Луций Апулей - «Метаморфозы» и другие сочинения Страница 27

99. А потому я зову в свидетели тебя, Клавдий Максим, и вас, заседатели совета, а также вас, вместе со мною и ради меня представших пред судейским амвоном:130 знайте, что в безнравственном и мерзком поведении этого мальчишки надобно винить дядюшку его и уповательного его тестя, а я после всего случившегося буду полагать, что мне просто повезет, ежели подобный пасынок отряхнет с выи своей ярмо попечительства моего и мне не придется более заступаться за него перед его же матерью! Именно так, ибо я чуть не позабыл, как совсем недавно, когда Пудентилла после смерти сына своего Понтиана занемогла и задумала писать завещание, то я долго с нею спорил, убеждая ее не лишать младшего сына наследства за все бесчестные оскорбления и обиды, которые пришлось ей от него претерпеть. Я всячески просил и молил ее уничтожить это суровое завещание — а оно, вот как бог свят, было уже составлено! — и наконец даже пригрозил, что ежели она не сделает по-моему, то я с нею разведусь: лишь бы оказала она мне сию милость, лишь бы одолела благодетельством своим порочность сына, лишь бы избавила меня от всякой ко мне злобы и зависти — и я не отступался, покуда она этого не исполнила. Конечно, жаль, что вот теперь я уврачевал тревогу Эмилиана, ошеломив его столь неожиданною новостью — ты только погляди, Максим, как изумили его мои слова, как он замер, потупив очи долу! А все потому, что ожидал совершенно иного, и не без оснований, ибо отлично понимал, насколько обижена женщина на сына за его клевету и насколько привязана ко мне за мою услужливость. У него был повод опасаться даже меня, ибо всякий человек, хотя бы и равнодушный к любым наследствам, как равнодушен к ним я, мог бы, однако же, и не отказаться отомстить подобным способом столь непочтительному пасынку. Именно такие опасения главным образом и подстрекнули их к обвинению, ибо по алчности своей они возомнили, будто все наследство оставлено мне одному — и просчитались. От этого-то страха я и избавляю вас на веки вечные, ибо воистину душу мою нельзя смутить никакими наследствами и никакими надеждами на отмщение: я всегда был и буду одинаков. Вот потому-то, когда я, вотчим, заступился пред разгневанной матерью за дурного пасынка, как только родной отец мог бы заступиться пред мачехою за наилучшего из родных сыновей, — потому-то я тогда и удовольствовался не ранее, чем умерил — слишком умерил! — радушную ко мне щедрость благородной моей супруги.

100. Подай-ка, письмоводитель, сюда это самое завещание, составленное матерью уже в пору вражды ее с сыном, — дай его мне, которого кое-кто именует грабителем и который выпросил и выговорил каждое написанное здесь словечко. Вели, Максим, распечатать свиток, и ты обнаружишь, что наследником назначен сын, а мне отказана уважения ради только какая-то, даже не знаю какая, мелочь — просто на случай, чтобы ежели что приключится с женою, не оказалось бы, что в завещании ее мужнино имя вовсе никак не названо. И ты тоже возьми и погляди завещание матери твоей, погляди, не обойден ли в нем кто-нибудь из ближайших наследников. Обойден, не так ли? Действительно, наипреданнейший муж из наследования исключен, зато наивраждебнейший сын назначен наследником. А на самом-то деле даже и не сыну достанется это наследство, но пойдет оно на Эмилиановы затеи, и на Руфиновы свадьбы, и на пьяных твоих дармоедов и захребетников! Возьми же, говорю, о наилучший из сыновей, возьми этот свиток, отложи хоть ненадолго материнские любовные письма, а лучше почитай ее завещание — ежели она и написала что-нибудь, будучи как бы в умопомешательстве, то ты найдешь это именно здесь и в самом начале, ибо здесь значится: «Сын мой Сициний Пудент да будет мне наследник». Да уж, кто бы такое ни прочитал, всякий решит, что завещательница повредилась в уме, всякий спросит: неужто тебе наследует тот самый твой сын, который во время похорон своего брата пытался с помощью нанятых им молодых негодяев выгнать тебя из дому, что ты же ему и подарила? неужто это тот самый твой сын, который так горевал и сокрушался, узнавши, что в братнином завещании ты назначена ему сонаследницею? неужто это тот, который тогда сразу покинул тебя в скорби твоей и печали и поскорее сбежал из объятий твоих к Руфину и Эмилиану? тот, который после повсюду о тебе клеветал, а с дядюшкиной помощью перешел уже от слов к делу? тот, который затрепал имя твое в судах? который покушался принародно обесчестить тебя твоими же письмами? который избранного тобою мужа, в коего ты — он тебя и этим попрекает! — прямо-таки до смерти влюблена, — который этого твоего мужа обвиняет в уголовном преступлении? Огласи, милый мальчик, прошу тебя, огласи завещание — так тебе гораздо легче будет доказать, что мать твоя и вправду безумна! 101. Почему же ты отнекиваешься, почему отказываешься — теперь, когда наконец-то уже не надобно тебе беспокоиться о материнском наследстве? В таком случае я слагаю этот свиток, Максим, к твоим стопам и клятвенно заявляю, что впредь отнюдь не буду любопытствовать, какие завещания пишет Пудентилла! Пусть в следующий раз он сам, ежели ему угодно, постарается умилостивить свою мать, а мне после всего, что я успел для него выпросить, больше стараться незачем — хватит с меня! Он теперь человек взрослый, сам себе хозяин, вот пусть сам и сочиняет к ней оскорбительные письма, а после пусть сам и укрощает ее гнев: умел браниться, умей и мириться. Я же сейчас доволен уже и тем, что не только совершенно оправдался во всех предъявленных мне обвинениях, но и вырвал главный корень, от коего пошло это судебное дело, — начисто выкорчевал злобную зависть к этому вожделенному наследству.

Однако же, чтобы ни о чем не умолчать, я хочу прежде окончания моей речи опровергнуть еще один облыжный извет. Вы тут сказали, будто я-де получил от жены большие деньги и купил-де на них роскошное поместье, которое и записал на себя. А я вам говорю, что куплен был клочок земли за шестьдесят тысяч, и не на мое имя, а на имя Пудентиллы: имя Пудентиллы записано в купчей и от имени Пудентиллы был уплачен налог за именьице. Здесь присутствует государственный мытарь, взимавший этот налог, — почтенный муж Корвиний Целер, здесь же присутствует и опекун женщины, узаконивший покупку,131 — муж безупречной строгости и честности, Кассий Лонгин, коего я называю с неизменным моим к нему уважением. Спроси его, Максим, чью купчую он заверил и за какую ничтожную цену приобрела зажиточная женщина этот клочок земли? (Показания Целера и Лонгина.)

Ну что, верно я сказал? Значится хоть где-нибудь в этой купчей мое имя? Неужто же самая цена за эту горстку земли кому-то внушает зависть? А если бы и так, то неужто даже и эти деньги достались мне?

102. Что же у тебя теперь осталось, Эмилиан, чего бы я не опровергнул? Суди сам! Удалось ли тебе ясно указать, какая мне была корысть от моего чародейства? и зачем понадобилось мне привораживать Пудентиллу приворотными зельями? и много ли я стяжал от нее ради своей пользы? Или было мне на пользу то, что предпочла она дать мне вместо богатого приданого ничтожное? Вот уж поистине дивное чародейство! Или ворожил я для того, чтобы она вернее пообещала своим сыновьям, что приданое это воротится к ним, а не останется у меня? Что уж тут добавить к такой ворожбе! Или чтобы она по моему же наущенью подарила сыновьям большую часть собственного своего имущества — хотя прежде нашего супружества отнюдь не являла к ним таковой щедрости! — а мне из этого самого имущества не уделила ничего? Сколь же сильны мои заклинания, а лучше сказать — сколь тщетны благодеяния! Или я околдовал ее, чтобы она в завещании, которое писала, гневаясь на сына, назначила наследником этого самого сына, весьма ей неугодного, а вовсе не меня, весьма ей любезного? Да, вот этого я добился с большим трудом, тут колдовал особенно ретиво!

Вообразите, что судьею в вашем деле не Клавдий Максим, беспристрастный блюститель справедливости; вообразите на его месте иного судью — неправедного и жестокого, ко всякому обвинителю благосклонного, до всякого осуждения охочего: изобретите ему способ, изыщите ему хоть сколько-нибудь правдоподобный повод, чтобы вынести желательный для вас приговор, — попросту сочините, наконец, что-нибудь, придумайте, как отвечать, ежели он задал бы вам эти же самые вопросы. А поскольку всякое покушение непременно имеет предшествующую ему и объясняющую его причину, то ответьте вы, твердящие тут, будто Апулей покусился прельстить Пудентиллу чародейными своими приворотами, — ответьте, чего же он от нее добивался, зачем старался? Пылал ли он вожделением к красоте ее? Нет, это вы сами отрицаете. Или хотя бы жаждал ее богатства? Нет, это отрицает брачное соглашение, отрицает дарственная, отрицает завещание — из всех помянутых записей очевидно, что муж не только не был обуреваем жадностью, но сурово отвергнул все щедроты жены. А ежели так, то какая еще остается причина?