молвой широко, в городах аонийских

340 Безукоризненно он отвечал на вопросы народу.

Опыт доверья и слов пророческих первой случилось

Лириопее узнать голубой, которую обнял

Гибким теченьем Кефис и, замкнув ее в воды, насилье

Ей учинил. Понесла красавица и разродилась

345 Милым ребенком, что был любви и тогда уж достоин;

Мальчика звали Нарцисс. Когда про него воспросили,

Много ль он лет проживет и познает ли долгую старость,

Молвил правдивый пророк: «Коль сам он себя не увидит».

Долго казалось пустым прорицанье; его разъяснила

350 Отрока гибель и род его смерти и новшество страсти.

Вот к пятнадцати год прибавить мог уж Кефисий,

Сразу и мальчиком он и юношей мог почитаться.

Юноши часто его и девушки часто желали.

Гордость большая была, однако, под внешностью нежной, —

355 Юноши вовсе его не касались и девушки вовсе.

Видела, как загонял он трепетных в сети оленей,

Звонкая нимфа, — она на слова не могла не ответить,

Но не умела начать, — отраженно звучащая Эхо.

Плотью Эхо была, не голосом только; однако

360 Так же болтливой уста служили, как служат и ныне, —

Крайние только слова повторять из многих умела,

То была месть Юноны: едва лишь богиня пыталась

Нимф застигнуть, в горах с Юпитером часто лежавших,

Бдительна, Эхо ее отвлекала предлинною речью, —

365 Те ж успевали бежать. Сатурния, это постигнув, —

«Твой, — сказала, — язык, которым меня ты проводишь,

Власть потеряет свою, и голос твой станет короток».

Делом скрепила слова: теперь она только и может,

Что удвоять голоса, повторяя лишь то, что услышит.

370 Вот Нарцисса она, бродящего в чаще пустынной,

Видит, и вот уж зажглась, и за юношей следует тайно,

Следует тайно за ним и пылает, к огню приближаясь, —

Так бывает, когда, горячею облиты серой,

Факелов смольных концы принимают огонь поднесенный.

375 О, как желала не раз приступить к нему с ласковой речью!

Нежных прибавить и просьб! Но препятствием стала природа,

Не позволяет начать; но — это дано ей! — готова

Звуков сама ожидать, чтоб словом на слово ответить.

Мальчик, отбившись меж тем от сонмища спутников верных,

380 Крикнул: «Здесь кто-нибудь есть?» И, — «Есть!» — ответила Эхо.

Он изумился, кругом глазами обводит и громким

Голосом кличет: «Сюда!» И зовет зовущего нимфа;

Он огляделся и вновь, никого не приметя, — «Зачем ты, —

Молвит, — бежишь?» И в ответ сам столько же слов получает.

385 Он же настойчив, и вновь, обманутый звуком ответов, —

«Здесь мы сойдемся!» — кричит, и, охотней всего откликаясь

Этому зову его, — «Сойдемся!» — ответствует Эхо.

Собственным нимфа словам покорна и, выйдя из леса,

Вот уж руками обнять стремится желанную шею.

390 Он убегает, кричит: «От объятий удерживай руки!

Лучше на месте умру, чем тебе на утеху достанусь!»

Та же в ответ лишь одно: «Тебе на утеху достанусь!»

После, отвергнута им, в лесах затаилась, листвою

Скрыла лицо от стыда и в пещерах живет одиноко.

395 Все же осталась любовь и в мученьях растет от обиды.

От постоянных забот истощается бедное тело;

Кожу стянула у ней худоба, телесные соки

В воздух ушли, и одни остались лишь голос да кости.

Голос живет: говорят, что кости каменьями стали.

500 Скрылась в лесу, и никто на горах уж ее не встречает,

Слышат же все; лишь звук живым у нее сохранился.

Так он ее и других, водой и горами рожденных

Нимф, насмехаясь, отверг, как раньше мужей домоганья.

Каждый, отринутый им, к небесам протягивал руки:

505 «Пусть же полюбит он сам, но владеть да не сможет любимым!»

Молвили все, — и вняла справедливым Рамнузия141 просьбам.

Чистый ручей протекал, серебрящийся светлой струею, —

Не прикасались к нему пастухи, ни козы с нагорных

Пастбищ, ни скот никакой, никакая его не смущала

510 Птица лесная, ни зверь, ни упавшая с дерева ветка.

Вкруг зеленела трава, соседней вспоенная влагой;

Лес же густой не давал водоему от солнца нагреться.

Там, от охоты устав и от зноя, прилег утомленный

Мальчик, ме́ста красой и потоком туда привлеченный;

515 Жажду хотел утолить, но жажда возникла другая!

Воду он пьет, а меж тем — захвачен лица красотою,

Любит без плоти мечту и призрак за плоть принимает.

Сам он собой поражен, над водою застыл неподвижен,

Юным похожий лицом на изваянный мрамор паросский.

520 Лежа, глядит он на очи свои, — созвездье двойное, —

Вакха достойные зрит, Аполлона достойные кудри;

Щеки, без пуха еще, и шею кости слоновой,

Прелесть губ и в лице с белоснежностью слитый румянец.

Всем изумляется он, что и впрямь изумленья достойно.

525 Жаждет безумный себя, хвалимый, он же хвалящий,

Рвется желаньем к себе, зажигает и сам пламенеет.

Сколько лукавой струе он обманчивых дал поцелуев!

Сколько, желая обнять в струях им зримую шею,

Руки в ручей погружал, но себя не улавливал в водах!

530 Что увидал — не поймет, но к тому, что увидел, пылает;

Юношу снова обман возбуждает и вводит в ошибку.

О легковерный, зачем хватаешь ты призрак бегучий?

Жаждешь того, чего нет; отвернись — и любимое сгинет.

Тень, которую зришь, — отраженный лишь образ, и только.

535 В ней — ничего своего; с тобою пришла, пребывает,

Вместе с тобой и уйдет, если только уйти ты способен.

Но ни охота к еде, ни желанье покоя не могут

С места его оторвать: на густой мураве