Авл Геллий - Аттические ночи. Книги XI - XX Страница 26

(4) Эти мысли в стихах, которые Цицерон перевел на латинский язык, у Гомера высказывает не Аякс, и не Аякс заводит речь о погребении, но [это] говорит Гектор, причем он думает о погребении до того, как узнает, что должен встретиться с Аяксом в решающем сражении. [620]

Замечено, что у стариков шестьдесят третий год жизни отмечен либо болями, либо смертью, либо каким-нибудь заметным несчастьем; и здесь же в качестве примера, подтверждающего это наблюдение, приведено письмо божественного Августа сыну Гаю

(1) Давно было замечено и проверено на практике, что почти у всех стариков шестьдесят третий год жизни сопряжен с опасностью и несчастьем, как-то: серьезная телесная болезнь, уход из жизни или душевное расстройство. (2) Вот почему те, кто изучают такого рода явления и их словесное обозначение, называют этот год жизни κλιμακτηρικόν (критическим). [621]

(3) Предпоследней ночью, когда мы, наслаждаясь изяществом речи божественного Августа, лишенной вычурности и натянутости, но, клянусь Геркулесом, легкой и простой, читали книгу писем, которые он писал своему внуку Гаю, [622] мы неожиданно наткнулись на это самое замечание относительно того же года [жизни] и в одном из его писем. Вот копия этого письма:

„Девятый день до Октябрьских календ. [623]

Здравствуй, мой Гай, мой милый осленок (asellus iucundissimus), [624] которого, боги свидетели, мне всегда не хватает, когда ты вдали от меня. Но особенно в такие дни, как нынешний, глаза мои ищут моего Гая, который, где бы ни был, надеюсь, в радости и добром здравии отметил мой шестьдесят четвертый год рождения. Ведь, как видишь, мы избежали критического (κλιμακτη̃ρα) для всех стариков шестьдесят третьего года. Я же молю богов, чтобы — сколько у меня ни осталось времени — нам была дана возможность прожить его в здравии и при наибольшем благоденствии государства, раз вы [625] ведете себя достойно и готовы унаследовать (α̉νδραγαθου̉ντων υ̉μω̃ν καὶ διαδεχομένων) мое положение“. [626]

Отрывок из речи древнего оратора Фавония [627] по поводу осуждения роскоши обедов, которой он воспользовался для поддержки закона Лициния об ограничении тратьг

(1) Когда мы читали старую речь Фаворина, мужа, не лишенного красноречия, в которой <***> [628] мы полностью внимательно изучили, чтобы иметь возможность припомнить, насколько, клянусь Геркулесом, ненавистны такого рода траты и образ жизни. (2) Слова Фаворина, которые мы приводим ниже, таковы: „Председатели пиров и кутежей полагают, что трапеза не считается роскошной, если во время наивысшего удовольствия от вкушения еды, [блюдо] не уносят и на его место не заступает из резерва [629] другая пища, более вкусная и обильная. Это нынче самая соль пира для тех, у кого за утонченность сходят траты и спесь, кто утверждает, что ни одну птицу, кроме винноягодника (ficedula), нельзя есть целиком. Если птицы и прочей откормленной живности подается не столько, чтобы [участники пира] могли наесться одними нижними частями птиц и гузками, считается, что пир не задался из-за скудости, а те, кто едят верхние части птицы или живности, [по их мнению] должного вкуса <не> [630] имеют. Если роскошь и дальше будет расти такими же темпами, то что остается, кроме как приказывать подавать обед, только чтобы чуть-чуть его попробовать, дабы не утомлять едой тех, чьи ложа украшены золотом, серебром и пурпуром щедрее, чем у бессмертных богов?“

О том, что поэт Цецилий употреблял слово „frons“ (лицо) в мужском роде не по поэтической вольности, но на основании аналогии

(1) Верно и изящно написал Цецилий [631] в „Подкидыше“:

Nam hi sunt inimici pessumi, fronte hilaro, corde tristi,Quos neque ut adprendas [632] neque uti dimittas [633] scias.(Хуже всех — кто с виду весел, а в душе лелеет скорбь:Ни поймать их невозможно, ни отделаться от них). [634]

(2) Я прочел эти стихи в кругу достаточно образованных молодых людей, когда речь шла о подобном человеке.

(3) Сидевший тогда с нами некто из толпы грамматиков, человек небезызвестный, изрек: „С какой вольностью и дерзостью поступил Цецилий сказав fronte hilaro, а не fronte hilara и не побоявшись такого чудовищного солецизма“. [635]

(4) „Напротив, — сказал я, — скорее уж насколько мы отличаемся вольностью и дерзостью, употребляя недолжным и неученым способом слово frons не в мужском роде, хотя и правило соразмерности (ratio proportionis), называемой аналогией, [636] и авторитеты древних авторов убеждают, что надо говорить не hanc, a hunc frontem (это лицо).

(5) Действительно, Марк Катон [637] в пятой книге "Начал" написал: "На следующий день, выстроив под знаменами пехоту, конницу и вспомогательные войска фронтом в линию (aequo fronte), он сразился с вражескими легионами". [638] Тот же Катон в той же книге говорит так: recto fronte (прямым фронтом)". [639]

(6) Однако этот грамматик-полузнайка сказал: „Оставь эти авторитеты, каковые тебе, могу поверить, известны, но приведи правило, которого у тебя нет“. (7) Эти его слова меня слегка возмутили, ибо меня тогда толкал к тому возраст, и я сказал: „Выслушай от меня, учитель, ложное правило, которое ты, однако, опровергнуть не сумеешь. (8) Все, — сказал я, — слова, заканчивающиеся на три звука, которыми оканчивается слово irons, являются словами мужского рода, если к тому же в родительном падеже оканчиваются на тот же слог, как в случае mons, pons, fons“. [640] (9) Он, однако, ответил, улыбаясь: „Услышь, ученик, множество других подобных [слов], которые не принадлежат к мужскому роду“. (10) Тогда все стали просить, чтобы он тотчас назвал хотя бы одно. Но, поскольку тот человек стал меняться в лице, замолчал и то бледнел, то краснел, я вмешался и сказал: „Иди, и пусть у тебя будет тридцать дней для изысканий; когда ты найдешь [подобные слова], ты к нам вернешься“. (11) Так мы спровадили ничтожество искать слово, которые разрушило бы предложенное правило.

О вызывающем изумление добровольном уходе из жизни милетских девушек

(1) Плутарх [641] в первой из книг, которые он озаглавил „О душе“ (Περὶ ψυχη̃ς), [642] рассуждая о болезнях, поражающих души людей, писал, что девушек из Милета, почти всех в этом городе, внезапно, без какой-либо видимой причины, охватило желание добровольной смерти, и вслед за тем многие лишили себя жизни, повесившись. (2) Ввиду того что это происходило изо дня в день, все чаще и чаще, и невозможно было найти лекарства для душ этих девушек, упорствовавших в желании умереть, милетяне приняли декрет, согласно которому всех девушек, которые примут смерть от повешения, выносили для похорон обнаженными и с той петлей, которой они были обвиты. После этого декрета девушки уже не стремились к добровольной смерти, устрашенные одним лишь стыдом столь позорных похорон.

Текст сенатусконсулъта об изгнании философов из города Рима; и. кроме того, слова цензорского эдикта, которым были осуждены и ограничены [в своей деятельности] те, кто начинали в Риме учреждать [школы] риторики и преподавать ее

(1) В консульство Гая Фанния Страбона и Марка Валерия Мессалы [643] был принят сенатусконсульт о философах и риторах: „Претор Марк Помпоний собрал сенат. После обсуждения вопроса о философах и риторах относительно них было принято такое решение: пусть претор Марк Помпоний обратит внимание [на это дело] и позаботится в соответствии с интересами государства и собственными полномочиями, чтобы в Риме их не было“.

(2) Через несколько лет после этого сенатусконсульта цензоры Гней Домиций Агенобарб и Луций Лициний Красс [644] приняли следующий эдикт о пресечении [деятельности] латинских риторов: „Нам сообщили, что есть люди, которые учредили новый вид обучения и собирают в своих школах молодежь; они именуют себя латинскими риторами. Там молодые люди просиживают целые дни. Наши предки установили, согласно собственному желанию, что изучать их детям и какие школы им посещать. Эти новшества, которые появились вопреки обычаям и нравам предков, одобрения у нас не вызывают и не кажутся нам правильными. По этой причине, как нам представляется, следует устроить так, чтобы и тем, кто держит эти школы, и тем, кто имеет обыкновение их посещать, стало известно наше мнение: нас [эти школы] не устраивают“. [645]

(3) И не только в те времена, излишне грубые и еще не облагороженные греческим знанием, философов изгоняли из города Рима, (4) но и во время правления Домициана по постановлению сената [философы] были изгнаны и им был запрещен доступ в Город и Италию. (5) В это самое время и философ Эпиктет [646] вследствие указанного сенатусконсульта из Рима переселился в Никополь.

Знаменитейший отрывок из речи Гая Гракха о его скромности и целомудрии

(1) Гай Гракх, [647] как вернулся из Сардинии, [648] выступил с речью перед народом в собрании. (2) Вот его слова: „Я вел себя в провинции, как я полагаю, в соответствии с вашими интересами, а не так, как требовало мое тщеславие. У меня не было никаких попоек, я не держал при себе красивых мальчиков, но на пиру ваши дети держались скромнее, чем в военном лагере“. [649] (3) Далее он сказал следующее: „Я прожил в провинции так, чтобы никто не мог достоверно утверждать, что я при исполнении служебных обязанностей получил [лишний] асс или больше, или что дела мои ввели кого-либо в издержки. Я провел в провинции два года; если какая-либо продажная женщина вошла в мой дом или если я соблазнил хоть чьего-либо молоденького раба, считайте меня самым последним негодяем из всех людей. Если я вел себя столь целомудренно по отношению к их рабам, вы можете отсюда заключить, каким образом я проводил время с вашими детьми“. [650] (4) И там же, чуть ниже, он сказал: „Так вот, квириты, отправившись в Рим, пояса, которые я увез полными денег, я привез с собою из провинции пустыми. А другие, увозившие с собой амфоры, полные вина, домой их везли полными денег“. [651]